— Не смотри на меня, как на своего, блядь, спасителя, малышка.

От его слов у меня отвисла челюсть, и мои наивные карие глаза встретились с его холодным, непроницаемым взглядом.

— Я далеко не спаситель.

Его пальцы нежно скользнули по изгибу моего носа, потом коснулись губ, оставив на подушечках след моей губной помады. Он смотрел на меня так, словно читал каждую мою мысль.

— Я тебя сломаю, а не спасу.

Плевать мне было на его предупреждения. Наоборот, они только разжигали во мне волнение, – сердце забилось быстрее, а в животе закрутилось возбуждение, которое только усилилось после его слов.

— Ты слишком легко читаешься, поэт…

Он наклонился еще ближе, обхватил своей большой рукой мое лицо, и я непроизвольно потянулась к его прикосновению.

— Не смотри на меня так, — повторил он. Его мозолистые руки касались моей кожи с нежностью, как будто я была чем-то хрупким и необыкновенным.

Оглядываясь назад, я понимаю – следовало прислушаться к его словам и бежать как можно дальше. Тогда я не представляла, что меня ждет впереди. В тот момент я была всего лишь молодой девушкой, впервые увидевшей мужчину своей мечты. Не хотела слышать предупреждения, и просто позволила его голосу окутать меня, словно холоду разгоряченную кожу. Я прикусила губу, почувствовав, как веки тяжелеют под его прикосновением.

Я хотела, чтобы он поглотил меня – уничтожил, опорочил, разрушил. Я жаждала, чтобы его мозолистые руки скользили по каждому сантиметру моего тела, чтобы холодный, беспощадный взгляд вытягивал из меня душу, и чтобы он оставил во мне след, из-за которого я больше не смогла бы отдаться никому другому. Я готова была озвучить свои желания прямо тогда, но чувствовала, что он и так всё знал. Он, казалось, понимал меня лучше, чем я сама, и при этом почти не сказал ни слова. Я хотела только его... кем бы он ни был.

Это было лишь начало...

Я сжала цепочки на шее, едва сдерживая улыбку, и, растянувшись на сиденьях фургона, мечтая о мужчине, с которым только что встретилась.

— По твоему лицу видно… что здесь замешан мужчина, — сказала Луан, хитро прищурившись, глядя на меня через экран. Я не смогла сдержать смешок, который вырвался наружу.

— Луан... — протянула я мечтательно, закрывая глаза, в сотый раз представляя его лицо и ощущая на коже прикосновение его рук.

— Он настоящий мужчина. Такой суровый. У него темная бородка, а глаза… холодные и жесткие, — я была просто заворожена им. — Его руки вдвое больше моих, кожа вся в татуировках. Он намного выше меня, и, кажется, может защитить от любой опасности. Рядом с ним мне хочется быть хрупкой дамой, которую он будет вечно спасть.

Я рассмеялась, запрокинув голову, и из моих губ вырвался едва слышный стон.

— Массимилиано… — итальянское имя сорвалось с моих губ, словно запечатав мою судьбу рядом с ним. Оно так ему подходило. Даже мысль о каком-то сокращении казалась мне неподобающей. Он заслуживает, чтобы его называли по имени, не «милый» – он не кажется мягким, не «малыш» – он далеко не маленький и не нежный. Нет, Массимилиано – воплощение суровости. В памяти сразу всплыл момент, когда он назвал меня поэтом, будто смакуя каждый слог. Я смотрела на него и думала – вот бы подольше так сидеть и просто смотреть на него. Быть под его защитой, его тенью. И каждый раз встречать его холодный жесткий взгляд.

Луан тихо рассмеялась.

— Я рада за тебя, Даралис. Видела бы ты себя сейчас, и то, как сияют твои глаза, — ее теплота была ощутима, даже на расстоянии в тысячи километров. — Ты открытая книга. Твоя душа светится, я чувствую это даже отсюда.

Я убрала волосы с лица, улыбка всё еще не сходила с губ, и я продолжала тихонько хихикать.

— Слишком ли рано говорить, что я люблю его? — спросила я, губы расплылись в широкой улыбке, сердце бешено колотилось.

Лицо до сих пор горело там, где он прикасался ко мне, и я всё еще слышала его голос в ушах.

— Потому что я люблю его, Луан. Клянусь, я люблю его. Люблю этого человека, — призналась я, не стесняясь своих чувств, зная, что она никогда не осудит.

— Никогда не бывает слишком рано для чувств, Даралис, ты это знаешь. Любовь существует на любом этапе, — Луан всегда учила меня прислушиваться к своим чувствам. Не бывает «правильных» или «неправильных» чувств. Она всегда поощряла мою способность любить всем сердцем. Луан и бабушка были женщинами, которым довелось любить многих людей в своей жизни.

Помню, однажды Луан встретила мужчину, который был ее полной противоположностью. Она была свободной и непредсказуемой, он – замкнутым и сдержанным, она предпочитала ходить пешком, он был байкером; она курила травку, он пил водку, у нее был пирсинг, у него – бесчисленное количество татуировок; она не верила в политику, он был республиканцем, она была чернокожей, а у него на теле была нацистская татуировка – они были совершенно разными. Но одно я знаю точно, она любила его больше всех других мужчин, которые у нее были. Они поженились – духовно, конечно, и это была самая красивая церемония, за которой я имела честь наблюдать. Они прожили вместе несколько лет, возможно, пять, и для Луан это было почти целой жизнью. Всё закончилось, когда однажды его не стало – его застрелили.

Она полюбила его с первого взгляда.

— Луан, этот мужчина... — я попыталась успокоиться, и мой голос зазвучал едва слышным, хриплым шепотом. — Он тот самый.

Я поверила своим чувствам в тот самый момент, как увидела его. Я была уверена, что ни один другой мужчина не сможет вызвать во мне такую же бурю эмоций.

Массимилиано был особенным. Я молода, я знаю это, но могу поклясться – он был непохож ни на кого другого. Он был человеком с аурой, которая подавляла любого, кто осмеливался взглянуть на него. Всё в нем казалось сверхъестественным.

— Он единственный для меня… — поклялась я себе, мысленно связывая свою душу с его, глядя в глаза Луан. Я отдала себя ему тогда, желая, чтобы он стал пламенем, которое поглотит меня, если он того пожелает. Мне было всё равно, если он сожжет меня или разрушит, потому что я хотела, чтобы он делал со мной всё, что его душе будет угодно…

Ах... если бы только знала тогда, насколько это окажется опасным. Я бы лучше поклялась связать свою душу с крысой или с тем никчемным пьяницей, у которого всегда застревала еда в бороде. Только не с Массимилиано, только не с ним.

Был канун Рождества, и в маленьком городке царила неповторимая праздничная атмосфера.

Был канун Рождества, и в маленьком городке царила неповторимая праздничная атмосфера.

Я старательно украсила бар рождественскими гирляндами и поставила маленькую елку. Завсегдатаи бара повесили на ее верхушку мою фотографию и сказали, что это потому, что я – Ангел.

Я не смогла сдержать слез, ведь это было, наверное, одно из самых трогательных поступков, которые кто-то когда-либо делал для меня.

Но, несмотря на всю эту красоту – украшенные рождественскими гирляндами дома и газоны, праздничные витрины магазинов и сверкающие улицы – я чувствовала себя одинокой. Я не праздновала Рождество так, как это делали другие жители городка. Луан и бабушка никогда особо не верили в него, и я тоже не впитала этой традиции.

Луан всё еще была на Гавайях и не собиралась приезжать. Прошло уже немало времени с тех пор, как я в последний раз обнимала ее. Но всякий раз, когда я поднимала эту тему, Луан только смеялась, недоумевая, зачем я придаю этому значение, и утверждала, что физическое присутствие не имеет значения, ведь наши души преодолевают любое расстояние. По ее словам, когда мы спим, наши души встречаются, и с того дня, как я родилась, она ни на миг не оставляла меня.

Я хотела возразить, сказать, что всё это не то, что мне нужна она здесь, – рядом. Иногда мне хотелось, чтобы мы меньше полагались на связь душ, чтобы она могла быть просто рядом со мной в реальной жизни.