12 октября англичане осадили Орлеан.

Карл продал свои последние драгоценности; ему пришлось самому зашивать рукава своего старого дублета; он не мог уговорить сапожника дать ему в долг пару туфель; наступило время, когда в его кошельке осталось всего четыре кроны. В феврале (1429) нападение на английский конвой, перевозивший припасы в Орлеан для осаждающих, было отбито с большими потерями. Большинство баронов отвернулись от короля. Все, что осталось от людей и денег, Тремуй и Ришмон захватили в свое распоряжение для ведения личной войны. Разрабатывались безумные планы бегства Карла на юг или даже в Шотландию. Жалкий, пассивный, маленький король пытался успокоить Божий гнев слезами и молитвами. Он знал, что только Бог может помочь ему в это отчаянное время.

И вдруг, в первых числах марта 1429 года, Небеса ответили на молитвы короля.

Одетая в черный дублет крепкая молодая девушка с темными волосами, остриженными под горшок, прибыла в Шинон, чтобы сообщить Карлу, что он истинный наследник трона, что он должен быть коронован в Реймсе, и что Бог послал ее, чтобы изгнать англичан из Франции. Затем последовали ошеломляющие победы, которые взбудоражили королевство, освобождение Орлеана, поражения англичан при Жаржо и разгром при Пате, триумфальный марш по стране, в конце которого, 17 июля, Буржский король был коронован королем Франции в Реймсском соборе. Видя угрозу своей власти, Тремуй не переставал противостоять Жанне д'Арк в надежде сохранить свое влияние на Карла. Когда Жанна хотела отвоевать Париж, Тремуй старательно сеял семена страха в сознание короля, и в итоге компания была оставлена не достигнув успеха. Следующей весной (1430), покинув долину Луары и праздный королевский двор, чтобы вернуться на север и продолжить борьбу, Жанна д'Арк была захвачена бургундцами в сражении под Компьенем.

Тогда ее можно было бы выкупить. Даже если бы она была продана англичанам, ее, вероятно, удалось бы спасти, потому что в лице знаменитого Толбота, величайшего из английских капитанов, Франция имела пленника, которого можно было использовать в качестве разменной монеты. Однако 31 мая 1431 года Жанна д'Арк умерла на костре на рыночной площади в Руане. Полностью подчинившись Тремую, Карл ничего не сделал для ее спасения.

Король продолжал переезжать из одного замка в другой, Тремуй не прекращал своих поборов, а война с англичанами шла так же плохо, как и раньше. Но, в отличие от двора, королевство не забыло Жанну д'Арк, пламя Руана разожгло пожар национального сопротивления. Слабая и коррумпированная монархия все же оставалась единственной надеждой на спасение, и новое поколение баронов, твердо решив изменить ситуацию, приняло новый переворот. Жорж де ла Тремуй — паразит, который мог питаться только больным телом, — был обречен. В июне 1433 года группа молодых дворян захватила его в спальне и, вынудив вернуть часть состояния, нажитого нечестным путем, разрешила ему удалиться на свои владения.

Униженный король был вынужден созвать Генеральные Штаты, и "ему были назначены новые губернаторы". На этот раз среди них были более деятельные люди.

Такой была Франция, таким был отец волевого и талантливого Людовика, которого он узнал, когда после падения Тремуя переехал жить к матери в Амбуаз, в белый замок с видом на Луару.

С этого момента судьба Людовика и королевства переменилась. Придворные королевы относились к ребенку как к принцу Франции. В 1434 году близлежащий город Тур оказал ему великолепный прием, а король Шотландии был в восторге от того, что мог рассматривать его в качестве своего будущего зятя. В сентябре 1435 года герцог Бургундский, главный союзник англичан, подписал мир с Карлом VII (Аррасский договор), который стоил короне провинции Пикардия и других унизительных уступок, но который, казалось, мог положить окончательный конец вражеской оккупации. Шесть месяцев спустя коннетабль Франции вошел в Париж.

Летом 1436 года 13-летний Дофин официально вошел в историю в качестве жениха. Он был далеко не красавец, но черты его лица были из тех, которые не забываются. С глубоко запавшими глазами, с длинным сардоническим носом, с толстыми и подвижными губами, у него было лицо актера, лицо, созданное для того, чтобы очаровывать или укрощать людей.

В День середины лета (24 июня), посреди толпы придворных, собравшихся в большом зале замка Тур под председательством королевы, Людовик впервые встретил девочку, на которой ему предстояло жениться на следующий день: маленькую Маргариту Шотландскую, которой тогда было 11 лет. Дочь Якова I, короля-поэта, была восхитительным и капризным ребенком, нежным северным цветком. Людовик покорно поцеловал ее, затем, взяв за руку, подвел к своей матери королеве. Та, быстро справившись с церемониальными обязанностями, отвела молодых людей в свои апартаменты, чтобы немного развлечь их перед ужином.

На следующий день, когда Людовик прибыл в часовню замка в серо-голубом бархатном костюме, украшенном золотом, Маргарита ждала его, одетая в длинный плащ, с короной на голове. Хронисты сообщают, что сопровождающие, будь то французы или шотландцы, были одеты в свои лучшие одежды, и что Карл VII и королева вошли в часовню вслед за молодой парой. Вскоре после этого большинство шотландцев были отправлены домой, и поэтому жаловались на немилость французского короля. Поскольку жених и невеста были слишком молоды, чтобы заключить брак, Маргарита поступила под опеку королевы, чтобы завершить свое придворное образование.

Что Людовик думал о своей невесте и что она думала о нем, неизвестно. Но возможно, что он испытывал к ней неприязнь еще до того, как она села на корабль, который должен был отвезти ее во Францию, ведь ее выбрал его отец.

Король не планировал никаких рыцарских турниров в честь свадьбы Людовика, хотя в те времена нужно было сломать не одно копье, чтобы брак виконта не выглядел слишком скучным. Карл даже не соизволил покинуть свой замок в Амбуазе, чтобы встретить невесту своего сына, и в день свадьбы прибыл в Тур лишь за несколько минут до полудня. Он выразил свое почтение шотландской принцессе, но не похоже, чтобы он посетил Дофина. Когда он вошел в часовню на свадебную церемонию, он все еще был одет в серый костюм, который носил во время верховой езды, и все могли видеть, что он даже не потрудился избавить свои сапоги от шпор.

Насколько нам известно, Карл до тех пор не проявлял особого интереса к Людовику, но внезапно его отношение к сыну стало откровенно оскорбительным. Ни элементарная отцовская привязанность, ни чувство королевского долга, которые обычно побуждали королей заботиться о благополучии и достоинстве сыновей, не смогли побудить его ни к чему хорошему. Несомненно, его поведение было продиктовано чувством зависти к уверенному в себе, сильному и смелому принцу. В прошлом дистанция, на которой он держал своего сына, похоже, сдерживала ревность, которая теперь подстёгивалась постоянным присутствием последнего. Для короля безразличие — иногда ядовитое безразличие — стало инструментом, с помощью которого он надеялся исправить слишком своевольного сына. Что касается Людовика, то он, очевидно, не пытался скрыть, что он думает о жалком правлении своего отца и что он чувствует по поводу отсутствия у него силы воли. Он был уже достаточно взрослым и умным, чтобы составить собственное суждение о Карле, но он был слишком молод, чтобы скрыть презрение, которое отцовская благосклонность могла бы смягчить, и слишком нетерпим к любой форме подчинения, чтобы принять роль покорного сына. Дофина и короля уже разделяла пропасть предрассудков и взаимного неуважения.

Три года спустя 16-летний Людовик вступил в сговор с недовольными принцами крови, чтобы самому взять бразды правления в свои руки.

После женитьбы он стал играть роль Дофина при королевском дворе. Когда его формальное образование было завершено, он получил свой собственный двор; его воспитатель, Жан Мажори, стал его духовником, и ему была назначена ежегодная скромная пенсия. Двором Дофина управлял самый набожный и строгий барон того времени: Бернар, граф де Пардиак, младший брат буйного графа д'Арманьяка. Ни один крестьянин не стоял на коленях более смиренно, чем он, молясь Богу; во время еды он садился среди слуг, чтобы читать Библию. Если его характер и не склонял молодого Людовика к подражанию этой пуританской строгости, он, тем не менее, испытывал глубокое уважение к графу, сына которого он однажды возведет в герцогское достоинство.