Певец играл на кантеле и сказывал о финском великане, который заснул в лесу и превратился в холм. Его разыскал один колдун, который захотел узнать у спящего волшебника три главных заклинания. Для этого он принялся будить великана. Колдун срубил мечом осины на его плечах, вырвал из бороды иву, а из усов ели, покрошил сосны на лбу. Затем стал ковыряться в его зубах, пытаясь разжать челюсти, и резким движением проткнул ему десну. Великан пробудился, вздохнул и втянул колдуна в огромный рот. Тот и проскользнул в горло. Великану вкус колдуна не понравился. Он стал плеваться и ругаться. Но это не остановило колдуна, который пробрался в желудок, где быстро обустроил кузницу. Развел в горниле огонь и принялся ковать днем и ночью, производя в животе великана жуткий шум. На призывы покинуть чужое тело, захватчик не реагировал, вообще все делал молча, без объяснений. Великан пугал его тем, что призовет на помощь жен земли и хозяев полей, лесной еловый народ, можжевеловых слуг и детей озер. Только после упоминании о матери воды в синем платье, древнейшей из женщин, нахал соизволил ответить. Колдун сказал, что в животе ему все нравится, вместо хлеба он ест печень, на обед варит легкие и закусывает салом, а если великан не откроет секретов, то устроит кузницу в его сердце…

Этого Риитта перенести уже не смогла. Она живо представила мучения своего отца, если бы к нему, спящему, беззащитному, вторгся мерзкий пакостник. Она вскочила и крикнула:

— Останови свою гадкую песню.

Певец замолчал, все присутствующие посмотрели на девушку. В те времена женщине не стоило кричать на мужчину, пусть и не воина. На его защиту тут же поднялись другие. Завязался спор, дело чуть не дошло до драки. Риитта уже была готова оградить себя и своих людей колдовским заклятьем, хотя и знала, что им не стоит открыто пользоваться, когда вперед вышел молодой норвежец со своими людьми и загладил спор. Драться с ними желающих не нашлось.

На следующий день он вновь подошел к ее лотку. Протянул вещицу в холсте и сказал по-русски:

— Красавица.

Риитта вещицу не взяла и показала в сторону кабака. Там можно было получить доступную женщину. Он усмехнулся, схватил ее руку, разжал ладонь и вложил в нее подарок.

— Вернусь зимой, — сказал, буравя взором.

Кивнул и пошел к кораблю. Риитта развернула тряпицу. В ладони сверкнуло красным огнем. Это была большая золотая брошь с огромным рубином по центру и россыпью по кругу.

Он сдержал обещание. Вернулся с богатой добычей и свежими шрамами. Через год вновь ушел к южным морям, уже имея жену и дочь Хельгу. В том походе и сгинул.

Примерно так эту историю Вика пересказала Генриетте. Ее она вычитала в книге Ванессы, которую получила по наследству.

— Вполне сносно, — похвалила бабуля внучку за рассказ.

Они находились в запретной комнате. Генриетта возвышалась в кресле, в котором раньше сидела ее мертвая сестра. Вика расположилась, как и тогда, напротив. В доме стояла тишина. Дети были в школе. Мария Дмитриевна ушла на выставку Шишкина в корпусе Бенуа. Она уже обзавелась петербургскими подругами, которые наперебой приобщали провинциалку к прекрасному.

— Вот кровавая брошь Маркуса, — сказала Генриетта, доставая вещицу из шкатулки и протягивая Вике.

— Его звали Маркус?

— Это неважно.

— Почему?

— Мужчина не должен мешать ведьме. Пришел и ушел.

— Как же любовь?

— Она необходима. Без нее не рождаются красивые дети.

Вика положила брошь на ладонь и подвигала рукой, как бы взвешивая. Тяжелая. Вся обсыпана рубинами. В центре огромный, темно-красного цвета, как венозная кровь. Вика перевернула драгоценность. Рубины крепились к грубой бугристой золотой решетке. Золото от времени потемнело, камни тоже не мешало почистить. Вика вновь перевернула брошь. Рубины вспыхнули, а руке стало жарко. Вика увидела деревянную пристань, громадные разукрашенные лодки, воинов в волчьих шкурах на корме и высокую женщину с рыжими косами, обвивающими голову. На груди у той сияла кровавая брошь.

Генриетта с интересом наблюдала за внучкой.

Хоккейный матч на первенство города должен был состояться в субботу, но его перенесли на четверг. Поэтому Вика туда не попала. Поздно было переносить пациентов.

Матч закончился сразу после начала. Гриша Тупин выиграл первое вбрасывание, сам бросился в атаку и тут же упал плашмя, лицом вниз. Все подумали, что нарушение, кто-то зацепил его клюшкой. Борис выпрыгнул из-за борта, не слушая криков тренера, подъехал к парню. Над Гришей склонился судья, он оттянул сбившийся шлем. Борис увидел закрытые глаза и бледное, белее льда, лицо парня. Вспомнив слова матери, испугался и заорал истошно:

— Врача! Скорую!

Судья поднял вверх кулак. Но, не дожидаясь этого условного знака, к ним уже бежал Кирилл, за ним двое мужчин тащили носилки. Они аккуратно, придерживая плечи и голову, перевернули Гришу, зафиксировали ему шею, подвели под него носилки, погрузили и бегом покатили с площадки. По методичке, которую Кирилл проштудировал несколько раз, не рекомендовалось оказывать реанимационные мероприятия на глазах у зрителей. Такое зрелище было бы страшным и для детей, и для их родителей.

В подтрибунном помещении Гришу молниеносно стащили с носилок, стянули свитер, сняли защиту. Кирилл прикрепил электроды. Полезла лента из дефибриллятора, на которой вырисовывались высокие разнонаправленные волны веретенообразной желудочковой тахикардии. Гриша был без сознания, левая орбита глаза у него потемнела, этим местом он ударился об лед. Помощники Кирилла наложили на лицо парня прозрачную маску. Один из них придерживал ее, а другой ритмично надавливал на прикрепленный к ней дыхательный мешок Амбу. Дефибриллятор звякнул, загорелась лампочка, это означало, что набрался достаточный заряд. Кирилл прижал смазанные гелем электроды к груди парня, крикнул, чтобы все отошли, нажал красные кнопки. Тело Гриши пронзил разряд тока. Он дернулся, издал стон и заскрежетал зубами. На ленте прибора появились нормальные узкие комплексы ЭКГ, а потом вновь начался частокол пируэтных кривых. В это время под трибуну вошли врачи скорой помощи и сразу включились в спасение спортсмена.

У Вики выдался загруженный день. Около двух часов дня ей позвонил Борис, а потом и Кирилл. После этого Вика уже не смогла толком работать. Она пошла к Цезарю и рассказала о случившемся. Он тут же приказал принести всю документацию, и они вместе просмотрели карточку и заключения ко всем обследованиям, которые Гриша делал в центре.

— Вроде все правильно. Но эти найдут, к чему придраться, — сказал Цезарь.

— Прокуратура?

— Угу.

— Вы думаете, они придут к нам?

— Уверен. Даже если все закончится хорошо, этот случай будет освещаться и обсуждаться, наверняка кто-то уже строчит первую заметку. Несчастье с подростком-спортсменом у всех вызывает боль и эмоции, а значит, интересно для прессы. Начнутся проверки. Всем захочется найти виновных.

— У меня в заключении написано, что спортом заниматься нельзя.

— Неизвестно, как будет вести себя его мать. Вряд ли она признается, что знала о риске. Скажет, что ничего толком не объяснили, ничего не поняла.

— Скорее всего.

— Ладно. С нашим юристом посоветуюсь. Начнут с врача команды и спортивного диспансера. К нам потом придут. Время еще есть. Без юриста ни с кем не общайтесь. Сейчас всех предупрежу, чтобы журналистов на порог не пускали.

Вика вздохнула. Ей совсем не хотелось, чтобы пострадал Кирилл. Ведь это он подписывал разрешение на состав команды. Его легче всего сделать крайним.

Дома Вику встретила встревоженная Мария Дмитриевна и стала шептать о Борисе. На мальчике лица нет, ничего не рассказал, не ел, не пил. Вика объяснила матери, что произошло. Под ее причитания и слезы пошла к Борису. Ей пришлось долго утешать сына. Они вместе лежали, обнявшись на его кровати, а он чуть не плакал. Худенькая маленькая женщина и ее огромный сын.