— Вшей нет, — озвучил он, то, что писал на бумаге. — Другой заразы тоже не наблюдаю. Синяки неприятные, но это лишь синяки. Не волнуйтесь за них, молодой человек. Внутренние органы не повреждены, это главное. Синяки, поболят и пройдут.

— Да я и не волнуюсь, — я пожал плечами, натянул сорочку и отчаянно крутил головой в поисках брюк, штанов или хотя бы исподнего.

— Одежду получите после, — не поворачиваясь произнес доктор. — Прежде всего ванна. Запомните, гигиена самая важная вещь, для сохранения здоровья, — он повернулся, снял очки, как-то странно на меня посмотрел и продолжил: — синяки ваши она не залечит, но позволит избежать огромное количество проблем. К чистому телу и зараза хуже пристает. Травмы дело другое, но проблем с кишечником чистые руки избежать помогут. Дед Федор вас проводит. Он же выдаст вам чистое белье и одежду вашего размера. Сколько раз ему говорил, сперва помыть новенького, затем ко мне и только потом к остальным воспитанникам. Так нет, все время по-своему делает, — он сокрушенно вздохнул, прикрыв глаза, покачал головой и вернул очки на нос. — Ко мне вы зайдете вечером, я выдам вам мазь от синяков. А теперь мыться, симулянт!

— Почему симулянт? — растерялся и удивился я.

— Простите, молодой человек, привычка. Дворяне в этом месте такая же редкость, как алмаз в груде угля. Вам, как мне, как и Петру честь не позволит притворяться. Мальчишки же, попавшие сюда, в большинстве своем жили там, где притворство является нормой. Не обижайтесь на старого доктора, идите мыться. Федор!

Старик-дворецкий заглянул в палату, сморщил нос и поманил меня пальцем.

Он шел впереди, странно ссутулившись, и чуть приволакивая ногу. Он не пытался со мой говорить, и я был тому рад. Но он постоянно оглядывался на меня, щурился, словно пытался что-то разглядеть в облаченном в одну сорочку, шлепающим босыми ногами по холодному полу мальчишке. Но я предпочел о нем не думать. В конце концов он только слуга.

Мысли мои занял некий упомянутый доктором Петр. Это новое имя обитателя сего дома интриговало, заставляло думать кто он. Ведь доктор явно дал понять, да что там, он открыто сказал, что дворян здесь только трое. Я, доктор и Петр. А Светлана Юрьевна? Она не дворянка? Или доктор ее не упомянул, потому что она женщина?

Интересно, кто такой Петр?

У меня была кандидатура. Тот самый мужик без пальца и глаза, в жилетке, с лихим чубом и шрамом на половину лица. Более того, я был практически уверен, что это он, но что-то внутри меня желало, чтобы Петром оказался кто-нибудь другой, а так и не представившийся мне господин.

Как интересно получается, я знаю слуг Степана и Федора, знаю хозяйку Светлану Юрьевну, знаю, как зовут троих из четырех клопов, правда одного только по фамилии, а второго по прозвищу. Получается, что Петром может быть один из клопов, тот, чье имя не прозвучало, но это почти исключено, или им может быть невоспитанный одноглазый господин. Имени доктора я тоже не помню, но в его защиту скажу, что он его называл, я не запомнил. В том состоянии, в котором Жаров дотащил меня до лазарета, и я как меня зовут не помнил.

Так, разминая мозг совершенно никому не нужными рассуждениями, я дошел до бани. Хотя в саму баню Федор меня не пустил, он молча указал рукой на стоящую в середине комнаты железную ванну, наполненную исходящей паром водой. Я поморщился. Не очень-то я жалую всякие ванны, куда проще кадка, полил себя, намылил, смыл. А тут лежишь в воде мокнешь, варишься. И мылиться неудобно и смывать потом мыло все в ту же ванну.

Федор, словно прочитав мои мысли, подвинул к ванне деревянный приступок, поставил на него ковш и ведро, на широкий край ванны положил кусок ароматного белого мыла, а в ванну насыпал порошка.

— Лаванда, — скрипнул он. — Светлана Юрьевна приказала-с. Говорит успокаивает. А то ты нервничаешь должно быть, — он не хорошо хохотнул, смерил меня взглядом и отошел к двери, где и замер, глядя на меня, приглаживая густые седые бакенбарды, явно являющиеся его гордостью.

— Я мыться буду, — сказал я, намекая на открытую дверь и кивком головы указывая Федору на выход.

— Именно так, Ваша Светлость, будете-с, — легко согласился он.

— Голый!

— Конечно, Ваша Светлость, — он шагнул к двери и плотно ее закрыл. — Кто ж здравом уме-с в одежде моется.

— При тебе? — мой голос сорвался на писк. — Выйди-ка отсюда вон!

— Никак нельзя-с, Ваша Светлость. Никак-с нельзя-с. Приказ-с Светланы Юрьевны.

— Пошел вон! — рыкнул я, не на шутку закипая.

— Не могу-с, — усмехнулся Федор. — Приказ, есть приказ. Бить станете, мыться откажитесь, только себе хужее сделаете. Она силой вас в тазик запихнет и помыть прикажет. Вы, Ваша Светлость, раздевайтесь, мойтесь, я отвернусь.

— Слушай, Федор, а с чего ты ко мне все ваша светлость, да ваша светлость, обращаешься?

— Дак, а как еще? Мы первый раз герцога в доме принимаем. Графьев много было, помещиков без счета, даже пара князей была, а чтобы цельный герцог такое первый раз.

— Ошибаешься, Федор, я — граф. Граф Сонин.

— Как скажите, Ваша Светлость, как скажите. Граф-с, значит, граф-с. Вы мойтесь, мойтесь, я отвернусь.

И он отвернулся. И повернулся снова, едва услышал восторженный стон погружаемого в пахнущую цветами, горячу, немного обжигающую воду. А повернувшись уставился на меня и больше взгляда не отводил, сохраняя при этом каменное выражение лица.

Приказ значит. Хорошо. Чего она боится? Что я через окно убегу? И верст тридцать по снегу пешком, ночью, чтобы только до города добраться. А там что? Родителей спасать? Как? Что я могу? Паучков на полицейских натравлю? Не серьезно. И силой оружия тут не взять. Ни оружия, ни патронов, у меня нет, да и толку даже если бы были. Стоит лишь выстрел сделать, как в меня будет сделан десяток. Тут сила бесполезна, тут дипломатия нужна! И на свободе от меня может статься больше пользы будет. И эти странные люди, может быть мне чем помогут. Обещал же мужик в черном мундире и серой шинели помощь.

Но все это потом. Я отбросил все мысли, сосредоточившись на блаженстве, что дарила горячая вода. Мышцы расслабились, мысли наполнились радостью и сами собой перенесли меня в гимназию, где на бал по случаю завершения первого курса пришли девушки из соседнего городка. С одной из них я танцевал весь вечер и вернувшись на учебу осенью, даже пару раз встречался с ней. Ангелина имела великолепную внешность, полностью соответствующую ее имени.

Фантазии понесли меня далеко-далеко, и я уже представлял себя с Ангелиной не просто парой на балу, а мужем и женой. Конечно же со всеми вытекающими для брака последствиями.

Дед Федор хмыкнул от двери. Я приоткрыл глаза, глянул на него и закинув руки за голову, улыбнулся. И не подумаю стесняться, я мужчина, это естественно, а ты сам хотел остаться.

Живот отчаянно заурчал, и я понял, что готов променять все свои фантазии на тарелку простого лукового супа и кусок черного хлеба.

- Вылезай, вода остыла, - Дед Федор снова хмыкнул от двери.

— Располагайся, — Светлана Юрьевна кивком головы указала на крошечную комнату, через открытую дверь в которой была видна кровать и стоящий на ней мой мешок с весьма скромными пожитками. — Сегодня ты ночуешь здесь. Завтра утром ты переедешь еще раз. Туда, где будешь жить ближайшие три недели.

— Далеко? — грустно спросил я, чувствуя, что не хочу никуда больше ехать. Мне здесь не нравится, но снова менять место жительства, даже не обосновавшись не хотелось.

— Отсюда вверх по лестнице, до конца коридора, — она и не думала улыбаться, говоря совершенно серьезно, хотя ее слова и звучали как издевательская шутка. — Комната будет готова завтра к утру. Вечером ты в нее въедешь. И проживешь в ней три недели.

— Почему только три? — спросил я.

— Это тебе Петр объяснит за ужином. Ужин через полчаса, отдохни, переоденься и жду тебя к ужину. Проголодался сильно?

— Я в тюрьме сидел, — я постарался сделать страшное лицо, но попытка вызвала на ее губах лишь улыбку.