Он снова прокручивал сцену побега. Как Лия атаковала его. Как сражался с Каэлом. Как стоял над ней, его клинки на миллиметр от её горла. Всё, что нужно — лишь движение запястья. Мгновение. Всё могло закончиться. Но он остановился.

Их взгляды встретились. В её глазах не было мольбы. Не было страха. Только решимость. И… что-то ещё. Что-то человеческое. То, чего он не понимал. То, что каждый раз выбивало почву из-под ног.

— Почему… — прошептал он. — Почему я не убил тебя?..

Он не находил ответа. Он был Вайрек Н’Санн. Палач. Спаситель. Воин. Но сейчас — он был просто яростью. И в этой ярости рождалось нечто новое.

И тогда пришло озарение.

Оно не было похожим на мысли — это было ощущение, как вспышка молнии в ночи. Как будто что-то древнее и забытое шепнуло ему в самое сердце разума. Он замер среди обломков разрушенной палубы, пульсирующий свет "Эона" отражался в его тёмных, налитых кровью глазах.

Взгляд Лии. Не страх. Не ярость. Не покорность.

Что-то иное. Глубокое. Многослойное.

Человеческое.

— Вот оно… — прошептал он, сжимая кулак. — Именно это… в них…

Он резко повернулся и пошёл — быстрым, решительным шагом, что скоро перешёл в бег. Его клинки исчезли, тело вздымалось от возбуждённого дыхания. Вайрек несся сквозь коридоры "Эона", отдавая приказы через сеть, мгновенно:

— Всех пленных. Всех людей. Всех.

— Доставить в лабораторный сектор.

— Начать загрузку нейросимуляторов.

— Открыть доступ к блокам ментального моделирования.

Он вбежал в свою личную лабораторию — мрачное, холодное место, затянутое чёрным металлом и тонкими прожилками псионических каналов, что шептали сами собой. Здесь не было света. Только тьма, гул энергии и яркие холодные голограммы.

Несколько сотен пленных. Мужчины, женщины, подростки. Слишком мало. Недостаточно. Но пока — достаточно, чтобы начать.

Он создавал для них ложные реальности — симуляции, детально выстроенные иллюзии. Один за другим они погружались в миры боли и надежды, утраты и любви. Он ставил их перед выбором: предать или быть преданным, умереть или убить, потерять или простить.

Он создавал ситуации, где человек открывался полностью — в экстазе, в страхе, в прощении.

И он наблюдал. Каждую реакцию, каждый импульс мозга, каждый выброс гормонов и псионической активности.

Он работал, не замечая времени. И вот он создал его. Аппарат был чудовищем науки и тьмы. Он назвал его "Извлекателем".

Он возвышался над ареной, похожий на обнажённую нервную систему из стеклянных жил и металлических корней. В его центре — псионный саркофаг, куда погружался человек. Аппарат охватывал тело электродами, иглами, сенсорами. Но самое главное — вмонтированный в "Извлекатель" пси-резонатор, настроенный на фиксирование резонансного отпечатка души.

Шелуху — эмоции, мысли, рефлексы — он отбрасывал. А вот ядро… Ядро он извлекал.

Сначала — вспышка света. Потом — холодный звон. И вот в прозрачной колбе — сгусток энергии, пульсирующий как живое сердце, но без тела. Душа. Настоящая. Осязаемая.

Вайрек не моргал, глядя на неё. Он чувствовал, как что-то внутри него трепещет — предвкушение, страх, восхищение. Он держал это в руках.

Он впервые в истории прикоснулся к самой сути человечности.

— Вот оно… то, чего нам не хватает… — прошептал он, наклоняясь ближе. — Не просто материя, не просто память. А… совокупность боли, любви, самоотдачи. То, что невозможно синтезировать. Только пережить. И теперь он знал, как это использовать.

— Из душ этих существ… — он повернулся к консоли, его пальцы танцевали по клавишам. — …я создам новую матрицу возрождения. Я дам нашему народу шанс. Мы будем жить. Восстанем из праха… через них.

Вайрек поднял глаза. В них пылала мания.

— Если ради этого придётся переработать всю их расу — я сделаю это. Если потребуется сжечь тысячи миров — я не остановлюсь.

Вокруг него пульсировал "Извлекатель". Хранилища наполнялись. И каждый сгусток души — это был шаг к новой расе.

Его расе. Возрождённой через боль человечества.

Но чем больше Вайрек извлекал, тем яснее понимал страшную правду — этого недостаточно.

Каждый процесс отнимал часы. Человека погружали в саркофаг "Извлекателя", заставляли пережить сконструированную реальность, в которой его сознание обнажалось до самой сути. Только тогда — только в пике эмоций, на грани смерти или откровения — душа становилась уязвимой, видимой. Лишь тогда её можно было отделить, извлечь и стабилизировать.

И даже после этого начинался второй этап — очистка. Потому что большинство душ были… грязными.

Замутнёнными страхом, гневом, завистью, низменными желаниями. Жалкие, хрупкие, сломленные. Их свет едва мерцал, едва дышал. Они не годились. Они были мусором.

Лишь единицы — едва различимые звезды среди мрака — обладали чем-то иным. Чистой, яркой сущностью. Их души светились мягким, тёплым светом. Такие экземпляры становились основой для новой матрицы. Но их было ничтожно мало. Пугающе мало. Одна пригодная душа на сотню. А чтобы создать одного элдарианца — не куклу, не оболочку, а настоящего — требовалось собрать, очистить и сплести воедино тысячи таких душ, соединить их свет, их разум, их память и волю в единое существо. Процесс был бесконечно медленным, выматывающим, почти бессмысленным. На это ушли бы века. Тысячелетия.

— Я не могу столько ждать, — шептал Вайрек. — Нельзя...

Он отправился в самое сердце "Эона" — в тронный зал, где томился Сверхразум.

В центре зала парил огромный фиолетово-синий шар, испещрённый всполохами энергии, как затухающая звезда. Он больше не сиял былой мощью. Его воля была связана, сознание — подавлено. Он был пленником, запертой воли, искалеченным разумом.

Вайрек остановился перед ним.

— Ты... — произнёс он сдавленно. — Ты помог ей… Ты предал меня.

В его голосе звучал не гнев, а приговор.

— И за это ты поплатишься.

Он поднял руки — багровые молнии вырвались из пальцев, как хлысты, и вонзились в сферу Сверхразума. Сеть энергии начала стягиваться, опутывая шар, словно паук жертву. С каждой секундой свет Сверхразума тускнел. Он не сопротивлялся. Он молчал.

— Ты теперь мой. Мой раб. Я твой хозяин. Ты будешь покоряться мне. И ты мне сейчас… поможешь.

Он шагнул вперёд и слился с Сверхразумом. Их сознания пересеклись, и в этой тьме, полной боли и памяти, Вайрек навязал свою волю. Сверхразум подчинился. Не потому, что был сломлен, а потому что ждал этого. Он знал что Вайрек прийдёт.

Именно тогда, в их слиянии, в этой безмолвной вспышке силы, которой не касалась ни одна звезда, родилась Машина — новый «Извлекатель», гигантская конструкция, которая не просто перерабатывала тела, но вгрызалась в самую суть личности, в душу, в сердце каждого существа, попавшего в её поле действия. Это был не просто завод — это был храм, фабрика и могила одновременно, чёрное чудовище, питающееся эмоциями, страхом и последним дыханием надежды.

Машина рождалась не на чертёжах и не на верфях — её строили во тьме, где законы пространства искривлялись под гнётом псионики. Материя выгибалась, как живая ткань, вспучивалась, разрывалась и формировалась заново, пока не появились колонны из плотного, пульсирующего металла, уходящие глубоко в недра "Эона" . По этим колоннам текли не жидкости, а потоки псионической энергии, насыщенные мыслями, криками и обрывками чувств — как если бы сама структура станции дышала и ощущала происходящее.

Сердцем установки стал Сверхразум, запечатанный в центральном ядре комплекса, превращённый в нечто большее, чем двигатель — он стал стабилизатором, мозгом, катализатором извлечения душ. Его разум пронизывал всё пространство станции, слышал каждый шёпот, каждый вздох, каждый страх. Он направлял процесс, как дирижёр управляет оркестром боли.

Система была построена до мелочей: с одной стороны — длинные транспортные тракты, по которым прибывали захваченные люди, закованные в прозрачные гравитационные контейнеры, неспособные пошевелиться или закричать. В их глазах отражался холодный свет машины, и уже тогда они чувствовали, как кто-то касается их мыслей, как что-то скребётся в черепе, вызывая кошмары ещё до начала процедуры.