Сначала это, как ни странно, облегчило нам задачу. На спарингах аристократы двигались медленно, непривычно, путались в управлении, не могли нащупать баланс — броня делала за них часть работы, но и требовала точной настройки. Мы, простолюдины и «середнячки», продолжали работать в стандартном снаряжении, и к нему уже привыкли. Так что пару раз мы даже выигрывали. В первый день я, например, с Рысином вытащил связку против Пожарской и Лазурина. Пусть и не без помощи Игната, который протянул на их пути водный хлыст в самый нужный момент.

Но радость была короткой.

К утру третьего дня они начали привыкать. Удары стали быстрее, щиты — отзывчивее, а в глазах появилась та самая опасная уверенность, которую раньше я видел только у кураторов. Спаринги стали похожи на выживание, а не на учебные поединки. Пожарская выбила у меня оружие за три секунды. Сапфирова загнала Игната в угол так ловко, что он потом полчаса стоял молча и ел бутерброд, не моргая.

На теории мы заучивали карту Разлома, стандартные сигналы, порядок отхода, границы секторов, возможные типы аномалий. Но всё это, честно говоря, вылетало из головы после двух часов под светом тусклой купольной лампы и пары попаданий по корпусу.

К вечеру второго дня я понял главное: никто из нас не готов. Ни мы, ни они. Ни с бронёй, ни без. Кроме разве что Воронова. Было ощущение, что с Разломами он знаком не по наслышке. Но выбора всё равно не было. С этой мыслью я и заснул.

Завтра отправляемся.

Мы выезжали рано утром, до рассвета. Нас заливало серым, хмурым светом, в котором всё казалось одинаково неважным — лица, баулы, шум шагов по асфальту. Где-то вдалеке кричала чайка. Или показалось.

Колонна автобусов ждала нас у южного выхода. Не новые, но и не развалюхи — армейский стандарт. Грузовые отсеки уже были наполовину забиты снаряжением. Своё мы сдавали отдельно — у каждого броня, оружие, комплект заклинаний, запаски, аптечки. Всё в чехлах, тубусах, сумках. Под роспись.

Нас не инструктировали отдельно — всё уже было сказано за последние три дня. Мы знали, куда едем. Знали, зачем. Хотели мы этого или нет — сейчас уже не имело значения.

В дороге разрешалось быть в обычной одежде, даже форму одевать было не обязательно. Приятно было наконец надеть свою старую одежду, будто снова вернулся во время когда в моей жизни не было всей этой магии, непонятных амулетов и слежки. А еще была Вика. Я помрачнел. Думал, что за столько времени уже давно смирился, оказалось просто не было времени подумать об этом.

Садились в автобусы молча. Кто с друзьями, кто в одиночку. Я оказался между Игнатом и Павлиновой. Первый, как обычно, нервничал — теребил шнурок на капюшоне и косился в окно. Вика просто молчала, подперев щёку рукой, глядя в пространство.

Пожарская села ближе к передней части, вместе со своей свитой. Буревая — наоборот, в самый конец, с Аметистовой и остальными. Воронов вообще пошёл в соседний автобус, не удостоив никого взглядом. Никто и не удивился.

Завели моторы. Все загудело, завибрировало, и через несколько минут мы покинули территорию Академии. Всё. Теперь — в путь.

До поезда добрались за час. На вокзале нас ждали — военные, пара сотрудников ИМА, Истребители. Всё быстро, организованно, без лишних слов. Проверка списков, снаряжения, документов.

Нам выделили отдельный вагон в составе. Не плацкарт, конечно, но и не люкс — армейский стандарт, снова. Купе на четверых, полки жёсткие, матрасы тонкие, подушки с запахом казармы.

Никто не жаловался, во всяком случае я не слышал.

Первые пару часов ехали молча. Кто-то пытался читать, кто-то слушал музыку, кто-то просто смотрел в окно, будто надеясь там найти ответы.

Я сидел у окна, по инерции проверяя, всё ли на месте в рюкзаке. Рядом — Игнат, уже дремал, уронив голову на плечо. Зверев в нашем купе копался в планшете с картами Разлома, что-то помечал. Рысин прислонился к двери и размышлял вслух — каково это будет, там, внутри.

— Думаешь, там правда темно, как в шахте? — спросил он вдруг.

— Ага. Только ещё и живое что-то дышит в спину, — ответил Зверев, не отрываясь от экрана.

— Спасибо, успокоил.

— Не за что.

Некоторое время в купе повисла тишина. Только стук колёс по стыкам, да едва слышное гудение артефактного стабилизатора, встроенного в вагон. Его поставили не для комфорта — скорее, чтобы при скачках магии никого случайно не вывернуло наизнанку. В официальной инструкции это называлось «снижение рисков пространственной дестабилизации». На практике — чтоб никто по дороге не вспыхнул, не провалился или не сошёл с ума.

— Вы ведь понимаете, да, что они нас туда не учиться везут? — тихо сказал Игнат, не открывая глаз.

— Угу. — кивнул я.

— Там, говорят, даже инструкторы не всегда возвращаются целыми. Не то что студенты.

— Зачем ты это говоришь? — Рысин приоткрыл один глаз. — Тебе легче от этого?

— Нет, — признался Игнат. — Просто чтобы потом не удивляться.

Он отвернулся к окну, натянул капюшон на глаза и замолчал. Редкое явление для Игната. Больше мы в тот день особо не разговаривали.

Где-то к вечеру поезд начал уходить с основных путей. Пейзаж за окном становился всё более странным — сначала исчезли населённые пункты, потом и обычные рельсы сменились тяжёлым промышленным полотном. Мы ехали по ветке, которой, судя по картам, не должно было существовать.

Раз в пару часов по вагону проходил представитель охраны — не истребитель, скорее офицер сопровождения. Проверял порядок, останавливался у некоторых купе, что-то тихо уточнял. Один раз заглянул и к нам, пробежался взглядом по лицам и кивнул.

— Группа 1–1? Всё спокойно?

— Пока да, — ответил Рысин.

— Вот и отлично. Не нарушайте порядок, и проблем не будет.

Он ушёл так же быстро, как появился.

На ночь никого не укладывали — каждый сам решал, как коротать время. Не выспишься? Твои проблемы. Зверев, не выключая планшета, методично изучал справку по Восточному сектору: плотность потока, зарегистрированные сущности, режимы допусков. Читал вслух, комментировал под нос.

— «Зона условно стабильна, но склонна к спонтанным выбросам. Основная угроза — хищные инферноформы, чувствительные к магии первого и второго ранга…» Хм. Это что ж получается — чем ты слабее, тем вкуснее?

— А ты сомневался? — отозвался Рысин.

Я в это время листал личные записи. У нас были учебные брошюры, но толку от них было немного. Теория теорией, а выживать в Разломе приходилось по другим правилам. Даже кураторы говорили: «забудьте всё, что знаете о стабильной магии. Там она другая».

Постепенно в вагоне становилось тише. Некоторые студенты легли спать, кто-то переехал в соседние купе — устроиться поудобнее или подальше от разговоров. Свет в коридоре приглушили, но в купе всё ещё было достаточно ярко, чтобы не чувствовать себя в гробу.

Мне спалось плохо. Слишком много всего. Голова гудела от мыслей, тело — от тренировок. Я ворочался на верхней полке, слушал, как кто-то храпит через стенку, как гудит магическая изоляция в полу. Несколько раз мне казалось, что поезд едва заметно дрожит не от стыков, а от чего-то другого — словно мы проезжали сквозь невидимые слои.

Где-то в три ночи я проснулся от ощущения холода — не физического, нет, скорее внутреннего. Как будто кто-то провёл пальцем по позвоночнику. Тонко, точно, с намерением.