Небольшая, но чрезвычайно важная победа, первый проблеск сохранившейся функциональности систем ковчега.

…

Направленные лучи наших фонарей рассекали густую тьму, выхватывая из небытия жуткие картины разрушения. Искореженный металл, словно разорванная плоть, обрубленные пучки кабелей, похожие на застывшие щупальца, разбитые приборные панели и развороченное оборудование. Всё это было погребено под толстым, бархатистым слоем пыли, которая при малейшем движении взметалась в воздух и мерцала в свете фонарей, напоминая россыпь далеких звезд в миниатюре.

Отсутствие гравитации заставляло нас двигаться с особой осторожностью, плавно отталкиваясь от стен и обломков, чтобы не потерять ориентацию в этом трехмерном лабиринте.

Постепенно мы миновали зону наиболее разрушительных повреждений и оказались в относительно уцелевшем коридоре, уходящем глубоко в недра корабля-ковчега. Здесь больше не было зияющих пробоин, сквозь которые бы сочилась холодная чернота космоса, но всепроникающая пыль и гнетущее отсутствие атмосферы оставались неизменными спутниками нашего продвижения.

Коридор поражал своими исполинскими размерами: его ширина и высота были настолько велики, что невольно возникало ощущение, будто он был построен для существ, намного превосходящих нас в габаритах. Эта монументальность, в сочетании с царящей вокруг пустотой, лишь усиливала чувство заброшенности и величия погибшего колосса.

Скай довольно быстро заскучал от монотонного продвижения и сменил напарника. К моему удивлению, он каким-то образом сумел установить почти мгновенный контакт с немногословной и стеснительной Леной. Та, в свою очередь, даже выделила дроиду один из своих портативных сканеров.

Теперь Скай, деловито жужжа своими манипуляторами, непрерывно сновал вокруг нас, увлеченно сканируя окружающее пространство.

— Обнаружены признаки неактивных систем жизнеобеспечения… зафиксирован низкий уровень остаточной энергии в силовых магистралях… структурная целостность данного сектора оценивается как относительно нормальная…

Мы продолжали осторожно продвигаться по центру исполинского коридора.

Углубились, пройдя, вероятно, всего пару сотен метров по коридору, когда окружающее пространство вдруг претерпело едва уловимые, но ощутимые изменения. Легкий, низкочастотный гул, различимый даже сквозь многослойную броню скафандров, прошёл по массивным конструкциям корабля, словно тот медленно пробуждался от вековой спячки. За этим слабым вибрационным эхом последовала серия тихих щелчков, сначала одиночных, неуверенных, затем всё более частых и ритмичных, раздававшихся где-то в глубине стен и потолка.

И потом, словно по волшебству, ожили потолочные светильники, утопленные в продолговатых нишах. Сперва они вспыхнули тускло, неровно мерцая, выпуская на волю слабый, дрожащий свет. Затем их свечение стало более уверенным, ровным, постепенно заливая огромное пространство коридора слабым, но все же ощутимым желтоватым светом, отгоняя угрюмую тьму.

Волна света медленно распространялась по коридору, словно невидимая рука пробуждала от сна одну секцию за другой, выхватывая из мрака детали, доселе скрытые в тенях: рыжие пятна въевшейся ржавчины, проступившие сквозь некогда гладкое покрытие стен, словно болезненные язвы. Глубокие, хаотичные царапины, словно оставленные гигантскими когтями и заброшенные сервисные дроны, неподвижно прилипшие к потолку магнитными креплениями, словно мертвые насекомые, застывшие в неестественных позах.

А затем пришла и гравитация.

Легкое, едва ощутимое давление, которое постепенно, неуклонно нарастало, возвращая наши тела в привычную плоскость реальности. Вновь появилась знакомая тяжесть, заставляя мышцы рефлекторно напрячься. Мы инстинктивно остановились посреди коридора, чувствуя легкое головокружение и едва заметное покачивание, пытаясь переосмыслить своё положение в пространстве. Пол теперь был там, где и должен быть — под нашими ногами.

Ковчег начинал подавать признаки жизни.

— Системы жизнеобеспечения активированы в данном секторе… локально, — монотонно доложил Скай, его механический голос эхом отразился в наших шлемах. — Уровень атмосферного давления составляет ноль-восемь от стандартного. Состав атмосферы… анализ показывает полную пригодность для дыхания. Температура окружающей среды составляет плюс пятнадцать градусов Цельсия. Уровень гравитации ноль-девяносто-пять от стандартной.

— Всё верно, — подтвердила Лена.

— Они… они включились? Сами по себе? — голос Хотчкиса в шлеме слегка дрожал, выдавая его изумление перед лицом происходящего.

— Скорее всего, сработал автоматический протокол активации при обнаружении признаков жизнеформ, — невозмутимо предположила Лена, поправляя что-то на своем запястье. — Вполне вероятно, что некоторые ключевые сектора корабля, законсервированные на случай непредвиденных обстоятельств, остались подключены к резервным источникам питания и теперь перешли в рабочий режим. Насколько знаю, корабли-ковчеги такого класса проектировались с расчетом на многовековую автономность, у них могли быть предусмотрены подобные системы самовосстановления.

Я машинально кивнул, одновременно отстегивая фиксаторы шлема и осторожно снимая его. Прохладный воздух ковчега коснулся моего лица, принеся с собой странную смесь запахов: пыль, резковатый аромат озона, появившийся, вероятно, после активации систем, и еще что-то неуловимо металлическое, с легкой затхлой ноткой давно заброшенного пространства. Но главное, что воздух был пригоден для дыхания, и это ощущение свободы от замкнутого пространства скафандра было невероятно приятным.

Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, наслаждаясь возможностью дышать полной грудью, мы немного перевели дух, осваиваясь с новыми условиями. Затем, ощущая прилив уверенности, но не ослабляя бдительности, двинулись дальше вглубь коридора. Свет словно следовал за нами по пятам, плавно загораясь секция за секцией по мере нашего продвижения, рассеивая царившую до этого мглу.

Активированный сектор ковчега выглядел заметно лучше, чем искореженная зона пролома, через которую мы проникли, но и он нес на себе неизгладимый отпечаток случившейся здесь трагедии. Здесь не было зияющих дыр, обнажающих бездну космоса, но стены коридоров были исцарапаны глубокими, небрежными шрамами, в некоторых местах виднелись обширные следы копоти, словно здесь бушевало пламя, а кое-где прочная обшивка была вдавлена внутрь, словно что-то огромное и неподъемное протащили по ней с чудовищной силой.

Мы принялись исследовать ближайшие ответвления коридора, заглядывая в распахнутые дверные проемы.

Распахнутые шкафы были пусты, их содержимое оказалось беспорядочно разбросано по полу. На койках лежали скомканные одеяла и подушки, словно обитатели этих кают покинули свои постели в страшной спешке, бросив все нажитое. Здесь не было ни следов крови, ни явных признаков борьбы, лишь гнетущее запустение и хаос, оставленные, вероятно, мародерами, рыскавшими в поисках ценностей, или же самими выжившими, в панике собиравшимися перед неизбежной эвакуацией.

Продвигаясь дальше по коридору, мы оказались в обширном помещении, которое, судя по планировке и остаткам мебели, некогда служило общей зоной — возможно, столовой для экипажа или местом отдыха. Здесь царил еще больший беспорядок: столы валялись на боку, стулья перевернуты, смотрели ножки в потолок. Пол был усыпан острыми осколками посуды.

Но взгляд невольно притягивало большое, неровное пятно на одной из стен. Запекшаяся кровь. Темно-коричневое, почти черное от времени. И рядом с этим жутким пятном, глубоко процарапанные в прочной металлической обшивке стены, отчетливо виднелись несколько параллельных, изогнутых следов, словно отметины от когтей.

Мы остановились, инстинктивно встали в круг, спинами внутрь, и начали озираться по сторонам.

— Смотрите сюда, — Хотчкис, чьи механические протезы издали тихое, почти змеиное шуршание, отодвинул перевернутый металлический стол, заслонявший часть пола рядом с темным пятном на стене. — Следы… похоже, кого-то волокли. Вон там, видите? — он указал на участок пола.