У жены Желнеровича были маленькие руки, мягкие черты лица, округлые линии подбородка, шеи. Она повесила плащ и села к столу напротив следователя.

— Ко мне приезжали, интересовались моим бывшим мужем, Желнеровичем. Теперь я знаю. Это в связи с убийством племянника... Так?

Шивене кивнула.

— Конечно, в нашей с ним семейной жизни было всякое. Но на такое он не способен!

Свидетельство бывшей жены только подтвердило наличие тупика, в котором пребывало следствие.

— Спасибо, что вы пришли.

— Бедная Ольга, — женщина вздохнула. — Как она? Говорят, все еще в больнице в тяжелом состоянии.

— Как раз сегодня я собираюсь ее увидеть.

— Такое пережить!

— Что вы можете сказать о ее семье? О тех, кто их навещал?

Желнерович задумалась.

— Особенной близости между нами не было. Ольга — хорошая мать, отменная жена. Не мне чета! Но... — она покачала головой. — Я не могла бы так жить. Тихо, благостно... Цветной телевизор, скатерть. Тапочки для ног. А что еще? По воскресеньям они играли в лото! Вдвоем!

— Наверное, и читали тоже?

— Только «Овощные блюда». Или что-нибудь еще в том же роде. Никто их не навещал. Разве случайно.

— Когда вы видели их в последний раз?

— В декабре. В магазине на проспекте Ленина. Они тогда купили огромную хрустальную вазу.

— По-моему, я видела ее.

— А зачем? Пыль собирать? Да спустись они чуть дальше по проспекту, на площадь... Столько интересного!

— Материально они хорошо живут?

— Деньги всегда были. Паламарчук экономен, зарабатывает. Все-таки огранщик! Сам ведет бюджет. Ольга в цехе тоже прилично получает. Да еще моя бывшая свекровь, ее мать!

— А что она?

— Жила раньше на хуторе. Работала, бедствовала. Тянула детей... Муж не помогал, ушел в другую семью. Через несколько лет двоюродный брат предложил переехать в Вильнюс. Он протезист был, частник. Горбун. Семьи никогда не имел, деньги водились, — Желнерович налила воды из графина, словно нехотя выпила. — Свекровь переехала к нему. Он, как бывает, привязался к детям, помог получить образование, содержал всех. Когда умер, все перешло к свекрови... — она отставила стакан. — А может, дальше... К Паламарчукам. Свекровь вынуждена жить со мной, с чужим ей, в сущности, человеком. К тому же этот раздел имущества... — она помолчала. — У покойного было несколько любопытных вещиц. Я помню золотой обруч, кулон с изумрудом...

— Врач не разрешил вам долго говорить...

— Я знаю. Но мне лучше, когда я выговорюсь. Геннадий был очень послушный мальчик. Тихий. Не капризничал. Не требовал особого внимания, как некоторые дети. Рано осознал свое положение. Только в последнее время постепенно стал отходить. Мой второй муж, Паламарчук, его никогда не наказывал, не унижал. Правда, был требователен в вопросах воспитания. Хотел, чтобы Геннадий рос правдивым, честным, опрятным, физически развитым. Готовил к службе в армии. Благодаря ему мальчик научился плавать, занимался гантелями и на турнике. Несмотря на то что у нас есть ванная, водил в баню, в парилку. Разговаривал с ним всегда как со взрослым, не сюсюкал. Говорил, что привык к этому, когда был на срочной службе.

— Как было четырнадцатого?

— Утром Геннадий, как всегда, пошел в школу. Я уходила к двенадцати. Приготовила обед. Оставила на плите первое, чтобы он подогрел. На столе в кухне поставила сковородку — курицу с картошкой. Компот. Написала Геннадию записку, чтобы сразу, как придет из школы, переоделся и сбегал в магазин за тетрадями. Оставила пятьдесят копеек, серебром и медью.

— Вы звонили ему с работы?

— Обычно я звоню в восемнадцать, перед тем как закрывают диспетчерскую, где у нас телефон. Сын старается в это время быть дома, чтобы меня не расстроить... В этот раз к телефону никто не подошел. У меня сразу упало сердце. Еле тянула до конца смены. И вдруг: «Ольга Ивановна! Иди! У тебя дома несчастье...»

— Как вы думаете, кому Геннадий мог открыть дверь?

— Муж много раз предостерегал его. Рассказывал разные истории. Поэтому я думаю, что чужого Геннадий в квартиру не впустил бы.

— Известно, что у вас хранились в квартире ценности. Золотые вещи, деньги.

— Это все принадлежит матери. Она боялась держать у себя.

— Кто был дома, когда она перенесла это к вам?

— Никого. Только я и муж. Геннадий ничего не знал. И тем более не знал, где все хранилось.

— Давно ценности у вас?

— С месяц.

— Вспомните: кто был у вас в доме после этого?

— Только близкие.

— Только?!

— Постойте. Вы правы: один человек! Он пришел с братом мужа, с Бориславом. Недели три назад...

— Пожалуйста, подробнее.

— У меня совершенно вылетело из головы... Высокий, крепкий. Лет тридцати. Разговаривал с Геннадием об авиамоделях.

— Днем? Вечером?

— Поздно вечером. Был он немного выпивши. Геннадий еще не спал. Заинтересовался... Он увлекался техникой. Долго сидел со взрослыми за столом. Борислав рассказывал мужу о своих делах, они редко видятся. А Геннадий расспрашивал о моделях. Знаете, о чем я сейчас подумала? Меня даже затрясло... Сын мог ему открыть! Уж очень сразу они подружились!

— Гости долго оставались у вас?

— Мы с Геннадием ушли спать. Они всё сидели. Утром муж сказал, что они проболтали всю ночь.

— Выпивали?

— Очень мало. Муж достал бутылку из бара. Не знаю, допили ли они ее втроем. В основном пили кофе.

— Этот человек заходил к вам после того?

— Нет. Брат мужа заходил один раз. С сыном. Нас не было дома. Он оставил Геннадию ножи для мясорубки. Брал наточить... Постойте! Я вспомнила! Тот человек работает с Бориславом... Мастером! Зовут его Юргис! Вы уже уходите, следователь?

— Я скоро вернусь. Очень скоро.

Шивене прошла в ординаторскую к телефону, набрала номер райотдела. К счастью, инспектора уголовного розыска, входившие в ее группу, оказались на месте. Трубку снял Репин.