Теперь гибель этого неприятного типа означала и его собственную, так что даже сбежать не получится. А ведь он всегда был далёк от боевых действий. По крайней мере, искренне старался. Нет, не из-за трусости, просто призвание его было иным. Не лежала у него душа к смертоубийству.

Однако на пути, что уготовила ему судьба, избежать этого не выйдет. Теперь уже поздно. Но кто ж знал, что его подпишут на это просто в силу высокого уровня? Во имя трёх лун, ну какие рейды? Неужели уровень важнее отсутствия боевого класса? Чем ему отбиваться от чудовищ, кружкой пенного пива? Или окуривать призраков фруктовым паром?

Дальнейший его путь лежал через темную подворотню. Только здесь веселый путник обратил внимание на то, в каком месте находится. Вокруг не было ни души. Лишь выброшенный кем-то бумажный ком, гонимый ветром, вприпрыжку бежал по мощеной дороге.

Смирившись с неизбежным, хоббит сделал затяжку и шагнул в полумрак. Корнецветы давно спали, потому местность освещалась лишь редким колониями фосфоресцирующих грибов и люминориса.

Старая дорога здесь была сильно избита временем и множеством бед, что претерпел в своё время этот домен. Мощеная мелким камнем дорога покрывала собой более древние крупные ступени. Путь уходил немного вверх и изгибался в сторону.

Мимо мелькнул единственный на этой улочке островок цивилизации — вывеска бара с неразличимым во тьме месивом вместо логотипа. Но был он, разумеется, закрыт. Никто не помнит, когда это заведение вообще работало. Таких полно в заброшенных районах Доминиона.

Затем тропинка уходила чуть влево. Развалившийся, словно ленивый кот, двухэтажный дом с деревянным балконом нависал своей громадой над улочкой, вынуждая ту смиренно обойти его громадную тушу стороной.

Одинокому путнику стало не по себе, но как истинный безымянный хоббит, он вынул свободной рукой бутыль, скрутил пробку и сделал последний глоток тяжелого пойла. Больше внутри не оставалось. Зато оставалась увесистая стеклянная тара с улыбающимся мудрым белобородым лицом Ректора в качестве оберега.

Хоббит хотел было еще раз затянуться остатками ароматного пара, и даже сделал это не выпуская из рук пустой бутылки. Но неприятность поджидала в другом. Покрытые пеплом кубики на вершине заботливо собранного будущим владельцем трактира не давали больше необходимого жара.

Едва он об этом задумался. Как подул сильный ветер, сметая пепел прочь и унося в обратный путь, прочь из мрачной узкой улочки.

— С-спасибо, — поблагодарил полурослик, и даже сделал затяжку. Но курить больше не хотелось.

Редкая поросль вокруг стала еще реже, и в этом свете тлеющие угли казались более яркими, словно зависшие во мраке кусочки умирающих звезд.

Где-то в отдалении послышался странный звук. Дребезжащий скрежет, источник которого он вряд ли смог описать. Медленный нарастающий неестественный шум пробирал до дрожи, до кончиков пальцев ног.

Сначала металлический звон, затем скрежет. Они повторялись раз за разом все чаще и чаще, а после в отдалении возник новый воющий звон.

— Будто механический зверь бьётся в агонии, — шепнул себе под нос хафлинг.

Голова невольно повернулась в сторону пути назад. Мысли косяком маленьких предателей едва ли не с криком указывали на дорогу обратно. Но разум твердо велел остановиться — идти до конца оставалось ближе, чем возвращаться, и вернувшись предстояло еще придумывать дорогу в обход. А ведь это самый обычный путь, который он проделывает не то, чтобы часто, но регулярно.

Свет окончательно померк. Логично будет спросить, каким образом — ведь растения здесь не мерцали, а люминорис тем более никогда не прекращает сиять. Хафлинг задавал себе этот вопрос и судорожно искал в уме ответ, но не находил его.

В кромешной тьме все звуки тоже вдруг стихли. Остались лишь вечные падающие вниз капли. Он судорожно озирался в поисках угрозы, и судьба не стала испытывать его слишком долго. Где-то далеко послышался детский смех, а дальше по улочке загорелся алый огонёк. Два огонька…

Что-то приближалось, но какими-то отрывистыми, ломанными, неестественными движениями. Нечто невысокое, вдвое ниже чем даже он сам, полурослик, но от этого ему не становилось ничуть не спокойней.

Чем бы оно ни было, стало еще страшнее, чем было раньше, если так вообще возможно.

Решение бежать обратно уже было не вопросом — а именно решенным делом не имевшем сомнений. Наверное, все нейроны в мозге на голосовании приняли именно этот план, поэтому хафлинг просто развернулся обратно, и к своему ужасу увидел, что там находится нечто или такое же, или то же самое существо. Хоббит не знал, какое из его предположений ужасней.

Тварь выглядела отсюда темным пятном, медленно ковыляющим в его сторону изломанными шагами, будто кукла на веревках кукловода в припадке эпилепсии. Но самое главное — тварь была вдвое ближе, чем та, от которой он решил сбежать.

Полурослик, повинуясь инстинктам, повернулся обратно, и сердце его едва не выпрыгнуло из груди. Существо было рядом, на расстоянии двух шагов. Оно внимательно рассматривало его, а он… он просто статуей застыл от шока.

Кукла. Это действительно была кукла. Очень грубая, вырезанная из плотной ножки гриба и в платье из мешковины. Но когда глаза натыкались на лицо…

Лицом это вообще было назвать трудно. Уродливые гипертрофированные губы вызывали ассоциации со страшнейшими болезнями темных гаруспиков. Разъехавшиеся в стороны глаза находились намного дальше друг от друга, чем полагается природой, а вместо носа была сплошная мешанина непонятно чего.

— Матиас. — послышался голос, хотя рот кукла не открывала. Следом вторило эхо из маленьких писклявых голосов, на разный манер смакуя имя несчастного полурослика. — Матиас. Матиас. Матиас!

Кальян выпал из рук, и колба разлетелась в дребезги, окатив ноги хафлинга водой, но тот этого даже не заметил. Он вообще забыл о нем и не замечал, что судорожно сжимает его, будто это он держится за накрепко зависший в воздухе предмет.

Дрожащей рукой хафлинг нащупал в кармане горсть припасенных на такой случай монет и нервным движением бросил под ноги.

— Прими м-мою п-плату, — выдавил из себя он в надежде на чудо.

Вновь послышался детский смех, а за ногу вдруг взялась еще одна кукла — чуть меньше прежней, но от того не менее мерзкая.

— В-вот. Это все, что у меня есть, — протянул он еще одну горсть монет жуткой игрушке. — Оплачено!

— Ты стал беспечен, хафлинг жирный. — послышался шелестящий шёпот из сгустившегося серого тумана. Полурослик не решился ответить, и голос продолжил, уже с другой стороны и немного иной интонацией. — Заплыл и обленился в жизни мирной?

— Артефакты. У меня немного, но я отдам их все, ладно? — в голосе полурослика были признаки зарождающейся истерики. В конце он дал петуха и закашлялся.

— Но вот кошмар к тебе явился лично — поспеши!

Хоббит уже ничего не отвечал, боясь даже дышать и готовый в любой момент броситься на колени, слёзно моля о пощаде. Десятки кукол окружали его со всех сторон, хватая за ноги и пытаясь взобраться по его телу выше.

— Я — продавец его, плати мне половиною души! — произнес неожиданно приятный бархатный мужской голос.

Куклы принялись быстро тлеть и разлетаться серой пылью, из которой быстро соткался красивый эльф с неряшливо растрепанными тёмо-лиловыми волосами. Хафлинг посмотрел ему в серые, бесцветные глаза, в которых, словно в отравленном омуте принялась из ниоткуда появляться лиловая радужка пустотника.

— А больше ты ничего не хочешь, копрофил хренов?

Тум!

Мелькнула молния триспа, тут же погаснув в окружавшем темного мага лиловом мареве.

— Как ты смеешь меня оскорблять, червь⁈

— Оскорбление — это твоя мать, вступившая в противоестественную связь с крупным рогатым скотом с целью выведения такого мудака, как ты.

— О? О-о… — задумчиво потянул лисий посланник, разминая шею. — Кажется, я понял. Это твой образ такой — прикидываться конченым быдлом, чтобы окружающие тебя недооценивали. Ты прекрасен, Сайрис.