— Вот это я понимаю.

Я поднял взгляд — она стояла в нескольких метрах, прищурившись.

— Поздравляю, Крапивин. Похоже, ты у нас и правда не пустышка.

Однако, на этом для меня ничего не закончилось. Внезапно меня скрутило от резкой боли в груди — такой острой, что я даже не сразу понял, что происходит. Казалось, будто сердце кто-то сжал в кулаке и начал медленно, с наслаждением выдавливать. Я захрипел, потом заорал — громко, хрипло, почти по-звериному. Меня выкрутило, я рухнул на песок и начал кататься, хватаясь за грудь.

Наконец я с трудом пришел в себя, первое что увидел, как надо мной склонилась Татьяна. Её лицо было напряжённым, в глазах — беспокойство, граничащее с тревогой. Она смотрела не на меня, а вглубь, будто пыталась увидеть, что там рвётся на волю. Несколько секунд молчания — и вдруг, она резко скомандовала:

— ЖИВО ВСЕ СВАЛИЛИ С АРЕНЫ! НА ТРИБУНЫ! БЕГОМ!

Голос её резанул по ушам, остальные ученики, что уже столпились вокруг нас, шарахнулись в стороны, кто-то растерянно оглядывался, но вскоре все уже бежали к выходу с манежа. А меня в этот момент скрутило снова — волна боли была ещё сильнее, чем в первый раз. Я захрипел, выгнулся, как на судорогах… И в следующее мгновение всё исчезло в ослепительной вспышке.

А потом я взорвался. Или что-то внутри меня — взорвалось.

Татьяна Агатова заметила неладное почти сразу. Николая скрутило так резко, что он упал на колени, вцепившись руками в грудь. Он орал, а песок под ним начал дрожать. Это был не обычный срыв новичка — в этом крике было нечто другое. Она мгновенно уловила усиливающиеся волны магии, исходящие от парня: мощные, жаркие, дикие.

Прорыв. Чистый, неконтролируемый прорыв.

— ЖИВО ВСЕ СВАЛИЛИ С АРЕНЫ! — рявкнула она, моментально активируя личную защиту.

На её коже тонким слоем легла серебристая плёнка щита, а в следующий миг она уже выстраивала перед собой дополнительную преграду — стихийный щит. Второй щит она метнула к Николаю, оборачивая его куполом: попыталась купировать выбивающуюся из него силу, чтобы сдержать взрыв. Но магия огня, что клокотала в его теле, не желала подчиняться.

Щит вокруг него сгорел за секунды, даже не затормозив вспышку.

Татьяна стиснула зубы. Крапивин был слишком силен, ее ранга едва хватало, что бы сдержать вспышку.

Парня снова скрутило, сильнее прежнего. Из его тела во все стороны брызнули алые искры, а вокруг уже чувствовалось удушающее тепло. Песок под ним начал оплавляться. И в следующее мгновение всё взорвалось: не огнём — импульсом чистой силы. Песок и пыль взметнулись в воздух, как от взрывной волны, пол арены углубился, будто под ним разорвали бомбу.

Татьяну отбросило назад, но благодаря защитным щитам она удержалась на ногах, проскользив по песку несколько метров. Пламя не коснулось её — только воздух вокруг был таким горячим, что каждый вдох жёг лёгкие.

Когда дым и пыль начали оседать, арена казалась выжженной. Песок под ногами почернел, в воздухе висел густой запах гари и расплавленного камня. Из потрескавшейся земли вяло поднимались тонкие струйки горячего пара.

В самом центре образовавшейся воронки лежал Николай Крапивин. Его одежда была разорвана и обуглена, кожа покрыта следами копоти, но он, к счастью, был жив — его грудная клетка едва заметно поднималась.

Татьяна уже стояла наготове: личная защита вспыхнула, вырастая невидимой сферой вокруг неё. Она наложила вокруг парня дополнительные щиты, локализуя остаточные волны магии. Воздух всё ещё искрил, словно сама реальность пыталась прийти в себя после выброса.

Он прорвался.

Крапивин пересёк грань — поднялся на шестую ступень.

А вспышка была такой силы, что на миг Татьяне показалось — он мог дотянуться и до седьмой.

Она осторожно подошла ближе, контролируя пространство вокруг, чувствуя, как в каждом её движении сквозит напряжение. Чуть что — ещё один неконтролируемый выброс, и он утащит половину стадиона к чёртовой матери.

Татьяна тяжело выдохнула, стараясь не показать дрожь в руках. Больше всего в такие моменты хотелось заорать: «Какого хрена этот пацан вообще ещё жив?!» — но она только потянулась к рации.

— Медпункт! Срочно на седьмую арену! Состояние тяжёлое, одарённый без сознания, признаки пробоя на высшую ступень!

Ответа не пришлось долго ждать — через несколько секунд динамик рации треснул резким сигналом подтверждения. Служба уже выехала.

Татьяна же опустилась на одно колено рядом с Крапивиным, продолжая держать защиту. Сквозь шум в ушах и звон остаточной магии ей чудилось, будто сам воздух вокруг Николая плавится, мерцая бледными отсветами. Это были остатки новой силы, только-только пробудившейся. Она посмотрела на его лицо — даже сквозь сажу оно выглядело почти мирным.

— Чёрт тебя дери, пацан… — подумала она, не без странной смеси раздражения, уважения и… страха. — Если ты выживешь в этом гадюшнике, даже боюсь представить в какого монстра ты превратишься.

Сознание возвращалось рывками, словно я всплывал со дна ледяного озера. Сперва были только обрывки звуков: чей-то голос над ухом, шорох шагов, приглушённые команды. Потом пришли ощущения — боль в каждой клетке тела, тяжесть в груди и мерзкий привкус гари во рту. Я попытался открыть глаза. Сверху надо мной нависало лицо мужчины в белом халате, слишком близко, чтобы чувствовать себя комфортно. Рядом суетился кто-то ещё, перебрасывался короткими фразами, а над всей этой суетой нависал знакомы потолок арены.

Где-то сбоку, на грани слуха, прорезался голос Агатовой. Громкий. И очень, очень злой.

— …И что, блядь, вы хотите мне сказать?! Что я должна была сама догадаться, что у него вот-вот прорыв случится, а?! — она практически рычала в трубку, явно не заботясь о том, кто её слышит. — Вы там совсем уже в край охуели? Или вам, мразям, жить надоело?! Почему я только сейчас узнаю, что он был на блядских девяносто шести процентах!?

Голос того, кто был на другом конце провода, я не слышал, да и вряд ли бы что-то понял — в ушах звенело так, будто рядом взорвалась граната. Я попытался шевельнуться — зря. Боль сразу же прострелила всё тело, и я только тихо застонал. Лекари тут же среагировали, один из них аккуратно придержал меня за плечо.

— Спокойно, Крапивин, не рыпайся. Всё нормально. Ты жив. — Голос был спокойный, уверенный. — Сейчас мы тебя стабилизируем.

Жив… — Я моргнул, не до конца веря в это. Чёрт возьми, если это называлось "жив", то я очень хотел бы уточнить, на каких именно условиях.

Словно почувствовав моё состояние, Татьяна обернулась. Лицо у неё было каменным, но в глазах вспыхнула странная смесь эмоций — злость, облегчение… и ещё что-то, чего я тогда не понял.

Она резко и зло замахнулась телефоном, будто хотела его швырнуть, но потом передумала и просто убрала его в карман.

— Ну что, герой, — хрипло сказала она, присаживаясь рядом. — Чуть весь стадион не спалил и всех нас не угробил, но зато прорвался. Поздравляю, ты теперь шестёрка.

Я хотел что-то ответить. Шутку, или хотя бы глупое "спасибо". Но язык будто прирос к нёбу.

А может, оно и к лучшему. Иногда молчание — единственное разумное решение. Татьяна, всё ещё сидя рядом, склонилась чуть ближе и, понизив голос до почти ласкового, прошипела: