Когда около восьми часов вечера, верхом на коне, Людовик въехал во двор замка, он увидел перед собой целую шеренгу дам, которые выстроились, чтобы приветствовать его. Не успел он ступить с коня на землю, как все они преклонили колени. Взяв руки герцогини и графини в свои, Дофин поздоровался с дамами, а затем, попросил их подняться с колен. Когда все поднимались по лестнице в замок Людовик предложил герцогине, как хозяйке, следовать впереди, но та сказала, что ни за что не согласится идти впереди наследника Франции! Дофин стал очень любезно убеждать ее, но герцогиня осталась непоколебима и заявила:
Сир, мне кажется, что у Вас есть желание, чтобы над Вами смеялись, потому что Вы хотите, чтобы я делала то, что мне не надлежит.
Людовик ответил, что он просто обязан оказать ей такую честь, ведь он сам был всего лишь самым бедным из подданных королевства Франции. Но все было напрасно. Бургундский этикет не позволял никаких вольностей и от него не мог отступить никто, даже Дофин Франции. После входа в замок начался новый обмен любезностями, такими же деликатными, как и предыдущие. Герцог Филипп отдал распоряжение, чтобы его племянник занял его личные апартаменты. Но на этот раз Людовик решительно отказался это сделать, и все уговоры герцогини не смогли его переубедить.
Когда утром 15 октября стало известно, что герцог Бургундский приближается к Брюсселю, Дофин отправил навстречу ему главных сеньоров своего двора, чтобы выразить ему почтение. Затем он послал гонца сообщить герцогу, что сам выезжает ему на встречу. Филипп был поражен до глубины души этой беспрецедентной торжественностью, и вскоре Людовика завалили посланиями, умоляя не причинять дяде унижения, перспектива которого "расстраивала его до боли". Наконец, герцог сообщил Дофину, что если тот все же покинет замок, то он сам ускачет так далеко, что Людовику не хватит и года, чтобы найти его! Герцогиня присоединила свои мольбы к мольбам мужа, и только с большим трудом Дофина удалось убедить дождаться прибытия дяди в замке, и все же он настоял на том, чтобы все до единого его люди отправились навстречу герцогу.
Людовик решительно отказался ждать внутри и в сопровождении герцогини вышел во двор замка. Когда отряд герцога прибыл к стенам, Филипп Бургундский, одетый в усыпанный драгоценностями костюм и окруженный блестящей свитой баронов, сошел с коня и вошел в ворота замка один. Как только он увидел Дофина, он преклонил колено, чтобы отдать первую из трех обязательных "почестей". Как только Людовик увидел своего дядю, он бросился к нему навстречу. Соблюдая этикет, герцогиня взяла принца за руку, чтобы удержать, а Филипп поспешно сделал несколько шагов вперед, чтобы преклонить колено во второй раз. Но тут Дофину удалось освободиться от хватки герцогини, и когда герцог вставал с колен, он обнял его так стремительно, что оба чуть не повалились на землю. Когда, наконец, племянник попытался помочь дяде встать на ноги, тот запротестовал задыхаясь:
— Мой господин, Вы явились как ангел Гавриил к Деве Марии, ибо никогда еще мы не получали ни такой великой радости, ни такой великой чести.
— Клянусь верой, мои дорогой дядюшка, — воскликнул Людовик, — если Вы не встанете, я уйду и оставлю Вас. Вы — единственный человек в этом мире, которого я жаждал увидеть, и, похоже, так оно и есть, ибо я приехал издалека и нахожусь в большой опасности….
И тут же ему наконец-то разрядить ситуацию сказав:
Дорогой дядюшка, если Богу будет угодно, мы приятно отобедаем вместе, и я расскажу Вам о своих приключениях, а Вы мне — о своих.
Глаза герцога были залиты слезами, но и глаза его племянника вряд ли были суше. Присутствующие то же плакали от радости при виде этого зрелища. Хотя его первой заботой было достойно выглядеть среди бургундцев, Людовик с присущей ему простотой сказал:
Дорогой дядюшка, Вам вероятно необходимо удалиться в свои покои, чтобы сменить дорожный костюм, а мы пока пойдем наверх.
Дофин шел первым, но старался не отпускать руку герцога, так что тот шел по пятам.
Через час дядя и племянник снова оказались лицом к лицу. Людовик начал рассказывать, как из-за ссоры с отцом он стал беглецом. Старый герцог пообещал сделать все возможное, чтобы примирить короля и Дофина. Пока они беседовали, Людовик внимательно наблюдал за могущественным герцогом, в руки которого он только что вверил свою судьбу.
Филиппу Бургундскому было уже 60 лет. Среднего роста, он оставался стройным и по-прежнему сохранял осанку, как молодой дуб. У него было длинное, худое лицо и чувственный рот. Когда он приходил в ярость, вены на его лбу, над густыми кустистыми бровями, опасно вздувались. Хотя его приступы гнева были всем известны, они случались нечасто, поскольку он злился только тогда, когда видел себя обманутым, а это случалось редко. Обычно же герцог был вежлив со всеми, независимо от ранга, поскольку чувство величия придавало ему безупречную уверенность в себе. Его любезные манеры снискали ему прозвище "Добрый герцог". Его походка, взгляд, осанка, все в нем говорило: "Я — принц".
Домены и владения герцога Бургундского простирались от Северного моря до гор Юры и от реки Сомма до реки Мозель. Как граф Фландрии и Артуа, а также как герцог Бургундии, он был пэром Франции. Но за Нидерланды, Люксембург и Франш-Конте он никому не был подвассален. Филипп разорвал свой союз с Англией в нужное время, чтобы заключить мир с Францией, и этот маневр принес ему провинцию Пикардия, а также несколько городов на в долине реки Сомма, такие как Амьен и Абвиль. Он терпеливо трудился, чтобы превратить свои разрозненные владения в единое компактное государство. Не содержа регулярной армии, герцог умеренно облагал своих подданных налогами, и долгие годы мира сделали его земли процветающими. В крупных промышленных городах Фландрии тысячи ремесленников превращали английскую шерсть в сукно, которое затем экспортировалось во все уголки Европы.
Наслаждаясь богатством, герцог Бургундский пытался выразить свое величие через набор манер и условностей, в которых традиционное великолепие Средневековья было смешано с изысканными манерами придворной жизни, предвещавшими Ренессанс. В Брюгге, на рыночной площади, с ногами, украшенными золотыми цепями, свидетельствующими о любви, связывающей их с какой-нибудь девушкой, рыцари бросали друг другу вызов и устраивали поединки. Целые комитеты работали над тем, чтобы устроить представления, удовлетворяющие гордость герцога. Придворные целыми днями обсуждали некоторые особо деликатные детали протокола. Монархам льстило быть избранными в Орден Золотого Руна, который создал Филипп и который теперь соперничал с гораздо более древним английским Орденом Подвязки. Через потомков Филиппа бургундский этикет, самый сложный и жесткий в Европе, перешел в Испанию, а затем оказался в Версале, при дворе Людовика XIV.
С возрастом герцог постепенно делегировал государственные обязанности своим офицерам. В роскошном дворце, который его богатство и воображение позволили возвести во славу рыцарства, Филипп предавался целому ряду изысканных удовольствий. Он содержал группу прекрасных музыкантов, а в его библиотеке было много ценных рукописей, богато иллюминированных и в инкрустированных драгоценными камнями переплетах. Недалеко от Кале его замок Эден давал ему возможность удовлетворять прихоти своего настроения. В садах маленькие мостики неожиданно рушились, сбрасывая неосторожного посетителя в воду; неожиданные порывы воздуха внезапно поднимали юбки дам; безобидные на вид книги испускали облако пыли в глаза любопытным, рискнувшим их полистать; а в специальной комнате по желанию можно было вызвать дождь, молнию или гром. Несмотря на свой возраст, герцог продолжал охотиться и играть в жё-де-пом (прообраз тенниса). Но любовь оставалась его приоритетным занятием. Когда он третьим браком женился на Изабелле Португальской, его девизом стало Autre n'aurai (Другой у меня будет), но всем было ясно, что имеется в виду жена, а не женщины вообще. Его тридцать или около того почти официальных любовниц принесли ему целый выводок бастардов, которые все были пристроены при дворе или в щедром лоне Церкви.
