Мне потребовалось мгновение, чтобы прийти в себя. Очарование губ Светланы Юрьевны сохранилось, но гипнотическое действие их пропало, и я смог взглянуть глубже в комнату, в ее другой угол. К камину.

Взглянул, и чуть на пол не сел. Вот это новость! Клопов в строгих костюмах мне видеть еще не доводилось. Волчок явно нервничал, застегнутая на верхнюю пуговицу сорочка, тяготила его, но он держался, лишь плечами дергал, да все норовил палец под воротничок засунуть.

Вечно взъерошенный Никанор, причесан. Светлые волосы уложены на левую сторону и густо покрыты маслом. И может быть масло, а может то, что волосы его увидели наконец расческу, или костюм, что отчаянно не шел ему, и сидел на его плечах как мешок, или все происходящее заставляли всегда спокойного и флегматичного Никанора нервничать. Он раскраснелся, морщился, нервно стрелял глазами по сторонам, и явно искал пути выхода. Мне казалось, что он вот-вот сорвётся, убежит и спрячется под кроватью. Или же в лес рванет со всех ног и сгинет там, не пережив позора.

Однако выхода для него не было. Его перекрывал единственный, кто прекрасно чувствовал себя в костюме — Гришка Жаров. Он стащил со стола бокал с чем-то мутно-прозрачным, вольготно расположился в кресле, стоящем боком к камину и закинув ногу на ногу пытался делать вид, что ведет с остальными двумя клопами непринуждённую светскую беседу. Получалось плохо, хотя бы потому, что от него за версту несло простолюдином. Гришка, при всем его обаянии и сумасшедшей харизме, не смог бы сойти за дворянина ни в одном обществе. За сынка богатенького мещанина или промышленника мог бы, но за дворянина никогда. И дело не во внешности, ему в отличии от Ника, костюм шел, и не в поведении, это что-то глубинное. Не знаю, возможно дворянское чутье, голубая кровь.

Прошки видно не было. Должно быть не нашли костюм на его кривую спину, а может быть, решили лишний раз не напрягать парня. Учитывая его специфический говор, за дворянина он бы не сошел ни при каких обстоятельствах. За слугу мог бы, но граф Крестовский не позволит обижать своих людей, даже ради чьего-то экзамена.

В том же, что это экзамен, я не сомневался. Слишком разодеты все присутствующие. Слишком небогатый, но приличный стол, слишком внимательные глаза Светланы Юрьевны. Сегодня мне предстоит быть и видимо после вечера на какое-то время стать и остаться герцогом Глебом Александровичем Волошиным.

Я еще раз обвел комнату в поисках одного единственного человека, которому я и нужен был, как герцог. Но нет. Это все. На этом гости закончились. Ужин, хоть и званный, о котором меня предупредить забыли, пройдет именно в таком составе. Гостей больше не будет. Не скажу, что я его ждал, но все же надеялся, что Данилин будет здесь. Мне бы сильно не помещало с ним поговорить, а то накопившиеся вопросы сильно на голову давят.

Но Данилина нет. Что, впрочем, не говорит о том, что он не наблюдает сейчас за нами всеми, скажем из-за невидимого окна над камином. Чтоб ему там потом обливаться.

Ну, нет так нет. Не важно. Экзамен по Волошиноведенью мне так или иначе сдавать придется. А заодно по этикету и правилам поведения. Вот только одет я не для приема, а словно генерал, только что приехавший с полевых стрельб и попавший сразу на бал. Усложнить мне жизнь хотите? Хорошо. Поиграем.

Стоять, глазеть на всех и рассуждать не было времени. На все мысли ушло не больше секунды, Крестовский еще полностью не повернулся в мою сторону, а я уже сорвался внутрь.

— Господа, прошу прощения за опоздание, — я шагнул к Крестовскому, поймал зарождающуюся на его губах злую усмешку, и резко развернулся к Светлане, услышав за спиной разочарованный хмык.

— Светлана Юрьевна, вы божественны! — я поклонился, протянул руку. Она подала свою, прикрыв нижнюю часть лица веером. Я, не разгибая спины, подхватил ее ладонь, ощутил ее расслабленную мягкость, через кружева почувствовал нежность кожи. Прикоснулся губами к тыльной стороне, и поднял на Светлану глаза. Поймав ее взгляд, улыбнулся.

— Светлана Юрьевна, не оскорбляйте наше скромное собрание, не прячьте свою красоту от нас за веером. Он, безусловно, красив, но вы намного краше. Так позвольте мне восхититься вашей красотой видя ее, а не злосчастный веер. И прошу вас не прячьте ее.

Не отводя взгляда от глаз Светланы Юрьевны, я еще раз поцеловал ее руку и только после этого позволил себе разогнуться. Отец всегда говорил, что я не умею говорить комплименты. Он утверждал, что то, что я считаю таковыми, походит для дешевых кабаков на городской окраине, а не для приемов или балов. Однако сам никогда не демонстрировал примера, даже в отношении мамы. А в гимназии комплиментоведенье только со следующего года. Потому как сумел, так сумел. Однако судя по краске тронувшей щеки Светланы, комплимент сработал.

— Благодарю вас, Ваша Светлость, — она не вставая кивнула и веер убрала. — И за приглашение вас тоже благодарю. Я в первый раз в вашем доме, вы должны мне тут все показать.

— Обязательно! — Я окончательно выпрямился, и улыбнулся ей. Спасибо за подсказку Светлана Юрьевна, теперь мне будет легче. И плевать, что за спиной моей недовольно хмыкает Крестовский, сейчас и до него очередь дойдет. — Конечно же я вам все покажу, расскажу несколько весьма занятных историй, — я глупо хихикнул, вспомнив одного безумного старичка, живущего по соседству с поместьем деда. — И сад. Я покажу вам сад. Зимой он особенно прекрасен.

Она поклонилась, я кивнул ей.

— А сейчас, простите, я должен поздороваться с остальными гостями.

Она благодушно разрешила, прикрыв глаза и чуть опустив голову. Я повернулся к Крестовскому.

— Петр Андреевич, рад вас видеть в добром здравии и прекрасном расположении духа!

Он улыбнулся, криво, немного злобно. Так, должно быть, кот улыбается зажатой в углу мышке. Обмен любезностями с Крестовским понемногу перерос в обмен колкостями, а затем и в неприкрытую пикировку. Градус нашей спокойной, без нервов, криков и угрозы применения оружия, повышался медленно, но все же повышался. Мы медленно приближались к той точке, когда голос одного сорвется на визг, а второй достанет перчатку.

Однако Крестовский до этого не довел. Он весело рассмеялся, протянул мне руку.

— Глеб Александрович, рад что вы сохраняете чувство юмора даже в таких печальных обстоятельствах.

Он протянул мне руку, а на губах его играла самая настоящая, довольная улыбка. Единственный глаз так и светился от счастья. Мне же на ум вновь пришло сравнение с котом, который догадался забросить мышь в сметану и теперь у него и то и другое. Я пожал ему руку и он, притянув меня к себе, крепко обнял.

— Ты не видишь, — прошептал он мне на ухо, — но Светлана сейчас весьма горда тобой. Ты молодец! Продолжай дальше.

Он отстранился. Я нахмурился. Что за ересь? Я ничего не сделал, такого, чтобы дать Светлане Юрьевне повод гордиться мной. Это простой этикет, который мне вбивали родители и воспитатели с самого раннего детства. Я просто вел себя как привык. И за подобное поведение отец меня ругал, говоря, что я создаю о семье не самое благоприятное впечатление. А Светлана Юрьевна гордится мной. Странно.

— Господа, — я отсалютовал клопам, — к вам я подойду чуть позже. Сейчас же позвольте мне отлучиться, чтобы переодеться в одежду более подобающую сегодняшнему вечеру.

— Полноте скромничать, — совершенно искренне рассмеялся Крестовский. — Не стоит переодеваться, Глеб Александрович. Я бы в жизни не снял форму, получив подобное назначение, даже если бы и воспользоваться ей смог лишь через полтора года. Да я бы спал в ней.

Я сглотнул. Какое еще назначение? Куда? Я уставился на Крестовского, ожидая объяснений, но он проигнорировал меня и продолжил:

— Тем более, что именно по этому поводу мы все здесь и собрались, — хищно скалясь добавил он.

— Да, Глеб Александрович, не снимайте форму, лучше позвольте нам разглядеть ее подробней, — подала из-за спины голос Светлана Юрьевна.

— Как я могу отказать вам, — я повернулся к Светлане Юрьевне, увидел взгляд ее прищуренных глаз. направленный мне за спину и хитрую улыбку. Позади меня скрипел зубами Крестовский и я понял, что одной своей фразой Светлана испортила ему игру.