Не трогайте Парнасского пера,

Не трогайте, пригожие вострушки!

Красавицам не много в нем добра,

И им Амур другие дал игрушки.

Любовь ли вам оставить в забытьи

Для жалких рифм? Над рифмами смеются.

Уносят их Летийские струи:

На пальчиках чернила остаются.

Не бойся едких осуждений,

Но упоительных похвал:

Не раз в чаду их мощный гений

Сном расслабленья засыпал.

Когда, доверясь их измене,

Уже готов у моды ты

Взять на венок своей Камене

Ее тафтяные цветы;

Прости: я громко негодую;

Прости, наставник и пророк,

Я с укоризной указую

Тебе на лавровый венок.

Когда по ребрам крепко стиснут

Пегас удалым седоком,

Не горе, ежели прихлыстнут

Его критическим хлыстом.

Взгляни на лик холодный сей,

  Взгляни: в нем жизни нет;

Но как на нем былых страстей

  Еще заметен след!

Так ярый ток, оледенев,

  Над бездною висит,

Утратив прежний грозный рев,

  Храня движенья вид.

Ты ропщешь, важный журналист¹,

На наше модное маранье:

«Всё та же песня: ветра свист,

Листов древесных увяданье…»

Понятно нам твое страданье:

И без того освистан ты,

И так, подвалов достоянье,

Родясь гниют твои листы.

Когда взойдет денница золотая,

  Горит эфир,

И ото сна встает благоухая

  Цветущий мир,

И славит все существованья сладость;

  С душой твоей

Что в пору ту? скажи: живая радость,

  Тоска ли в ней?

Когда на дев цветущих и приветных,

  Перед тобой

Мелькающих в одеждах разноцветных,

  Глядишь порой,

Глядишь и пьешь их томных взоров сладость;

  С душой твоей

Что в пору ту? скажи: живая радость,

  Тоска ли в ней?

Страдаю я! Из-за дубравы дальной

  Взойдет заря,

Мир озарит, души моей печальной

  Не озаря.

Будь новый день любимцу счастья в сладость,

  Душе моей

Противен он! что прежде было в радость,

  То в муку ей.

Что красоты, почти всегда лукавой,

  Мне долгий взор?

Обманчив он! знаком с его отравой

  Я с давних пор.

Обманчив он! его живая сладость

  Душе моей

Страшна теперь! что прежде было в радость,

  То в муку ей.

Незнаю, милая Незнаю!

Краса пленительна твоя:

Незнаю я предпочитаю

Всем тем, которых знаю я.

Так! отставного шалуна

Вы вновь шалить не убеждайте,

Иль золотые времена

Младых затей ему отдайте!

Переменяют годы нас

И с нами вместе наши нравы:

От всей души люблю я вас;

Но ваши чужды мне забавы.

Уж Вакх, увенчанный плющом,

Со мной по улицам не бродит,

И к вашим нимфам вечерком

Меня шатаясь не заводит.

Весельчакам я запер дверь,

Я пресыщен их буйным счастьем,

И заменил его теперь

Пристойным, тихим сладострастьем.

В пылу начальном дней младых

Неодолимы наши страсти:

Проказим мы, но мы у них,

Не у себя тогда во власти.

В своей отваге молодой

Товарищ ваш блажил довольно;

Не видит он нужды большой

Вновь сумасбродить добровольно.

Тебе я младость шаловливу,

О сын Венеры! посвятил;

Меня ты плохо наградил,

Дал мало сердцу на разживу!

Подобно мне любил ли кто?

И что ж я вспомню не тоскуя?

Два, три, четыре поцелуя!..

Быть так! спасибо и за то.

Есть грот: Наяда там в полдневные часы

Дремоте предает усталые красы,

И часто вижу я, как нимфа молодая,

На ложе лиственном покоится нагая,

На руку белую, под говор ключевой,

Склоняяся челом, венчанным осокой.