Когда я забирал Эдика с занятий, он явно был в дурном настроении, но про обещанную экскурсию напомнил сам, из чего я сделал вывод, что дело не во мне.

— Имей в виду, что это не просто конюшня с манежем, — предупредил я.

— Центр реабилитации и иппотерапии, я помню, — отозвался Эдик. — Я очень внимательно прочел вашу рекламу. Сайт кстати неплохой.

Сказать ему, кто помогал его делать, или не смущать?..

— Тогда ты, наверное, догадываешься, что там можно встретить не совсем здоровых людей, — продолжил я. — Мы стараемся не акцентировать на этом внимание.

— Так, подожди. Ты сейчас пытаешься МНЕ сказать, чтобы я не шарахался от людей с физическими недостатками и не смотрел на них как на второй сорт, серьезно?

— Конечно, нет. Я просто хочу тебя предупредить, что это может оказаться сложнее, чем ты думаешь. Главное — их не нужно жалеть. Это непросто, особенно если речь идет о больных детях. Но они и их родители приходят к нам как раз для того, чтобы почувствовать себя такими же, как все, и радоваться жизни. Так что — позитив в общении, строгость и требовательность, когда это нужно. Без сюсюканья и потакания.

— Если ты и со мной так обращался, неудивительно, что я выздоровел. Жаль, что тебя нельзя пригласить в универ, прочесть лекцию на эту тему моим однокурсникам.

— Что, достают заботой? Или просто пялятся?

— Пялиться уже почти перестали, привыкли. Зато теперь каждый старается продемонстрировать за мой счет свою доброту и сострадание к неполноценным. Например, пропускают вперед при входе в аудиторию, будто я упаду замертво, если простою у двери пару минут. Или стул пододвигают, когда я собираюсь садиться, а некоторые норовят место уступить на первом ряду у прохода — да я ебанусь, если стану на всех лекциях сидеть перед носом у препода, ни отвлечься, ни в телефон позалипать, ни вздремнуть… Не то чтобы я часто так делал, но хочется же иметь возможность, если что!

— Так ты из-за этого такой пасмурный сегодня?

— Нет. Давай не будем об этом.

Значит, мне не показалось, что он неохотно отвечал на мои расспросы о своем учебном дне.

Прошли те времена, когда он, не дожидаясь вопросов, вываливал на меня все свои проблемы и взахлёб делился впечатлениями. Мы, по сути, вернулись на исходную позицию — мне предстояло заново завоевывать его доверие. Но теперь я знал Эдика куда лучше, чем при первом знакомстве, что давало мне некоторое не совсем честное преимущество.

Я сразу же решил для себя, что не стану делать ничего, за что может быть стыдно, когда Эдик все вспомнит. Даже если этого и никогда не произойдет. Никакой нечестной игры.

— Лучше расскажи еще об этом своем Центре, — попросил Эдик. — Ты там самый главный?

— Это как посмотреть. Я старший тренер, и остальные тренеры под моей ответственностью, я отвечаю за их работу и за работу волонтеров. Финансовые вопросы решает управляющий, а хозяйственные — старший конюх, у него в подчинении все остальные технические работники.

— Вроде нашего Федора, ясно. Ну а кто самый-самый главный?

— Твой отец.

— Да ладно. Мой отец не знает даже с какого конца подходить к лошади.

— Однако именно он финансирует наш Центр и еще несколько подобных проектов из специального благотворительного фонда.

— И зачем это ему?

— Говорит, что за вложение денег в благотворительность получает налоговые льготы.

— Понятно, — вздохнул Эдик. — Из-за меня, значит.

— Да, из-за тебя. Твоя болезнь очень повлияла на него. Был период, когда врачи серьезно опасались, что ты никогда не встанешь на ноги. Поэтому он близко к сердцу принимает нашу работу.

— Получается, из всех моих проблем в результате получилось что-то хорошее для других. Это здорово, — сказал Эдик.

А я подумал, не слишком ли быстро повелся на его личину беззаботного раздолбая. Может, не так уж его изменила болезнь, а просто научила не прятать лучшее, что в нем есть?..

В Центр мы успели как раз к тренировке старшей спортивной группы, которой вскоре предстоят квалификационные соревнования. Эдик замолчал на полуслове и залип.

Я смотрел и привычно подмечал ошибки — первый всадник зашел на препятствие под немного неправильным углом и потерял в скорости, второй слишком заваливается вперед при прыжке, усложняя лошади задачу, вместо того чтобы помогать… А вот Маринка порадовала — образцовый прыжок, как по учебнику, и выезд красивый. Аккуратный, словно на нее смотрят невидимые судьи. Не люблю, когда спортсмен, выполнив упражнение, сразу расслабляется, плохая привычка.

Александра считает, что я излишне муштрую ребят, надо давать им порадоваться, поозорничать немного, выпустить пар. Нет, я в принципе не против, но пусть сначала отработают тренировку с полной отдачей, потом отшагают лошадей, расседлают и вычистят, сдадут амуницию… И выйдут за пределы манежа — а там пусть расслабляются сколько хотят, главное, чтобы на следующую тренировку пришли вовремя и со свежей головой.

В общем, права Александра, я зануда и солдафон. Зато на разряд они у меня все сдадут, вот погодите, вернусь я к работе…

Когда прыжковая часть тренировки закончилась, Эдик разочарованно вздохнул.

— Не похоже, чтобы у этих ребят были проблемы со здоровьем, — заметил он.

— Это спортивная группа, о которой я тебе говорил. Мои ученики, но пока за ними приглядывает Александра, видишь, та девушка в красной куртке.

— Симпатичная, — равнодушно сказал Эдик. — И молодая совсем.

— Слишком мягкая, — проворчал я. — Считает, что у меня чересчур суровые методы и балует моих ребят. Кстати, ты с ней знаком, так что не удивляйся, если она с тобой заговорит.

— Ага, круто, — невпопад ответил Эдик, не сводя глаз с лошадей в манеже.— Пожалуйста, скажи, что я умею так? Ну или хотя бы как-нибудь?

— Увы, мне не удалось убедить тебя даже попробовать. Ты утверждал, что для транспортного средства лошадь слишком самостоятельна.

— Ну и дурак. Лошадь не транспорт, лошадь это… это чудо. Я очень хочу покататься, ну хоть чуть-чуть. Научишь меня?

— Запомни, катаются на карусели, на лошади ездят. Если захочешь, я поучу тебя самым азам, но не раньше, чем это одобрит твой лечащий врач.

— Права твоя Александра, ты жуткий зануда, — проворчал Эдик. — Ладно, давай продолжим экскурсию, что у нас по плану — конюшня? Или так тоже нельзя говорить, надо — лошадиный дом?

Показывая Эдику наших лошадей, я не мог не испытывать гордость, хотя и только что открестился от того, что я тут хозяин. Но учитывая сколько сил, времени и нервов я вложил в этот проект, мне было чем гордиться.

Люблю этот запах — опилки, сено, немного навоза и лошадиного пота. Не понимаю тех, кто морщится от такого букета, люди тоже потеют и не розами какают, а если в конюшне порядок, то запах не такой уж и сильный. Лошади животные чистоплотные, и никто не ухаживает за ними так фанатично, как спортсмены — конники. До и после тренировки начистить своего коня до блеска — обязательный ритуал. Нас учили строго, и я старался придерживаться этой высокой планки, хотя и спортсменов у нас в центре не так уж много. Даже тем, кто ездит просто для удовольствия, немного муштры не помешает.

Эдик внимательно слушал мои объяснения, гладил лошадиные морды, пока наше внимание не привлек какой то шум снаружи — смех, детские голоса, — и я сообразил, что на занятия собирается следующая группа.

— А вот это действительно пациенты, — предупредил я. — И они тебя знают и любят. Так что держись.

Стоило выйти во двор, они окружили нас почти мгновенно и загомонили все разом:

— Эдик, пливет!

— Не пливет, а пр-р-ривет! Пр-р-ривет, Эдик!

— А где ты был? Почему не приезжал?

Я был готов прийти на помощь, но это не понадобилось.

— Мы с Андреем были заняты, — важно сказал Эдик. — Сражались с огромным железным драконом!

— Это он вас поцарапал, да? — пискнул кто-то.

— А вы его победили?

— Конечно. Андрей победил. А я ему помогал. У меня же есть моя волшебная палочка. — Эдик подкинул вверх свою трость и ловко поймал.