— Мама, он не умрет? — в третий раз спросил Борис.

— Будем надеяться, что все закончится хорошо.

— У него было такое лицо там… как лед… ни капли жизни.

— В таких случаях кожа всегда бледнеет. Это ничего не значит.

Вика погладила волосы сына: густые, жесткие, чуть курчавые. Он сильно испугался. Неудивительно. Первый раз так близко прикоснулся к смерти. Вике все эти переживания привычны. Слава богу, больные дети умирают не так часто, как взрослые, но у каждого врача есть свое кладбище. Люди думают, что врачи — циники, ничего не чувствуют, им все равно, в прозекторской бутерброды рядом с трупами едят. Все совсем не так. Чувствуют, переживают, страдают, даже когда уверены, что больше ничего сделать нельзя. Просто для врачей это и жизнь, и работа. Вика помнила каждого ребенка, который умер, и его несчастных родителей. Нет ничего ужасней разговоров с ними. Потом сам ни о чем другом думать не можешь. Сделала ли она на этот раз все, что могла? Зазвонил телефон. Это был Кирилл. Вика поцеловала Бориса в лоб и вышла из комнаты.

— Мне нужно вас увидеть, — сказал Кирилл.

— Я завтра работаю. Приезжайте в центр.

— Можно сегодня? Мне очень нужно.

Вика согласилась. Похоже, есть еще один мальчик, которого нужно утешить. Они встретились в небольшом кафе на Садовой. Внутри был всего один посетитель. Молодой лохматый парень строчил на компьютере. Кирилл заказал чай и пирожные. Пережитый стресс требовал сладкого. Вика решила его поддержать, тем более эклеры здесь были вкусными. Мария Дмитриевна покупала их к чаю. Кирилл молча съел эклер с апельсиновой глазурью и принялся за шоколадный. Расправился с ним и только после этого рассказал:

— Он сейчас в реанимации. Пока в себя не приходил. Я оттуда к вам приехал. Спасибо вам большое. Без вас я бы ничего не знал и не смог бы ему помочь. Мы четыре раза его стучали. Врачи скорой калий с магнием ввели. После этого стабилизировался. Погрузили и увезли.

— Дышит сам?

— На ИВЛ.

— Почему вы разрешили ему играть?

— Не разрешал. Я ему допуск на игру не подписал. Мать устроила скандал, пошла к директору клуба. Формально у Гриши есть допуск к спорту из диспансера. Меня слушать не стали.

— Тогда вам не в чем себя упрекнуть.

Кирилл вздохнул.

— Вроде мы все быстро сделали. Но вдруг не очнется? Или дураком останется? Я первый раз такую реанимацию проводил.

— Голову нужно было холодом обложить для сохранения мозга.

— Врач скорой так и сделал.

У Вики блямкнул телефон. Борис прислал сообщение — ссылку на статью в «Фонтанке».

— Все вы сделали правильно. О ваших героических действиях уже написали.

Она протянула телефон Кириллу. Пока он внимательно читал заметку, разглядывала его лицо. Оказывается, у него есть веснушки, она раньше не замечала. Губы красивые, чуть припухшая верхняя и более тонкая нижняя. Ресницы золотистые, кожа бледная, как у рыжих, но волосы темно-русые, красиво уложенные. Он стрижется у хорошего парикмахера. Глаза серые, скорее всего, чуть близорукие, слишком близко держит экран телефона. Пальцы тонкие, длинные, даже слишком, как у паука, с выпуклыми костяшками. Кирилл вздохнул и отдал телефон.

— Что я могу сделать для вас? Почему вы хотели меня видеть? — спросила Вика.

— Хотел поблагодарить вас… Еще вы мне очень нравитесь. С первого раза, как я вас увидел. Я бы хотел с вами встречаться. Если вы позволите.

Кирилл смутился, испугавшись своих слов. Было глупо говорить это сейчас, при таких обстоятельствах. Но Вика смотрела на него спокойно, без удивления. Парень пережил стресс, в голове у него раздрай, но он не врет. Она ему очень нравится. Он симпатичный, воспитанный, наверное, нежный и ласковый.

— Я все это говорю не вовремя, — прошептал он. — Пожалуй, я съезжу в больницу. Посмотрю, как там.

— Вы можете позвонить.

— Нет. Лучше сам. Там заведующий сегодня дежурит. Нормальный мужик. Он пустит. На Гришу посмотрю. Может, помочь чем смогу.

— Давайте вместе съездим.

— Это было бы здорово!

Они поехали на такси. Разместились на заднем сиденье. Кирилл взял руку Вики и поднес к щеке, а потом поцеловал. Его глаза потемнели и блестели, как морские камешки под береговой волной. Вика руки не отняла. Она рассеянно взглянула на него, а потом повернулась к окну.

Они мчались по широкому проспекту Стачек мимо Нарвских ворот, крепких сталинок, громады Кировского завода и прямоугольной тумбы-метро с колоннами, мрачных домов с массивными башнями. Здесь все было не так, как на Крюковом канале. Просторно, ровно, перпендикулярно. Вика вглядывалась в темноту и пыталась разобраться с чувствами. Почему бы и нет?

Реанимация находилась на первом этаже, к ней вел узкий коридор налево от гардероба. Стеклянная дверь была завешана объявлениями и обычной для такого отделения надписью: «Вход строго запрещен». Трудно сдерживать родителей, чей ребенок попал в реанимацию, но там они мало чем могут помочь. Матери Гриши, к счастью, рядом не оказалось.

Возле двери имелась кнопка, но Кирилл позвонил по телефону. После короткого разговора замок щелкнул, и они вошли внутрь. Там вновь попали в длинный коридор с придвинутыми к правой стене пустыми функциональными кроватями и оборудованием в чехлах. Слева располагались двери. Из одной вышел высокий врач и махнул им рукой. Они вслед за ним ступили в комнату, в которой имелась небольшая кухонная стойка, два дивана напротив друг друга и столик с дымящейся чашкой. Заведующий собирался пить чай и пригласил их присоединиться. Кирилл достал из пакета коробку с эклерами, которыми они запаслись в кафе.

— Очень вкусные, — порекомендовал он.

Заведующий и не собирался отказываться. На вид ему было лет тридцать пять. Крупный, плечистый, с чуть кривоватым носом и умными, уставшими глазами. За чаем они обсудили пациента.

— У нас была девочка. Потеряла сознание после урока физкультуры. Ее оживили, но с последствиями. Не восстановилась, — рассказал заведующий.

— У Гриши какие шансы? — спросил Кирилл.

— По анализам вроде все неплохо, но пока не очнется, не угадаешь.

— Он под седацией? — спросила Вика.

— Вообще без всего.

— Но сам не дышит?

— Нет.

— Можно на него взглянуть?

— Пойдемте.

В большом помещении за раздвижной дверью в центре находился круглый медицинский пост, внутри которого за компьютерами сидели парень и девушка. «Медсестра и молодой ординатор», — определила Вика. Вокруг поста с двух сторон стояло по три кровати, лишь одна оставалась свободной. Справа, за стеклом, находились отдельные боксы на две койки. В первом из них лежал Гриша. Он занимал всю кровать. Изо рта торчала прозрачная трубка, привязанная к голове бинтом. Почти бесшумно работал аппарат ИВЛ. По монитору бежали зеленые комплексы ЭКГ.

Вика подошла к кровати и сжала ладонь мальчика. Она знала, что может помочь, но не представляла, как это сделать. Надеялась на какие-нибудь знаки, интуицию, ощущения. Стояла и прислушивалась к себе. Но ничего необычного не чувствовала, а вокруг ничего не менялось. Взгляд ее скользнул по приборам, а потом опустился вниз, где висел прилепленный пластырем листок с именем, фамилией мальчика, датой рождения и диагнозом. Перед глазами заметались фиолетовые полосы, во рту пересохло, а внутрь через руку пробрался леденящий холод. Сердце задергалось и замерло. Она потеряла сознание.

Очнулась Вика уже в ординаторской. Она лежала, вытянувшись, на диване. Рядом сидел Кирилл.

— Как вы? — спросил он.

Вика ощупала грудь. Она была одета, ничего не болело. Значит, никто ее не реанимировал, ребра не ломал.

— Нормально, — хриплым голосом ответила она. — Как Гриша?

— Все хорошо. Пришел в себя. Дышит сам. Разговаривает.

— Дайте водички.

Кирилл метнулся к столу, налил воды в чашку. Вика сделала несколько жадных глотков, облизала губы. Кирилл с тревогой смотрел на нее. Главное, чтобы он не связал обморок с пробуждением Гриши. В комнату зашел заведующий.