В июне 1481 года Людовик все же добился капитуляции Эдуарда IV. Последний согласился подтвердить продление перемирия 1475 года, в котором ни герцог Бретонский, ни герцог Бургундский не упоминались как союзники Англии. Очевидно, что больше не было никаких упоминаний о приданом принцессы Елизаветы или об арбитраже Эдуарда во франко-бургундском конфликте. Со своей стороны, Людовик пообещал продолжать выплачивать английские пенсии и выполнять в установленном порядке обязательства, которыми он был связан брачным договором, кроме того, он обязался не поощрять действия своего друга Якова III против Англии. 14 августа 1481 года Пьер Ле Руа прибыл в Лондон, чтобы выплатить пенсии, которые должны были быть выплачены на Пасху того же года. Не торопясь, Людовик подписал подтверждение перемирия 28 сентября, а Эдуард ратифицировал акт месяц спустя.

В январе 1482 года Максимилиан, которому Эдуард старался ничего не сообщать, был проинформирован о том, что король Англии подтвердил перемирие с Францией, из которого исключены Бургундия и Бретань. Сразу же его посланники объявили Эдуарду, что, если полученная ими информация верна, такой договор означает для него самую полную катастрофу. Он искренне умолял короля спасти его из лап Людовика XI. На эти мольбы Эдуард лишь ответил, что, находится в состоянии войны с шотландцами, и может лишь посоветовать ему заключить новое перемирие. 16 марта Пьер Ле Руа снова привез в Лондоне различные пенсии, предназначенные для короля и его советников. В конце того же месяца французское посольство торжественно въехало в английскую столицу, где было принято мэром и всеми корпорациями города. На этот раз посланникам предоставили королевские апартаменты, и им не пришлось терпеть освистывание лондонцев. 10 мая король Эдуард, занятый сбором средств для новой кампании против шотландцев, написал Людовику XI:

Эдуард уже и так многое сделал. Однако король позволил своему кузену ждать до августа[132].

В разгар своей борьбы с Максимилианом и деликатной дуэли с Эдуардом IV Людовик XI неожиданно обнаружил, что вынужден заниматься проблемами Итальянского полуострова.

В его международной политике Италия была побочным направлением, но не обделенным его вниманием. Мы не знаем, в какой степени он был восприимчив к возрождению искусства и знаний, которое происходило в то время и которое мы сейчас называем Ренессансом. Людовик проявил явный интерес к идеям некоторых гуманистов, таких как Альберико Малетта или Томмазо да Риети. Среди его друзей были Боффиль де Жюж и другие итальянские деятели культуры. Хотя он, вероятно, мало знал о Марсилио Фичино и Платоновской академии, Боттичелли, Верроккьо и Полициано, его особая привязанность к Лоренцо Великолепному (с которым он никогда не встречался) и его восхищение Флоренцией, кажется, указывают на то, что он знал о художественном и интеллектуальном превосходстве блестящего города на Арно.

Людовик прекрасно знал, что в отношениях между итальянскими государствами все преувеличено. Он знал, что малейший жест, подвергнутый тщательному анализу, малейший инцидент, изученный с неумолимой дотошностью, приобретает опасные масштабы. В Италии политик должен был иметь мраморное лицо, потому что подрагивание щеки, дрожание губ, малейшее нахмуривание бровей могли быть неправильно истолкованы собеседником. Прекрасные коммуникации, самая сложная сеть дипломатов и секретных агентов, которую когда-либо знал мир, вместо того, чтобы быть полезной, часто мешала взаимопониманию. Теснившиеся на небольшом пространстве, где политическая конкуренция была более интенсивной, чем где-либо еще, пять великих держав полуострова (Венеция, Милан, Флоренция, Папское государство и Неаполитанское королевство) и дюжина или около того меньших государств, которые жили с ними в более или менее тесном симбиозе, постоянно меняли свои союзы в стилизованном балете, в который магнитное поле их взаимного недоверия постоянно привносило новую энергию. В этом замкнутом пространстве дипломатия развилась до такой степени, что была способна на все, искусство расчета достигло такой тонкости, что от него можно было ожидать всего, кроме гармонии. Итальянская лига, возникшая в результате Лодийского мира (1454) и включавшая пять основных государств, переживала двойную перестройку, обусловленную, с одной стороны, конкуренцией внутри лиги, а с другой — преобразованиями, повлиявшими на внешний мир.

В течение первого десятилетия своего правления, отказываясь поощрять территориальные устремления анжуйцев или орлеанистов, Людовик XI осуществлял покровительство над Италией, которое он использовал в основном для поддержания баланса между различными державами на полуострове. Однако первые успехи Карла Бургундского неизбежно изменили ситуацию. Венеция и Святой Престол обрели надежду, что в один прекрасный день герцог предпримет крестовый поход против турок. На некоторое время король Ферранте Неаполитанский также стал союзником Бургундии. Наконец, герцог Миланский, преодолевая страх, решил порвать с Людовиком XI и последовать за герцогом Карлом.

Как только звезда Бургундии начала угасать, Людовик вернул себе весь престиж, которым он когда-то пользовался в Италии. Он был готов вернуть Милан в качестве союзника, он приветствовал брачные предложения, представленные ему Ферранте, и дал Папе время забыть о своем восхищении Карлом. Спокойно подождав, пока Венеция, видя, что ее торговле угрожают французские каперы, поймет, где лежат ее истинные интересы, в январе 1478 года он подписал с ней договор о дружбе, восстановив связи, которые когда-то объединяли ее с Францией.

Однако в 1477 году в Итальянской лиге произошли новые политические изменения. Венеция, Милан и Флоренция создали тройственный союз, который, будучи отвергнут Папой Римским и Ферранте Неаполитанским, разделил Италию на два блока. Весной 1478 года антагонизм, который тлел между ними, внезапно разгорелся.

Именно амбиции Папы положили начало этому процессу. Прокладывая путь Александру VI (знаменитому Папе Борджиа) за двадцать лет до этого, Сикст IV в то время пытался с помощью интриг и силы соорудить княжество для одного из своих племянников, Джироламо Риарио, или "графа Жерома", как его называли французы[133]. Эти планы угрожали Флоренции, поэтому Лоренцо Великолепный препятствовал им и вызвал ненависть Папы. Вскоре Сикст IV забрал папские активы у Медичи и доверил их Пацци, богатым флорентийским банкирам и политическим соперникам Лоренцо. Когда архиепископская кафедра в Пизе стала вакантной, Папа, даже не посоветовавшись с флорентийцами, передал ее Франческо Сальвиати, также принадлежавшему к семье враждебной Медичи.

Именно в этих условиях в начале 1478 года семья Пацци, новый архиепископ Пизы и Джироламо Риарио решили свергнуть дом Медичи. Сикст IV одобрил их план, но благочестиво предостерег от кровопролития. В воскресенье 16 апреля кардинал Риарио отслужил пасхальную мессу в соборе Флоренции, где присутствовали Лоренцо Великолепный и его младший брат Джулиано. Выбрав момент двое убийц набросились на последнего и изранили кинжалами до смерти. Однако Лоренцо, который также был ранен, сумел убежать от двух напавших на него убийц и укрыться за окованными бронзой дверями ризницы. Как и ожидалось, народ Флоренции поднял восстание, но против Пацци, а не против Медичи. Пойманные в здании флорентийской Синьории, Палаццо Веккьо, при попытке захвата власти, архиепископ Пизы и несколько его последователей были немедленно повешены в окнах здания, где архиепископ был виден раскачивающимся в своем священническом облачении. Взбешенный, Папа, который знал, что может рассчитывать на военную поддержку короля Ферранте, взялся за оружие, объявив отлученными от церкви всех флорентийцев и Лоренцо Медичи в частности, а Милан и Венеция приготовились защищать своего партнера по Тройственному союзу.