Для Антуана де Шабанна, сурового воина, бывшего живодера и Великого магистра королевского двора, который сражался с англичанами еще до рождения Людовика, скоро наступило время отставки. В конце 1477 года граф де Даммартен, которому тогда было уже за семьдесят, с грустью писал одному из своих друзей:
Сегодня я больше не фаворит.
Он действительно боялся, что Кревкёр и сеньор дю Люд оттеснят его от короля, и был еще слишком бодр, чтобы понять, что состарился, однако месяц спустя Людовик написал ему письмо, полное добрых слов:
Я заверяю Вас верой своего тела, что очень рад, что Вы так хорошо управляете делами в Кенуа… ибо [в противном случае] можно было бы сказать, что Вы, остарели, уже не понимаете, что такое военное дело, и нам, молодым, пришлось бы взять на себя эту честь. Я всегда говорил, что Вам не нужно просить у меня разрешения заняться своими делами, ибо я уверен, что Вы никогда не оставите моих, не убедившись, что все в порядке. Поэтому я оставляю это дело на Ваше усмотрение, и Вы можете удалиться в любое время.
Но старый добрый солдат не понимал, что время прошло, поэтому в 1479 году король был вынужден принять решение лишить его командования копьями кавалерии:
Поскольку я знаю, какие труды и тяготы службы Вы постоянно несли как для моего отца, так и для меня, я решил, чтобы дать Вам облегчение и успокоение, чтобы вы больше не воевали, несмотря на то, что я хорошо знаю, что в моем королевстве нет человека, который лучше Вас разбирался бы в военном деле или которому я мог бы больше доверять, если на меня обрушится какая-нибудь беда… Что же касается Ваших должностей и пенсии, которую Вы имеете от меня, то я никогда не отберу их у Вас, а только прибавлю к ним, и я никогда не забуду тех великих услуг, которые Вы мне оказали, кто бы что ни говорил.
Это было почти элегическое прощание, но старый Антуан де Шабанн, который, усыпанный почестями, пережил своего государя, вполне заслужил его благодаря той роли, которую он сыграл в жизни Людовика и в истории самой Франции.
Однако в повседневной жизни Людовика по-прежнему отсутствовал один человек, самый важный — Дофин Карл, который, родившись в 1470 году, постепенно взрослел. Но не из-за отсутствия чувств к сыну король так редко видел своего наследника, которого он так долго и искренне желал и о котором теперь так трогательно заботился. Карл был мальчиком со слегка перекошенными плечами, он был не очень смышленым и часто болел, что причиняло его отцу большое беспокойство. Дофин жил при дворе своей матери, доброй и скромной королевы Шарлотты, в великой крепости Амбуаз, где сам Людовик обрел счастье после мрачных лет проведенных в Лоше. Король доверил заботу о ребенке своему верному Жану Бурре, а мадам де Турнель стала его гувернанткой. Его первые учителя нам неизвестны, но позже образованием Карла занимались Роберт Гоген, Гийом Пот, который был одним из самых близких друзей Людовик, и Гийом Кузино, адвокат и дипломат.
Людовик постоянно осведомлялся о здоровье Дофина, его занятиях и интересах, заваливал Бурре советами и вопросами, на которые тот терпеливо отвечал:
Слава Богу и Богородице! Дофин находится в прекрасном состоянии и получает огромное удовольствие.
Но король всегда хотел знать, как его сын ест и спит, хорошо ли его укрывают ночью? Не перенапрягся ли он? На что Бурре отвечал:
Он хорошо спит, он хорошо ест, он прекрасно отдыхает под своими теплыми одеялами, он ухаживает за своими птицами, не слишком утомляя себя.
В ноябре 1480 года Людовик, которого очень беспокоила погода, написал:
Не возите Дофина в луга до февраля и дайте мне знать завтра, в каком состоянии он сегодня вечером, потому что сегодня он туда ездил.
Узнав, что Карл кашляет, король завалил Бурре новыми рекомендациями и новыми вопросами, на которые получил ответ:
Сир, мы получили Ваши письма, предписывающие нам не выпускать Дофина на улицу, пока не прекратится его кашель и мы позаботимся о том, чтобы его вылечить, и сообщим Вам, как и где он подхватил эту простуду.
Бурре был озадачен тем, что не мог предоставить королю достоверную информацию: некоторые считали, что Карл простудился в четверг, когда ездил в луга, но мадам де Турнель сказала, что ничего не заметила до понедельника и не видит другого объяснения этому кашлю, кроме изменения погоды. Такая гувернантка была слишком легкомысленной для Людовика, поэтому вскоре он написал сеньору дю Бушажу:
Поскольку мадам де Турнель не может больше терпеть хлопоты вокруг Монсеньёра Дофина, я прошу Вас, как только прочтете эти письма, прийти ко мне, чтобы помочь мне советом, что я должна буду делать.
Однако король все еще опасался, что его сын переутомляется, и Бурре попытался его успокоить:
Сир, нет причин для беспокойства, потому что Дофин совершенно здоров […] Что касается подбрасывания мелких птиц своим соколам и изнурения себя их кормлением, то он делает это очень редко, потому что сейчас все его птицы в линьке.
Бедный Бурре! Его должность была для него тюрьмой, которую король не часто позволял ему оставлять. Однажды, когда он смиренно попросил у Людовика разрешения оставить службу на неделю, чтобы заняться своими делами, уточнив, что в будущем не позволит себе повторить просьбу, Людовик строго ответил:
Монсеньор дю Плесси, я прочитал ваши письма. Ни в коем случае не возвращайтесь домой.
Возвышаясь над Луарой своими высокими стенами, у подножия которых приютилась деревушка, настолько маленькая, что путник не мог там остановиться, замок Амбуаз и его парк были отрезаны от всего мира. Никому не разрешалось приезжать туда, а сам город был под запретом для чужаков. Латники и лучники охраняли стены и патрулировали окрестности, а жители деревни несли вахту днем и ночью, в обмен на освобождение от всех повинностей. Для встречи с Дофином требовалось специальное разрешение, которое король давал редко, и границы которого он заботился установить сам. Так, дав Эймару де Пуатье, сеньору де Сен-Валье (мужу своей внебрачной дочери Марии), разрешение навестить наследника трона, Людовик написал Жану Бурре:
Монсеньёр дю Плесси, завтра я отправляю Монсеньёра де Сен-Валье в Амбуаз. Прошу Вас спуститься в город и пригласите его на обед, а после обеда отведите его к Монсеньёру [Дофину], чтобы он мог повидаться с ним незаметно.
Именно из страха Людовик держал сына вдали от себя, из страха, что он пострадает в результате контакта с миром, из страха, что он заразится какой-нибудь инфекционной болезнью или станет жертвой чумы, из страха также, что он станет, как и он сам во время Прагерии, объектом для интриг принцев, желающих найти предлог для мятежа против короны, именно так он сказал Коммину. Однако, возможно, причина такого его поведения была глубже, чем страх: Карл — это будущее; Карл — это Франция, но Франция перешедшая в другие руки, Карл — это то, чем он был вчера, когда готовился взойти на трон (и кто тогда думал о покойном государе?), Карл напоминал Людовику, что скоро ему придется оставить свое королевство вместе с жизнью.
25. Последнее отступление
I
Филипп де Коммин вернувшись из Италии в октябре 1478 г. писал: "я нашел короля, нашего господина, несколько постаревшим и подверженным болезням. Однако это еще не слишком проявлялось, и он управлял всеми своими делами с большой энергией". В течение следующего года посланники Тройственного союза сообщали, что Людовик XI "с каждым днем становится все более отстраненным" и склонным к противоречивым или вспыльчивым настроениям, "как это свойственно пожилым людям, которые находятся в состоянии угасания". Король страдал от лихорадки и простуды, у него, по-видимому, были приступы подагры и его начала беспокоить кожная болезнь, возможно, нервное воспаление, похожее на опоясывающий лишай.
