Вы-ль дочерь Евы как другая,

Вы-ль, перед зеркалом своим

Власы роскошные вседневно убирая,

Их блеском шелковым любуясь перед ним,

    Любуясь ясными очами,

    Обворожительным лицом

    Блестящей Грации, пред вами

Живописуемой услужливым стеклом,

Вы-ль угадать могли свое предназначенье?

    Как, вместо женской суеты,

    В душе довольной красоты

    Затрепетало вдохновенье?

Прекрасный, дивный миг! Возликовал Парнас,

Хариту, как сестру, Камень окружили,

От мира мелочей вы взоры отвратили:

    Открылся новый мир для вас.

Мы встретилися в нем. Блестящими стихами

Вы обольстительно приветили меня.

Я знаю цену им. Дарована судьбами

Мне искра вашего огня.

Забуду ли я вас? забуду-ль ваши звуки?

В душе признательной отозвались они.

Пусть бездну между нас раскроет дух разлуки,

    Пускай летят за днями дни:

    Пребудет неразлучна с вами

    Моя сердечная мечта,

Пока пленяюся я лирными струнами,

Покуда радует мне душу красота.

Венчали розы, розы Леля,

Мой первый век, мой век младой:

Я был счастливый пустомеля

И девам нравился порой.

Я помню ласки их живые,

Лобзанья полные огня…

Но пролетели дни младые;

Они не смотрят на меня!

Как быть? У яркого камина,

В укромной хижине моей,

Накрою стол, поставлю вина

И соберу моих друзей.

Пускай венок, сплетенный Лелем,

Не обновится никогда:

Года, увенчанные хмелем,

Еще прекрасные года.

Хвала, маститый наш Зоил!

Когда-то Дмитриев бесил

Тебя счастливыми стихами,

Бесил Жуковский вслед за ним;

Вот Пушкин бесит. Как любим,

Как отличен ты небесами!

Три поколения певцов

Тебя красой своих венцов

В негодованье приводили:

Пекись о здравии своем,

Чтобы, подобно первым трем,

Другие три тебя бесили.

Чудный град порой сольется

Из летучих облаков;

Но лишь ветр его коснется,

Он исчезнет без следов!

Так мгновенные созданья

Поэтической мечты

Исчезают от дыханья

Посторонней суеты.

  Я не любил ее, я знал,

  Что не она поймет поэта,

Что на язык души, душа в ней без ответа:

  Чего ж безумец в ней искал?

  Зачем стихи мои звучали

  Ее восторженной хвалой,

  И малодушно возвещали

Ее владычество и плен постыдный мой?

  Зачем вверял я с умиленьем

  Ей все мечты души моей?..

  Туман упал с моих очей:

  Ее бегу я с отвращеньем!

  Так, омраченные вином,

  Мы недостойному порою

  Жмем руку дружеской рукою,

Приветствуем его с осклабленным лицом,

  Красноречиво изливаем

  Все думы сердца перед ним;

Ошибки темное сознание храним;

Но блажь досадную напрасно укрощаем

  Умом взволнованным своим:

Очнувшись, странному забвению дивимся,

И незаконного наперсника стыдимся,

И от противного лица его бежим

Под бурею судеб, унылый, часто я

Скучая тягостной неволей бытия,

Нести ярмо мое утрачивая силу,

Гляжу с отрадою на близкую могилу,

Приветствую ее, покой ее люблю

И цепи отряхнуть я сам себя молю.

Но вскоре мнимая решимость позабыта,

И томной слабости душа моя открыта:

Страшна могила мне; и ближние, друзья,

Мое грядущее и молодость моя

И обещания в груди сокрытой музы,

Всё обольстительно скрепляет жизни узы

И далеко ищу, как жребий мой ни строг,

Я жить и бедствовать услужливый предлог.

Болящий дух врачует песнопенье.

Гармонии таинственная власть

Тяжелое искупит заблужденье

И укротит бунтующую страсть.

Душа певца, согласно излитая,

Разрешена от всех своих скорбей;

И чистоту поэзия святая

И мир отдаст причастнице своей.

Не подражай: своеобразен гений

И собственным величием велик;

Доратов ли, Шекспиров ли двойник,

Досаден ты: не любят повторений.

С Израилем певцу один закон:

Да не творит себе кумира он!

Когда тебя, Мицкевич вдохновенный¹,

Я застаю у Байроновых ног,

Я думаю: поклонник униженный!

Восстань, восстань и вспомни: сам ты бог!