По привычке, от которой он никогда не отказывался, Людовик намеревался продолжать переговоры до последней возможности, а если получится, то и дольше. Зимой он несколько менял свою позицию и даже заявил, что подумывает откликнуться на призыв Папы Римского о новом крестовом походе. Ранней весной 1456 года он решился послать сообщение своему отцу через одного монаха. Но ответа он не получил и больше не увидел и своего гонца. В середине апреля он повторил попытку и на этот раз он отправил одного из своих главных офицеров, Гийома де Курсильона, к королю, официально поручив ему искать примирения с отцом. Когда Карл VII спросил Курсильона, в чем заключается его миссия, тот ответил:
Сир, как Вы знаете об этом деле — прошло очень много времени, и были сообщения без числа и очень странные, по которым у Вас могут быть большие подозрения, а у него [Дофина] большие опасения; он очень смиренно просит Вас, чтобы Вы, по вашей милости, были довольны и уверены в нем, ибо, служа Вам и повинуясь Вам, он хочет вложить в это и свое сердце, и свою душу.
Курсильон добавил, что Людовик сохраняет, что вполне естественно, два своих условия, то есть желание остаться в Дофине и не выдавать никого из своих слуг.
Через несколько дней в присутствии Королевского Совета канцлер огласил ответ Карла. Условия Дофина были неприемлемы и отныне король решил принять необходимые меры, чтобы призвать сына к порядку. Канцлер сказал в заключении:
Это продолжается уже слишком долго, и король хочет, чтобы этому пришел конец. Мессир Гийом, примите прощание с королем, вы свободны.
Когда Людовик услышал доклад Курсильона, он понял, что время для компромисса скоро закончится. Отныне он должен был ожидать столкновения с армией, которая рано или поздно одолеет его и передаст отцу. Готовый пойти на любой риск, лишь бы не подчиняться, он уже решил, каким путем пойдет. Однако он продолжал посылать к отцу посольства для разрешения его дела, но все они возвращались без результата. Со своей стороны, Карл не преминул оскорбить посланников своего сына за то, что они осмелились защищать претензии своего господина и более того, он предпринял отправку войск в Дофине. В июле последнее посольство жаловалась, что ответы короля были "горькими и угрожающими". "Дофин хочет угодить вам, — сказали послы Карлу, — но он ничего не может добиться с людьми, которые вас окружают, и может пройти сто лет, прежде чем он найдет у них поддержку". 20 августа канцлер зачитал ответ на просьбы Людовика о примирении, в котором было сказано, что король всегда желал поставить таланты Дофина на службу королевству и не желает ничего, кроме его блага, но если он не вернется ко двору полностью раскаявшись, его отец примет меры против его дурных советников.
К тому времени, когда посланники Дофина дали ему этот ответ, французская армия уже собиралась пересечь границу Дофине.
Но Людовик отреагировал первым и начал действовать сразу в нескольких направлениях. Поддерживая теплые отношения со швейцарцами, он послал своего оруженосца Гастона дю Лиона в Берн за помощью в случае если в ней возникнет необходимость. На севере он вступил в контакт с принцем Оранским, вассалом герцога Бургундского, с которым теперь поддерживал дружеские отношения. Позже он заявил — возможно, чтобы показать, как далеко он готов был зайти, чтобы избежать возвращения под опеку отца, — что он назначил "встречу" в Англии, где, как он знал, его хорошо примут. Кроме того, он проявлял все больший интерес к призыву Папы Римского о крестовом походе. Но в конце концов Людовик отказался от этих планов и решил искать убежища у государя, которого никогда раньше не встречал и который был человеком, которого его отец и друзья его отца ненавидели больше всего на свете, Филиппа Доброго, герцога Бургундского, самого богатого правителя в христианского мира, чьи владения простирались дугой от Нидерландов до Дофине.
Бросившись в объятия своего дяди[26], он, вероятно, надеялся создать иллюзию, возможно, полезную, что он покидает Дофине не как беглец, а как будущий крестоносец, ведь двумя годами ранее (в 1454 году), по случаю Клятвы Фазана, данной на самом знаменитом пиру столетия, герцог Бургундский и его главные вассалы действительно поклялись принять крест. Людовик старался поддерживать дружескую переписку с герцогом Филиппом. Весной 1455 года он, вероятно, уже рассматривал Бургундию как возможное убежище, поскольку в это время он послал герцогу артиллерийское орудие вместе с другими, более веселыми подарками, и выказал ему "великие знаки любви". Однако даже в самые трудные моменты Людовик ни разу даже не намекнул дяде, что намерен просить его о гостеприимстве. Филипп мог бы уклониться от такого бесчестного для него соучастия. Более того, Людовик считал, что, будучи фанатиком легенд о рыцарях Круглого стола, герцог Бургундский предпочтет бы сыграть роль доброжелательного дядюшки для племянника, неожиданно появившегося в его владениях.
В конце августа 1456 года, когда Антуан де Шабанн во главе французской армии вступил в Дофине, Людовик сделал последние приготовления. Он разместил гарнизоны в своих главных опорных пунктах, призвал их командиров сопротивляться любой ценой и приказал своим офицерам — в частности, Луи де Лавалю, губернатору Дофине — оставаться верными своему долгу до конца.
На рассвете 30 августа Людовик отправился с примерно 50-ю своими спутниками, будто бы на охоту. Вскоре, однако, он направился на север и помчался галопом по горным тропам. Ему было 33 года, и он бежал из земель, которые больше ему не принадлежали.
Часть третья
Беженец
8. Благодарный племянник
Бургундский хронист Жорж Шателлен сообщает, что Людовик позже говорил, что его побудил к бегству "жестокий ужас", который он испытывал при мысли о том, что его отец намеревался с ним сделать. В страхе Дофин представлял, что его зашьют в мешок и бросят в воду. Было это преувеличением или нет, но бесспорно, что в своем бегстве на север он не останавливался, пока не пересек бургундскую границу. Когда он наконец достиг Франш-Конте, то несколько дней отдыхал в знаменитом аббатстве Сен-Клод, где отстоял три мессы и продиктовал письмо своему отцу:
Мой дражайший господин, как Вам известно, мой дорогой дядя, герцог Бургундский, намерен ненадолго отправиться в Турцию для защиты католической веры и моим несомненным желанием является тоже отправиться туда, при условии Вашего благоволения. Я отправляюсь к моему упомянутому дорогому дяде, чтобы узнать его намерение, а также молить его, чтобы он захотел приложить усилия к поиску средств, чтобы я мог оставаться в Вашей благосклонности, чего я желаю больше всего на свете…
Чтобы придать больше убедительности этому объяснению, Людовик разослал епископам королевства письма, в которых сообщил, что собирается присоединиться к герцогу Бургундскому с намерением предпринять вместе с ним крестовый поход, и попросил их молиться за успех этой святой миссии.
Вскоре после этого, под конвоем маршала Бургундии, он без промедления поскакал в Нидерланды. Убедившись, что ему больше нечего бояться своего отца, Дофин остановился в Лувене, чтобы дождаться инструкций от Филиппа Доброго. Эта новость быстро распространилась по всей Европе, и вскоре бурная и странная судьба наследника Франции обсуждалась повсюду. Герцог Бургундский, который в то время возглавлял кампанию в Голландии, немедленно отправил королю известие о том, что он ничего не знал о бегстве его сына, и послал несколько дворян, чтобы сообщить Людовику, что его дядя желает встретиться с ним 15 октября в Брюсселе.
Однако Людовик был занят охотой и использованием своего обаяния в отношении блестящей бургундской знати. Дворянство из городов и сел стекалось в Лувен, чтобы выразить ему свое почтение. Дофин здоровался с ними за руку, осведомлялся об их именах — которые он старался запомнить, как и лица — и каждому из них рассказывал о своих свершениях и намерениях. Через несколько дней Людовика с большой помпой сопроводили в Брюссель, где его ожидали герцогиня Бургундская и ее сноха, графиня де Шароле, чтобы оказать принцу почести от лица Бургундского дома.