"Прощайте, учитель. Деритесь храбро" — мысленно обратился он к Вельберу и, опираясь на посох, побрёл прочь.

***

Мистрал купался в густом тумане и расстянувшееся на несколько миль войско брело в голубоватой дымке длинной, нестройной цепью.

К вечеру маги достигли подножия хребта. К тому времени солнце уже закатилось, лес стал совершенно черным. Тан расставил людей вдоль тропинки и каждый из них зажег ослепительным светом свой посох. Сияющая огненная дорога протянулась от лесной чащи до каменных предгорий. Недобрая тьма расступилась, а вечер сразу же стал ярким и ясным.

Мертвецы зловеще выли где-то в отдалении. Иногда средь деревьев недобро вспыхивали и гасли зеленые огни, и мелькали тени, но слишком велики были идущие через лес силы магов. Зло настороженно таилось в темноте и в бессильной ярости металось в глухих чащах, гудело и ревело в черных вершинах сосен.

На бескрайнем пологом холме, спускающемся к неспокойно шумящей реке, воины разбили лагерь. Хлопая пологами, поднялись круглые темно-синие шатры, пламя рыжих костров взметнулось в звездное небо, где гуляла бледная желтоватая луна. Маги живой земли окружили лагерь плотной стеной деревьев; в зеленом сиянии над шатрами поднялись трепещущие под ветром густые кроны, и гибкий плющ, извиваясь, оплел крепкие, тёмные стволы, пряча стоянку от чужих недобрых глаз. Невидимые дозорные замерли средь листьев.

По периметру лагеря расставили зажженные факелы и свет их разогнал густую, негостеприимную тьму. Сразу стало как-то спокойнее, страх отступил. У костров начали потихоньку собираться люди. На дальнем конце лагеря затянули песни, потянуло запахом жареного мяса.

Над потрескивающим костром подвесили большой закопченный котел. Два молодых мага прикатили огромную бочку крепкого вина. Сидящие вокруг огня сдвинули кружки и темно-красная жидкость заиграла отблесками пламени, до краев наполняя собой звенящее стекло.

Широкоплечий и мрачный Мистра Калеб оказался заядлым балагуром и весельчаком. Из большого заплечного мешка он достал резную, тонко сделанную лютню, и вскоре над шатрами зазвенела простая и веселая мелодия.

***

Сядьте в круг, сегодня я расскажу вам историю, которая берет своё начало в седых веках! Времена, из которых пришла она, давно уже затерялись в сонме минувших лет, и не осталось ни одного, даже самого старого, живого свидетеля тех ушедших дней.

Лишь белые скалы Империи хранят воспоминание о тех временах. Но они молчат… и будут молчать вечно.

Некогда все земли, от бесплодных степей востока до тёмных вод внешнего моря были частью огромного государства под властью императора Хадриана — грозного властителя и великого воина, равных которому не было.

Армия Хадриана, как и армия всякого императора, была поистине несметной. И как армия всякой империи, состояла она, по большей части, из уроженцев покоренных земель. Будучи человеком мудрым, император отлично понимал, сколь ненадежны такие солдаты, и потому во главу каждого отряда Хадриан ставил своих давних соратников и боевых товарищей. Людей, хорошо знакомых и лично преданных ему.

Впрочем, даже это не спасало от мятежей. В те времена мятежи вообще происходили довольно часто. Случилось так, что в одном из окраинных гарнизонов вспыхнуло восстание. Командир того отряда был родной младший брат Хадриана, и восставшие казнили его в первый же день. Несколько часов его пытали раскаленными прутьями, а затем вывели на площадь и отрубили голову.

Жестокая расправа произвела впечатление: оставшиеся в живых командиры добровольно сдались и, сдав оружие и инсигнии, покинули город. Мятежники же отправились праздновать победу, бросив растерзанное тело у городских ворот.

Сказывают, что в ту ночь над городом разверзлась страшная гроза. Гроза, какой не видели веками! Невероятный ливень нескончаемым потоком хлестал раскисшую землю, и ветвистые молнии с грохотом раскалывали небо, которое, казалось, вот-вот обрушится на мятежный город.

Говорят, что ровно в полночь, среди струй дождя возник светящийся столб света, и в сиянии расплывающихся белых искр поднялось обезглавленное тело в расшитой серебром командирской мантии. Оживший мертвец перерезал ночную стражу и, забрав своего коня, умчался из города прочь…

Что стало с ним потом — никто не знает. Народная молва хранит молчание. Сказывают, что через пару дней после этого неизвестный человек, прятавший своё лицо под капюшоном, передал императору Хадриану написанное знакомой рукой письмо, где было сказано о мятеже и казни его младшего брата.

…То восстание было жестоко подавлено, зачинщики — казнены в столице, а сам город покинут и забыт. А обезглавленный всадник исчез навсегда, и след его затерялся в веках…

Народное предание

***

Вельбер сидел чуть в стороне от костра. Отпив немного вина, он поставил кружку в сторону, и задумчиво посмотрел на мерцающие в ночном небе звезды.

"Как там Арти?" — подумал он, глядя на пляшущий огонь: "парень способный, этого не отнять, но по-хорошему, ему учиться и учиться… Справится ли?"

— Все веселятся, лишь ты задумчив, — Светлоокая Лаура села рядом с Вельбером и протянула к костру тонкие, длинные пальцы.

— Весел не тот, у кого есть повод, а тот, кому не о чем грустить... — маг взглянул на неё из-под капюшона — выпьем?

— Давай.

Глоток вина мягко обжёг его горло. Тяжелый, теплый жар забился в груди, и Вельбер внезапно понял, как страшно он устал. Устал от бесконечных скитаний по миру. Устал от беспокойства и страха. Устал от ответственности. От всего.

— Так о чём же ты грустишь, маг Вельбер? — Лаура пододвинулась к нему ближе и легонько звякнула своей кружкой об его.

— Ответственность, — многозначительно сказал волшебник, — и это, — он неопределённо указал на восток, — но дело гораздо сложнее, Лаура... Я, наверное, и сам не знаю причин. Но одно я знаю точно: когда я чувствую радость, — я радуюсь, как все. А когда здесь, внутри — он приложил ладонь к груди, — грызет что-то неясное, то и покоя нет.

Волшебница внимательно посмотрела на него своими яркими, бездонными глазами.

— Выпей ещё.

Некоторое время они сидели у костра, разговаривая о всяком и то и дело наполняя кружки красным напитком. Когда вино начало подходить к концу, и Вельбер был уже достаточно пьян, он сказал.

— В Мистрадине я оставил ученика. Беспокоюсь за него. Он очень способен... Можно сказать даже, что слишком силен... Но знает ли он о своей силе? Чувствует ли он, что сила — это не столько дар, сколько большая ответственность? — Вельбер взглянул на Лауру, и та ласково, ободряюще улыбнулась ему, — я знаю. Но что от этого толку, если этого нельзя объяснить, нельзя внушить ему. Это остается только у меня внутри и нигде более. Он должен понять сам... Но когда он поймет, он возненавидит свою силу. Ведь он так любит магию, Лаура... Но за то ли он любит её? Я не знаю. Не знаю, — он осушил кружку и невидящим взглядом уставился в костер.

Волшебница вдруг рассмеялась и тут же смущенно смолкла:

— Я думала, что мужчина может так убиваться только из-за женщины... А ты сидишь с таким мрачным лицом и думаешь только о том, усвоил ли ученик твои уроки... Ох, Вельбер! Ты слишком серьезен. Не беспокойся о нём. Если он так хорош, как ты говоришь, ему хватит ума найти верный путь... Возьми мою кружку, я не хочу больше.

— Напоить меня хочешь? — маг пригубил вино и тут же отставил его в сторону, — прости, но меня мутит что-то. Ты ведь не обидишься?

— Что ты, нет, — Лаура улыбнулась Вельберу и, взяв его за руку, помогла ему подняться, — если тебе плохо, то вина и впрямь больше не надо. Где твоя палатка? Я провожу тебя.

— Я сам... — маг, пошатнувшись, шагнул в темноту, запнулся и упал.

— Здесь коряга! — он шумно заворочался, пытаясь подняться.