Я знала, что не найду там ничего другого, но это всё равно разбивало мне сердце.

Я хотела, чтобы он посмотрел на меня иначе. Хотела, чтобы в его взгляде промелькнула хотя бы тень жалости, – какой-то отклик. Надеялась, что он что-то почувствует.

Но это не остановило меня. Я медленно подняла руки к его лицу, убирая темные пряди, упавшие на лоб, чтобы видеть его еще яснее.

Мы молчали, и я кусала губу, погруженная в свои мысли. Я ненавидела себя за слабость, за то. Что продолжала искать в нем то, чего там никогда не было. Но стоило мне снова посмотреть на него – и я поняла, почему предаю саму себя. Он был совершенством. Серебристая седина в волосах, строгие линии лица, и это взгляд – пустой, но настолько притягательный, что от него перехватывало дыхание. Он был ледяной скульптурой, идеальным и недосягаемым. И я ненавидела себя за то, что так сильно хотела его.

Его широкие плечи двигались с такой уверенностью, что это казалось почти невыносимым. Темные волосы, слегка растрепанные, пробуждали желание зарыться в них руками. Казалось, что он мог запросто выйти на охоту на медведя, а затем провести часы между моих ног, заставляя забыть обо всём на свете.

Он был моей самой большой слабостью. Мужчиной, во всех смыслах этого слова. А я – всего лишь наивной девчонкой, запутавшейся в своих чувствах. Слишком неопытной, впечатлительной, и влюбленной – сильнее, чем стоило.

Пальцы нежно скользили по его лицу, очерчивая брови. Я наблюдала за контрастом наших оттенков кожи. Это было моей любимой поэзией – не иначе. Волшебство. Магия. Моя кожа с теплым оттенком миндаля, казалась живой и сияющей с его цветом слоновой кости. Мои пальцы казались крошечными и неуверенными, когда касались его застывших, почти высеченных из камня черт. Будто несовершенная невинность исследовала закаленное временем совершенство. И от этого захватывало дух.

— Интересно, как звучит твой смех, — пробормотала я вслух, вдруг задумавшись, испытывал ли он когда-нибудь радость или подобные эмоции. Мне хотелось быть веселой. Таким человеком, который может рассмешить любого, вызвать искренний смех. Но я была другой. Я умела открывать души людей, вытаскивать наружу их горе, давать возможность выплеснуть боль – и отпускать их с легкой улыбкой. Луан называла меня «освободительницей», той, кто помогает другим выговориться, сбросить груз. Но Массимилиано не выглядел как человек, которому нужно что-то подобное.

Мои пальцы задержались на его бородке, и, вопреки здравому смыслу, я сократила расстояние между нами и поцеловала его. Я хотела этим поцелуем стереть всю боль, которую он мне причинил. Хотела забыть те долгие дни, когда приходилось лежать в постели и заживлять раны в одиночестве. Я хотела вернуться в тот момент, когда мы были в той тюрьме, я сидела на нем верхом, а его руки сжимали мои волосы, пока он неистово целовал меня, словно хотел полностью подчинить себе.

Когда я поцеловала его, его губы двигались с той же яростью и жадностью, что и в наш первый раз. В этом поцелуе было всё – голод, злость, страсть, желание, сила... Боже, его поцелуи были как проклятие. Они затягивали, захватывали, поглощали. Я застонала ему в губы, выгибая спину, сильнее прижимаясь к нему. Пальцы непроизвольно скользнули вверх к волосам, крепко впиваясь в пряди, пока он трогал меня так, будто владел каждым миллиметром моего тела.

Я наслаждалась его настойчивостью, тем как он целовал меня, не давая сделать и вздоха, пока внезапно это не стало пугающим. Голова закружилась, и я почувствовала, как теряю контроль. Сжав его волосы еще сильнее, я попыталась отстраниться, дергая изо всех сил, но он не отступал. Только тогда, когда я начала задыхаться, он наконец уступил. Я жадно втягивала воздух. Мои глаза наполнились слезами, грудь резко вздымалась.

— Так нельзя, — резко выпалила я между прерывистыми вдохами, стараясь прийти в себя. — Всё, что ты делаешь, обязательно должно быть таким… интенсивным? — спросила я, пытаясь найти ответы в его глазах. Но он молчал.

Его серебристый взгляд скользнул по моему лицу, затем опустился на грудь, изучая тонкий топ и атласные шорты, в которые меня переодели. Он легко перекинул мои волосы через плечо, молча рассматривая мою грудь, шею, ключицы…

— Я хочу домой, — тихо начала я. — В смысле, обратно. В свой фургон, в свой город. Думаю, мне нужно попрощаться с тем, что я знала раньше, — я пыталась убедить его, надеясь, что он согласится. — У меня там остались важные вещи. Я просто хочу увидеть фургон, людей. Помолиться в последний раз… не знаю.

— Хорошо, — спокойно ответил он, обхватывая мою шею ладонью и заставляя взглянуть на него. Его пустые глаза смотрели на меня сверху вниз, без тени эмоций.

— Хорошо? — повторила я, сбивчиво дыша, чувствуя, как сердце пропустило удар.

От его взгляда у меня заколотилось сердце, а в животе запорхали бабочки. Я не смогла сдержать удивленную улыбку.

— Хорошо, — сказала я уже увереннее, прежде чем он снова наклонился и поцеловал меня. На этот раз поцелуй не был удушающим. Его губы двигались медленнее, но с той же глубокой, почти пугающей, интенсивностью.

— Но сначала я познакомлю тебя со своей семьей, — спокойно добавил он. — Вижу, тебе уже лучше. Они приедут сегодня вечером. А утром мы отправимся в город. После этого – на Гавайи.

Я замерла, широко раскрыв глаза. Информация обрушилась, как лавина, но стоило ему произнести слово «Гавайи», как по моей спине пробежал холодок.

— Г-Гавайи? З-зачем нам ехать на Гавайи? — спросила я, молясь, чтобы он сказал, что хочет познакомиться с Луан, а не что-то другое.

Он наклонился ко мне, прижался лицом к шее, словно слушая мой пульс и наслаждаясь тем, как он участился.

— Ты знаешь зачем, поэт, — прошептал он.

— Я… я имею в виду… мы не можем пожениться сейчас, Массимилиано, — слабо возразила я, заикаясь. — У меня ведь только что был сердечный приступ, черт возьми! Мне нужно время, чтобы восстановиться, отдохнуть. Да и потом… мы ведь толком не знаем друг друга. Разве не стоит сначала снова сходить на первое свидание? Или на несколько. Или, может, пройти терапию для пар… или что-то еще. Что угодно, только не… не сразу в брак, — я несвязно бормотала, отчаянно пытаясь найти хоть какую-то отмазку.

— Неужели ты не хочешь, блядь, выйти за меня? — спросил он с ухмылкой, приподняв бровь в ожидании моего ответа.

Конечно, не хотела! Но что-то подсказывало мне, что не стоит этого говорить. Я сидела на перилах балкона его виллы, а мы были на четвертом этаже. Возможно, так сразу и не скажешь, но я была умнее, чем казалась.

— Ко-конечно, хочу, — начала я, и это было всё, что он позволил мне сказать.

Я стояла у раздвижных дверей, ведущих в сад, нервно теребя подол своего платья и пытаясь понять, ...

Я стояла у раздвижных дверей, ведущих в сад, нервно теребя подол своего платья и пытаясь понять, что же всё это значит.

Ужин с семьей Массимилиано проходил в саду, под мягким сиянием гирлянд и нежную музыку виолончели, которую я слышала даже отсюда. Теплый вечерний воздух ласкал мою кожу, заставляя сатиновое платье струиться вдоль тела, как легкая вуаль. На мне было длинное фиолетовое платье от Versace с драпированным вырезом, выполненное из блестящего сатина, а сам вырез смело спускался до пупка.

Массимилиано появился рядом так тихо, что я вздрогнула.

— Какие они? — спросила я. — Твоя семья? — добавила, чтобы уточнить, хотя он, вероятно, уже понял о чем речь.

Я не думала, что он сразу станет мне всё рассказывать, Массимилиано никогда не заморачивался, чтобы облегчить мою жизнь. Он просто обнял меня за талию, небрежно проведя рукой по ткани платья, и притянул ближе. Я вдохнула его аромат – смесь дорогого парфюма и естественного запаха, от которого по коже пробежали мурашки. На нем был черный костюм Burberry с черной рубашкой, его образ дополняли черные кожаные туфли. Волосы аккуратно зачесаны назад. Он мягко поцеловал меня в лоб и повел в сад.