Свое отношение к «унылой» элегии Пушкин высказывает в стихотворении «Соловей и кукушка» (1825 г.):

В ответ на эти стихи Баратынский пишет Пушкину (1826 г.): «Как ты отделал элегиков в своей эпиграмме! Тут и мне достается – да и поделом; я прежде тебя спохватился и в одной ненапечатанной пьесе говорю, что стало очень приторно

Строка эта несомненно взята из недошедшей до нас редакции «Послания Богдановичу»; она совпадает с этим посланием ритмически и по теме:

Баратынский читал друзьям это послание в 1824 г. (см. письмо Дельвига Пушкину. Переписка Пушкина, т. I, стр. 130). Уже к 1824 г. «унылая» элегия для Баратынского пройденный этап, дань юношескому увлечению модой. В послании к Богдановичу поэт резко выражает отношение к своему литературному прошлому (см. примечания к посланию «Богдановичу»), хотя продолжает быть для читателя певцом «Пиров» и грусти томной.

Одно из основных мест в сборнике занимают альбомные стихотворения и эпиграммы. Разнообразие и своеобразие Баратынского в эпиграмматическом жанре было отмечено Пушкиным в его «Набросках статей о Баратынском»: «Эпиграмма, определенная законодателем французской пиитики un bon mot de deux rimes orné,[246] скоро стареет и, живее действуя в первую минуту, как и всякое острое слово, теряет всю свою силу при повторении. Напротив, в эпиграмме Баратынского сатирическая мысль приемлет оборот то сказочный, то драматический и развивается свободнее, сильнее. Улыбнувшись ей, как острому слову, мы с наслаждением перечитываем ее, как произведение искусства». Баратынский понимал жанр эпиграммы шире обычного применения этого термина, почти так, как эпиграмма определялась в античных литературах, и не связывал эпиграмму обязательно с сатирическим заданием. Так он называет эпиграммой (в журнальной редакции) свое стихотворение «Перелетай к веселью от веселья».

В сборник 1827 г. вошел целый ряд альбомных стихов; многие из них, вероятно, и предназначались для определенных альбомов и были в эти альбомы записаны; другие – представляют собой чистую форму альбомных стихов, представляющую возможность замены имен и адресатов для вписывания в любой альбом. Эти стихи Баратынского постоянно переписывались современниками в различные альбомы и альбомные сборники, часто без указания автора.

Слава Баратынского как альбомного поэта отмечена Пушкиным в IV главе «Евгения Онегина»:

Как и эпиграммы, альбомные стихи Баратынского своеобразны своей двупланностью: в них конкретное отношение к определенному лицу и характеристика этого лица замаскированы характером отвлеченности, общности. Только узнав, к кому адресовалось стихотворение, узнаешь остроту направленности его. К кому относил Баратынский то или иное из альбомных стихотворений, мы узнаем по его автографам в альбомах. Характер стихотворений позволяет Баратынскому в печати проставлять в заглавии ложные имена; так было с стихотворением «Слепой поклонник красоты», адресованным Пономаревой и имеющим в печати заглавие «Л-ой».

Связующими мотивами сборника являлись темы философской лирики: «Истина», «Две доли», «Стансы» – уже были написаны к 1824 г. Присутствовали и финляндские мотивы: стихи на тему одиночества поэта в изгнании «среди глухих лесов и скал моих унылых». К 1824 г. уже написаны: «Финляндия», «Послание к Гнедичу», «Отъезд» («Прощай, отчизна непогоды»). Таким образом, состав предполагаемого сборника в основном совпадал с осуществившимся сборником 1827 г., отличаясь от него, вероятно, несколько иным составом и распределением элегий.

Издание сборника почему-то задержалось. Однако и в 1825 г. Рылеев, повидимому, не оставил мысли издать стихи Баратынского. Во всяком случае слухи о готовящемся издании продолжали ходить. Декабрист Бригген, состоявший в переписке с Рылеевым, писал ему в октябре 1825 г.: «Не забудьте выслать мне один экземпляр сочинений Баратынского, если это правда, что они вами издаются». Декабрьские события воспрепятствовали окончательно осуществлению проекта.

Вскоре после этого Баратынский обратился с изданием своего сборника к Дельвигу. Уже в марте 1826 г. Дельвиг писал Баратынскому: «Пришли поскорей свои тетради: нужно очень спешить с изданием». Речь шла об издании стихотворений, причем очевидно предполагался издателем Плетнев, о котором в этом же письме Дельвиг пишет как об издателе «Эды» и «Пиров»: «Настоящий издатель твоих сочинений тот же, кто и Пушкина: Плетнев. Лучше корректора трудно найти». План издания сборника обсуждался несомненно с Дельвигом и Плетневым – ближайшими литературными советчиками Баратынского. Характерно, что на экземпляре сборника 1827 г., принадлежавшем Пушкину (Библиотека Пушкина в Пушк. Доме Акад. Наук), надпись Баратынского – «От Баратынского и компании». Сборник неразрывно связан с петербургско-финляндским периодом жизни поэта, с петербургским литературным кругом: Дельвигом, Кюхельбекером, Плетневым, Гнедичем, кружком Пономаревой и др. В одном из посланий к Дельвигу подчеркивается эта неразрывная литературная с ним связь:

(см. у Дельвига: «Певца Пиров я с музой подружил» – сонет «Н. М. Языкову»).

Должно быть, чисто внешние условия заставили Баратынского отказаться от мысли издать свои сочинения в Петербурге. Весной 1826 г. он переезжает в Москву. В июне этого же года он окончательно связывает себя с ней женитьбой на москвичке Н. Л. Энгельгардт. Перед отъездом к матери в Мару (Тамбовской губ.) Баратынский поручает издание сборника, уже вполне сконструированного, Н. Полевому, к литературной деятельности которого он в то время относится вполне положительно.

«Стихотворения Евгения Баратынского» вышли в свет в начале ноября 1827 г.: 9 ноября в «Московских Ведомостях» была объявлена продажа сборника в конторе «Московского Телеграфа». Баратынский писал Полевому из Кирсанова (Тамбовской губ.): «Получил я, любезный Николай Алексеевич, Дива[247] Онегина и мои стихотворения. Не могу сказать, как я вам обязан. Издание прелестно. Без вас мне никак бы не удалось явиться в свет в таком красивом уборе. Много, много благодарен». «Пошлите б. А. А. Дельвигу 600 экз. на Б. Миллионной в дом г-жи Эбелинг. Между нами особые счеты и отношения. Остальным не откажитесь располагать по вашему рассмотрению». «При выпуске изд. сделайте одолжение доставьте моему тестю 12 экз., в том числе 1 на Алекс, бумаге. Это для раздачи моим Московским родным. Вас же, любезный Ник. Алексеевич, прошу доставить по экземпляру кн. Вяземскому, Дмитриеву и Погодину – попросите вашего братца принять от меня на память мои мелочи, а ваш крепостной экземпляр удостойте поставить в вашей б-ке между Батюшковым и В. Л. Пушкиным» (письмо от 25 ноября 1827 г., Кирсанов. Напечатано в «Русском Архиве», 1872, стр. 351).