Я бы сказала «да», и бросилась к нему в объятия. Мы бы решили обойтись без пышностей и просто отправились в ЗАГС.

В моих мечтах на мне будет простое белое платье, а на нем – массивные черные ботинки, кожаный жилет и белая майка без рукавов.

Через час после церемонии мы вернулись бы во двор его семьи. Там нас уже ждал бы небольшой уголок праздника – скромная площадка, где всё было устроено с любовью. Мы бы смеялись от души, пели песни, пили дешевое пиво и обменивались взглядами полными любви.

— Скажи мне, поэт, чего ты хочешь? — голос Массимилиано вырвал меня из грез.

Вопрос звучал расплывчато, но я сразу поняла, о чем он. Массимилиано спрашивал о свадьбе, а не о том, чего я на самом деле хочу. Мне бы хотелось, чтобы он задал другой вопрос. Тогда я бы сказала ему правду. Сказала бы, как сильно я хочу выйти из этой комнаты. Уйти и никогда не возвращаться. Хочу снова жить в своем маленьком городке, спать в старом фургоне, работать барменом в уютном пабе, где все друг друга знают, и танцевать со Сьюзан до упаду субботними вечерами. А еще, как мне хотелось закурить. Но больше всего на свете я мечтала о том, чтобы повернуть время вспять и стереть всё, что он сделал со мной.

Я хотела многого, но только не свадьбы, которая, казалось, была неизбежной. Вместо этого я ответила:

— Я хочу того же, чего хочешь ты, — мой голос прозвучал тихо, почти с придыханием.

Я перевела взгляд на женщину, стоявшую в стороне, а затем опустила глаза на тонкие простыни, что укрывали меня. Честно говоря, я была готова согласиться на свадьбу, которая станет воплощением его мечты. На всё, чего бы он ни пожелал. Но я отказывалась делить видение идеальной жизни с этим несовершенным мужчиной.

— Я хочу чертовски многого, поэт. В том числе – дать тебе именно то, чего ты желаешь.

— И как ты себе это представляешь? Я хочу того, чего хочешь ты, а ты хочешь того, чего хочу я, — не смогла сдержать смех, качая головой от этой нелепости.

— Ладно, — выдохнул он. — Я скажу тебе, чего ты меня заставляешь хотеть. Я хочу… — он сделал паузу, — жениться на чертовом пляже, на ебучих Гавайях.

Я замерла, а он продолжил рисовать картину, которую я не ожидала услышать от него:

— Будет двадцать стульев. Только для самых близких. Для твоих родных и друзей, и для моих. Солнце уже будет садиться, и где-то вдалеке будут слышны смех детей, играющих в мяч на пляже, и шум ветра в пальмах. Но главное – мягкий шепот волн, как тихая музыка. Я хочу, чтобы тебя к алтарю вела Луан, потому что ты женщина, воспитанная женщиной, которая тоже была воспитана женщиной. А Луан заслуживает быть рядом в этот момент, потому что она часть тебя. На тебе будет платье. Красивое. Длинное, пиздец длинное. Белое такое, что оно будет светиться в лучах заката. Ты будешь воплощением мечты, которой ты и являешься.

На мгновение он замолчал, но потом добавил:

— А из местного бара придет певец и исполнит «La Vie en Rose». А я... я буду ждать тебя там, в самом конце этого гребаного прохода.

Я не могла найти слов. Даже если бы захотела, не смогла бы. Его слова были прекрасны, идеальны, словно отражали меня – той, которая всегда любила поэзию и видела красоту в природе. От его слов у меня на глаза навернулись слезы. Я медленно моргнула, чувствуя, как его откровение повлияло на меня, и позволила себе впитать каждый звук его голоса. Он был мягким, глубоким, тягучим словно мед, обволакивающий каждую фразу. Пожалуй, это было самое совершенное, что я когда-либо слышала.

Он говорил медленно, вдумчиво, как будто ему было важно, чтобы я поняла всё правильно. Говорил так, словно читал строки из моих собственных стихов, и я молча сидела, позволяя его словам мягко омывать меня.

И в тот момент я поняла – он был прав. Я действительно хотела того же, что и он.

Его слова открыли мне глаза на то, о чем я забыла. Напомнили мне о том, какого мужчину я искала. Романтичного. Того, кто увлечет меня за собой, о котором я даже не мечтала. Того, кто заставит поверить в чудо.

Но несмотря на это, правда была очевидна. Я знала, что он не был таким человеком, и мне следовало бы не обманывать себя. И всё же, этот момент… он был таким глубоким, что лишил меня дара речи. Я не знала, что ответить.

— Вот чего я хочу, поэт.

Еще до того, как я открыла глаза, я почувствовала – что-то изменилось. Это было не похоже на уми ...

Еще до того, как я открыла глаза, я почувствовала – что-то изменилось. Это было не похоже на умиротворяющие присутствие Нирваны, или малышки Мэри. Нет. воздух был удушающим. Я ощущала присутствие, от которого кровь стыла в жилах. Только один человек мог вызывать во мне такую реакцию. Только он. И именно из-за него я сейчас лежала в этой постели.

Однако самым странным было не это, а мягкое прикосновение его грубой руки к моей щеке, словно он осторожно сметал с кожи пылинку. Я ненавидела то, как непроизвольно тянусь к нему. Мои глаза медленно открылись, и я увидела знакомую настенную роспись, но на этот раз я не стала рассматривать ее. Вместо этого я повернула голову и встретила его холодный взгляд. Он сидел в том же кресле, в котором обычно сидит Нирвана.

Массимилиано сидел напротив, внушительный и величественный, с его ростом в 195 сантиметров и почти звериной силой. Он был настоящим чудовищем, великолепным и пугающим одновременно. Он причинил мне такую боль, что не передать словами, но почему-то всё вокруг будто исчезало, оставляя в центре моего внимания только его. Как такое возможно? Как тот, кто стал причиной моего разрушения, мог одновременно быть тем, из-за кого мне казалось, что я снова могу дышать? Или это просто мое воображение и поэтическая натура играли со мной злую шутку?

Я почувствовала, как глаза наполняются слезами от ощущения его пальцев на моей коже – холод металла колец и тепло больших рук, которые недавно держали пистолет, а до этого рассекли ножом лицо юноши только за то, что он осмелился улыбнуться мне. Я одновременно вздрагивала от ужаса и тянулась к этим рукам. Как такое возможно?

— Эй... — сонным голосом произнесла я.

Снаружи слышалось кудахтанье кур, свободно гуляющих по двору, и нежное пение птиц. Даже маленькие соловьи в клетке, обитающие в углу комнаты, продолжали свой мелодичный напев, словно утешая меня, пока я лежала, погруженная в свои мысли.

Я почти забыла, как сильно его присутствие влияло на меня. Массимилиано был красив, но это была грубая, суровая красота, присущая только таким мужчинам, как он. Он был похож на викинга – густая борода, длинные волосы и черты лица, которые выдавали настоящего, повидавшего жизнь человека. Он был намного старше меня, что я ощущала себя рядом с ним маленькой девочкой. Мне невыносимо хотелось забраться к нему на руки, прижаться к его груди и услышать, как он, своим хладнокровным голосом, извиняется, даже зная, что он мне лжет.

— Массимилиано… — я с трудом выдавила его имя, задыхаясь от нахлынувших эмоций.

В этот момент я вдруг остро ощутила одиночество. Страх пронзил до самого сердца, и казалось, что всё вокруг рушится, оставляя меня среди осколков. Я не знала, куда идти – каждый путь заканчивался тупиком.

— Пожалуйста… Можешь просто… обнять меня? — мой голос дрожал, напоминая мольбу, а внутри всё ломалось.

Я нуждалась в его сильных руках, ждала, что он прижмет меня к себе, как ребенка, которым я себя и ощущала рядом с ним.

Он был в темно-синем костюме. Пиджак лежал на краю кровати, черная рубашка была расстегнута на несколько верхних пуговиц, а галстук небрежно свисал с плеч.

Не сказав ни слова, он легко подхватил меня на руки, будто я ничего не весила. Я обвила его шею руками, уткнувшись лицом в его плечо, вдыхая его теплый, мускусный аромат, пытаясь побороть вихрь чувств, которые захлестнули меня с головой.

Массимилиано вынес меня на балкон, без труда усадил на перила, и я машинально обхватила его талию ногами. Его руки уперлись в перила по обе стороны от меня, пальцы крепко сжали металл, а глаза устремились прямо в мои. Я положила руки на его напряженные бицепсы, нервно сжимая их, и пыталась что-то разглядеть в его холодных серебристых глазах. Но всё, что я в них увидела, была лишь пустота. Ни тепла, ни сочувствия, ни сожаления – только бездонная, ледяная пустота.