«Наверное, их тоже ментально припечатало этой чертовой встряской», — вяло промелькнула первая мысль. А следом, холодным и безжалостным лезвием, пронзила вторая. — «Или они все умерли».

Про себя я снова отметил странное отсутствие эмоциональной реакции на эту ужасающую мысль. Сейчас я бы воспринял их смерть совершенно спокойно, с каким-то отстраненным безразличием. Словно это было обычное дело, и люди на нашем корабле умирали едва ли не по расписанию.

«А где мы оказались?» — новый, но такой же безэмоциональный вопрос возник в голове.

Слегка скосив взгляд на основной дисплей, я увидел мерцающее аварийное уведомление о множественных критических ошибках. Похоже, почти все системы корабля на время отключились, активировав автоматические протоколы диагностики состояния после столь жесткого выхода из подпространства. На половине дисплея монотонно отображался отчет о ходе диагностики, отсчитывающий время до ее завершения, после которого управление системами должно было вновь стать доступным.

И снова — ни капли паники, лишь безучастное наблюдение за происходящим.

Не уверен, сколько прошло времени, прежде чем я с трудом вывалился из своего кресла. Вроде бы и смотрел на время, пока машинально копался в интерфейсе браслетного коммуникатора, и даже какие-то цифры мелькали перед глазами, но разум отчего-то отказывался обрабатывать эту информацию, словно заблокированный каким-то невидимым барьером.

Вторым поднялся на ноги Хотчкис. При этом он не переставал совершать странные жевательные движения, словно пережевывая невидимую субстанцию. Его взгляд был мутным и рассеянным. Он уставился на меня, словно только что впервые увидел, не меньше минуты глазел, не моргая, прежде чем медленно кивнул, вроде как неуклюже приветствуя меня. Затем он расставил ноги чуть шире и принялся выполнять какой-то странный комплекс легких упражнений — медленные наклоны, осторожные повороты корпуса, в основном на растяжку, словно пытаясь размять затекшее и ноющее тело.

Немного подумав, я тоже решил, что и мне не помешает какая-нибудь активность. Может, хоть так получится согнать это липкое, не покидающее меня состояние дрёмы. Всего десяток глубоких приседаний с резким выпрыгиванием словно перезапустили какой-то внутренний, давно заглохший мотор. Сердце начало бешено колотиться в груди, голову распирало, будто она вот-вот взорвется. Внезапно пришло четкое, леденящее осознание: если я продолжу, мое тело просто откажет, и я умру. И от этой мысли меня наконец пронзил настоящий, неподдельный страх. Я резко прекратил насиловать свой организм, тяжело дыша и пытаясь унять дрожь в коленях.

Вместе с возвращением страха пришло и волнение за остальной экипаж. Хотчкис, похоже, исцелял сам себя на инстинктах, на глубоко укоренившихся в подсознании рефлексах, вколоченных годами службы в армии. Фло по-прежнему сидел, монотонно покачиваясь, как безвольный болванчик. Поэтому первой я бросился к Ниамее. Девушка дышала — я видел, как медленно поднимается и опускается ее грудь, но я не знал, в каком она состоянии, какие повреждения могла получить.

Осторожно приподняв ее, я облокотил на спинку кресла. Лицо ее было целым, никаких видимых повреждений я не заметил. Правда, на мое появление и прикосновения она никак не отреагировала. Руки продолжали безвольно свисать по бокам, а из широко открытых, неподвижных глаз медленно текли беззвучные слезы.

Главное, что жива.

Все остальное, как я наивно полагал, обратимо и поправимо. Я ведь оклемался. И Хотчкис тоже — уже тихонько матерился себе под нос, с удивлением и какой-то звериной настороженностью осматриваясь по сторонам.

Снова включив браслетный коммуникатор, я набрал доктора Блюма. Старик не ответил. Я набрал еще раз, и только после этого меня пронзило чувство собственной тупости.

Скорее всего, доктор сейчас тоже сидел где-нибудь, погруженный в свою посттравматическую апатию, и плевал с высокой горы на какого-то Декстера, назойливо звонившего ему. А может, он даже не взглянул на свой браском, потому что сейчас ему было абсолютно всё равно на всё вокруг.

Значит, нужно было самому топать ножками в медицинский отсек и пытаться привести доктора в чувство. Как? Хороший вопрос. В голове мелькнуло несколько смутных идей. На мгновение я даже остановился и развернулся обратно к Ниамее, но, увидев ее заплаканное, неподвижное лицо, передумал.

Лучше сначала проверить старика. Может быть, его удастся расшевелить проверенными методами — парой крепких пощечин. Хотя основную надежду я все же возлагал на его неизменный флакон с отвратительно пахнущим лекарством, которым он меня несколько раз поднимал на ноги из состояния, близкого к глубокому нокауту.

Странное, жутковатое чувство — идти по пустым коридорам корабля и не слышать ни единого звука. «Цера» словно вымерла, превратилась в безмолвный призрак. От этой мысли по спине пробежал неприятный холодок, и я слегка ускорил шаг. А проходя мимо корабельного спортзала, временно переоборудованного под жилье для гражданских, я не удержался и заглянул внутрь.

Не передать словами, какое облегчение я испытал, когда увидел, что все, кто находился внутри, живы. Многие уже полностью пришли в себя, сбросив оцепенение, отстегнулись от своих мест и теперь со слезами на глазах пытались пробудить остальных. Дети, находящиеся в прострации и полном безразличии ко всему происходящему, выглядели немного пугающе.

— Помогите, помогите, пожалуйста! — зареванная мадам Элоис и одна из монахинь заметили меня в дверях.

— Они в порядке, это лишь временное состояние, скоро все очнутся, — попытался я ее успокоить, хотя сам не был до конца в этом уверен. — Я сейчас приведу доктора, и он поможет им быстрее…

— Доктор умер, — раздался у меня за спиной тихий, дрожащий голос.

Я резко обернулся.

— Ой! — отшатнулась от меня Миранда испугавшись моего нового облика с проступающими под кожей чёрными венами. Она держала на руках малышку Нору и беззвучно плакала. А девочка, как и остальные дети, безучастно смотрела куда-то в потолок невидящим взглядом.

— Как умер? — выдавил я из себя, понимая насколько это глупый вопрос.

Осознав, кто перед ней, Миранда, все еще дрожа, рассказала, как придя в себя, увидела Нору в странном состоянии и испугалась. Она на пару со Скаем пыталась докричаться до ребёнка, но всё оказалось безрезультатным. Тогда дроид сказал, что не стоит терять время и нужно поскорее нести её к доктору.

Они побежали за помощью, но внутри медотсека обнаружили только безжизненные тела. Все кто там находился на момент выхода из гиперпространства погибли.

— Она скоро очнется. Все постепенно выходят из этого состояния, — пробормотал я, отодвигая Миранду в сторону, хотя ее слова эхом отдавались в моей голове.

Новость о гибели доктора Блюма подкосила меня сильнее, чем я ожидал. Мне было по-настоящему жаль этого эксцентричного старика. За то короткое время, что мы провели вместе, я успел к нему привыкнуть, проникнуться его странной мудростью и неожиданной добротой. Вдвойне тяжело было принять эту утрату еще и потому, что теперь получалось, что меня больше некому лечить. Блюм Валентайн подарил мне надежду на исцеление, и вот теперь его больше нет.

— Ты ранена? — наконец спросил я, заметив темное пятно, расползающееся по рукаву комбинезона Миранды.

Девушка проследила за моим взглядом и лишь устало качнула головой, пытаясь отмахнуться от моего беспокойства.

— Ерунда, — пробормотала она, стараясь скрыть дрожь в голосе. — Это… выдра цапнула. Видимо, мы ее сильно напугали своими криками, вот она и бросилась защищаться.

«Цапнула» — это было слишком мягко сказано.

Когда Миранда немного отодвинула рукав, я увидел глубокие, рваные следы от острых зубов. Судя по двум отчетливым рядам проколов и багровым кровоподтекам вокруг них, выдра успела вцепиться в ее руку как минимум дважды, и с силой, явно превышающей укус безобидного зверька. Кровь продолжала сочиться, медленно пропитывая ткань комбинезона.