Анжела Васильевна кивнула. Вика вздохнула с облегчением, под гнев этой мегеры лучше не попадать. Начмед, уже немолодая, но все еще красивая женщина, проработала в больнице лет двадцать пять, а то и больше, была предана своей работе до безумия и требовала такого же фанатизма от других. У Вики так не получалось. Весь запал студента, ординатора, молодого врача иссяк. Это случилось не так давно. Года два назад. Раньше ей так нравилось в больнице! Интересные пациенты, дискуссии с коллегами, чувство победы от попадания в точный диагноз и выздоровления тяжелого больного. Теперь она никакой радости не испытывала. Лечила при этом не хуже, а лучше. Выручали опыт и прирожденная ответственность. Только на работу она не бежала, а приползала, ненавидела дежурства и мечтала о редких выходных. А в последнее время появилась эта утренняя боль в груди, когда хочется воткнуть в сердце нож.

Виктория понимала, что находится в затяжной депрессии, но как избавиться от нее, если устранить причины душевного пике невозможно? Пять лет назад от нее ушел муж. Собрал вещи, попрощался и скрылся на некоторое время, ничего не объяснив. Потом оказалось, что он живет совсем рядом. Только с другой женщиной, а для Вики и детей стал чужим человеком.

Три года назад бабушку разбил инсульт. Маме пришлось уйти с работы и ухаживать за лежачей больной. Сейчас бабушке получше, она сидит в кресле и разговаривает, но ходить не может. Вика, чтобы прокормить семью, берет дежурства и подрабатывает в медицинском центре. Но денег катастрофически не хватает.

Вика знала ужасающую статистику эмоционального выгорания у врачей. Теперь для этого состояния даже свой код придумали: «Z73 Проблемы, связанные с трудностями управления своей жизнью». Но легче от того, что ты такой не один, не становилось.

Конечно, ей грех жаловаться. Она хотя бы побывала замужем и у нее прекрасные дети. Борису шестнадцать лет, двойняшкам Инге и Петру — по пятнадцать. Они хорошо учатся и занимаются спортом. Борис хоккеем, Инга лыжами, а Петр фигурным катанием. Благо в их сибирском городе снега и льда навалом и есть замечательные тренеры. Только клюшку все равно нужно где-то достать. Да и у Петьки коньки разваливаются.

В отделении Вика осмотрела своих пациентов, приняла двух новых, написала три выписные справки. Оставалась еще одна. В ординаторской трындели двое коллег. Обсуждали какой-то праздник. Их очень интересовал Роман Анатольевич, новый невропатолог, пришедший в больницу месяца два назад. Вике он не нравился. Она не любила, когда врачи без меры использовали медицинский жаргон, да и его назначения в истории болезни удивляли. Он писал размашистым почерком с огромными круглыми буквами, так что в строчку умещалось не более двух слов.

— Вика, приходи на новогодний банкет. Ты уже года три не была, — сказала одна из коллег, полненькая брюнетка.

— Новогодний банкет? — удивилась Вика.

Боже, скоро Новый год. Сколько раз она сегодня написала дату в истории болезни, но ни разу не подумала, что до праздника осталось всего десять дней. Уже двадцать первое декабря. Подарки! Где, когда и на какие деньги купить подарки?

— Ты совсем заработалась. Нужно ведь и отдыхать, — с сочувствием сказала худосочная блондинка.

— Я думала, все сборища запрещены. Вирус, и все такое, — ответила Вика.

— Большие запрещены. Кафе будут закрыты тридцать первого декабря, а сейчас работают. Нас не так много, человек пятнадцать набирается. Мы посчитали, по полторы тысячи с носа получается, — объяснила полненькая брюнетка.

— Я подумаю. Мне на прием в поликлинику нужно бежать, а до этого еще на неврологию заскочить, — отвязалась от назойливых коллег Вика и подумала, что в реанимацию к Тавренковой она уже точно до приема не успеет.

Если бы у нее были деньги, она все равно не пошла бы на банкет. Видеть, как дамы напиваются и пристают к Роману Анатольевичу… Фу.

Ребенка, которого нужно было посмотреть на неврологическом отделении, вел как раз он.

— Органик и судорожит бесконечно. Я его приглушил, но надолго не цепляет… — в своей манере стал рассказывать Роман Анатольевич.

— Проблема-то в чем? — перебила его Виктория. — Зачем вам кардиолог?

— Так ЭКГ плохая. Экстрасистолы проскакивают.

Виктория взглянула на ленту ЭКГ с единственной экстрасистолой. Потом осмотрела и послушала ребенка. Это был несчастный скрюченный мальчик. Он не мог сам дышать и глотать. Из шеи у него торчала трахеостома, а из живота — гастростома, через которую он получал питание. Он смотрел на мир невидящими глазами и, скорее всего, ни о чем не думал. Рядом с кроватью стоял компактный домашний аппарат искусственной вентиляции легких и сидела остроносая мать ребенка. Она смотрела на врача тревожными глазами.

— С сердцем у него все хорошо, — сказала Вика.

— Слава богу. Я так испугалась, — ответила женщина, и лицо ее разгладилось.

Вика взглянула на часы и помчалась на первый этаж. Возле кабинета в поликлинике ждали двое посетителей с маленькими детьми. Один папаша хмуро посмотрел на растрепанную докторицу и даже не поздоровался. Она сильно опоздала. Если кто-нибудь из них пожалуется, ей влетит.

Прием прошел без приключений. Последним к ней пришел сутулый юноша семнадцати лет со своей такой же сутулой мамой. Было видно, что они обеспокоены эпидемией — сидели в респираторах, перчатках, медицинских шапочках и одноразовых халатах. Странно, что они решились посетить поликлинику, в которой возможность подхватить вирус значительно больше. Вика стала их расспрашивать, надеясь услышать что-нибудь серьезное. Говорила мама, мальчик молчал.

— У него постоянная тахикардия. Просто ужасная. И днем, и ночью.

— Покажите мне результаты суточного монитора, — попросила Вика.

— Мы не делали.

— Откуда вы знаете, что постоянная тахикардия, в том числе и ночью?

— Я сама измеряю ему пульс. Ночью он иногда так дышит… Как будто сейчас умрет.

— Какая частота пульса?

— Меньше ста не бывает. Даже сто двадцать было однажды!

Вика попросила мальчика раздеться. Он испугано переглянулся с мамой.

— Мне нужно его осмотреть. Послушать, — объяснила Вика.

Она подошла к раковине и демонстративно долго и тщательно мыла руки, наверное, сотый раз за день. Потом обработала их антисептиком. Мальчик представлял из себя ходячий скелет. Позвонки и ребра топорщились наружу. Вика поинтересовалась, почему он такой худой, как он ест и нет ли у него каких-нибудь заболеваний желудка.

— Мы сейчас уже лучше питаемся. Я чаще хожу в магазин, — ответила мама мальчика.

Из-за этого нового вируса мир сошел с ума. Для Вики это стало давно очевидно. Это доказывал истощенный испуганный мальчик, мать которого боялась ходить за продуктами. Она измучила его постоянным контролем, не давала спать по ночам, измеряя пульс и боясь, что он перестанет дышать. Хорошо, что она его совсем не угробила. У Вики заныло сердце. Это что еще такое? Раньше душа давала знать о себе по утрам. Потом целый день молчала.

Внутри покололо и успокоилось. Но, после того как она отпустила пациента, вновь сдавило. Казалось, что там раздулся пузырь, который сейчас лопнет и разворотит всю грудь. Такого раньше не было. Она с силой прижала ладонь к грудине. Может, это вовсе не душа, а стенокардия? Она подошла к койке, прицепила себе электроды. На экране монитора вырисовывались кривые совершенно нормальной ЭКГ. Ритм немного частит, но никакой ишемии. Вика подумала, что что-то случится. Душа ныла. Хотелось плакать, то ли от усталости, то ли от страха.

Уже вечером, около девяти, она дошла до общей реанимации проведать Тавренкову. Рядом с ней на койке лежала новорожденная девочка от мамаши, съевшей плаценту. Ребенку стало хуже, и вечером его перевели из отделения патологии новорожденных в реанимацию. Сморщенный, совершенно желтый пупс грелся под ультрафиолетовой лампой и морщил нос, куда были вставлены кислородные канюли. Девочку звали Летиция Иванова. Подобные родители простых имен своим детям не дают.