Пока не растеряла всю решимость, я подняла руки к его лицу и начала осторожно исследовать каждую черту. Мои пальцы скользили по его бороде, очерчивая легкие морщинки между бровями. Я заметила небольшой шрам на одной из них, и родинку на подбородке. Исследовала пальцами узоры татуировок на его коже, спускаясь от шеи к рукам, затем переплела свои пальцы с его, завороженно наблюдая, как его огромные ладони полностью обхватывают мои. Встретив его взгляд, я смущенно прикусила губу. Сердце бешено колотилось – мы были так близко, что я чувствовала его дыхание на своем лице, пока где-то на столе догорала забытая сигарета.

— Кажется, я люблю тебя, — вырвалось у меня, когда я перевела взгляд с одного его глаза на другой. Не знаю, зачем сказала это. Зачем нужно было признаваться. Слова будто сами сорвались с губ. Я всегда хотела казаться взрослее и серьезнее, чем была на самом деле, но каждое слово словно жило своей жизнью. Язык предавал меня, но, видимо, Массимилиано всегда так на меня действовал.

— Осторожнее, поэт, — послышался металлический звон, когда монета упала на пол. — Мне не нужна твоя гребаная любовь, — произнес он всё тем же монотонным и безэмоциональным голосом.

От его грубости у меня поджимались пальцы на ногах, но несмотря на это, в животе порхали бабочки.

— Мне нужна твоя ненависть.

Я тяжело сглотнула.

— Что ты можешь сделать такого, чтобы я тебя возненавидела? — прошептала я, прижимаясь носом к его носу и крепче сжала его пальцы, наслаждаясь тем, как его сильные руки обхватывают мои.

Он мрачно усмехнулся.

— Если бы стены могли говорить, они бы многое рассказали.

Мне хотелось поцеловать его. Меня не волновало, что он прямым текстом предупреждал меня об опасности – я просто хотела быть с ним.

Я прикусила губу и закрыла глаза.

— Мне всё равно. Меня не волнует твое прошлое и твои ошибки, Массимилиано. Я просто… — открыла глаза и заглянула в его, — я просто хочу быть твоей...

Он помолчал немного, изучая меня, как утреннюю газету. Мое сердце готово было выпрыгнуть из груди от волнения. Это вряд ли стало для него неожиданностью, он наверняка знал о моих чувствах. Но, возможно, не догадывался, насколько они сильны. Я хотела его и должна была сказать об этом.

— Ты уже моя, поэт. Ты уже давно моя.

Я до сих пор не понимаю, как ему это удалось.

Я до сих пор не понимаю, как ему это удалось.

Помню только, что на следующий день меня встретил целый кортеж черных «Escalade» и доставил к частному самолету. А дальше – Париж, где Луан ждала меня в роскошном пентхаусе с невероятным видом на город. Так сбылась моя давняя мечта – встретить Рождество в Париже. Мы с Луан бродили по старинным улочкам, потягивали шампанское и дурачились перед Эйфелевой башней, придумывая самые нелепые позы для фото. Луан, даже поцеловалась с каким-то французом, и позировала обнаженной в художественной студии. А я... я танцевала прямо посреди улицы под музыку аккордеониста у дверей уютного бистро и даже покурила самокрутку, которую мне свернула француженка, сидевшая на балконе, когда я проходила мимо.

Новый год я встретила в Париже, пьяно выкрикивая выученные французские слова, пока мы с Луан поднимали бокалы за Неому. По утрам мы валялись в постели, а ночи проводили на улице, отрываясь по полной.

Эти несколько дней стали лучшими в моей жизни. Я писала стихи, много стихов, они лились из меня так легко и естественно, как никогда прежде. Я наслаждалась вином с сигаретами и перепробовала множество французских закусок. Мы обедали в семизвездочных ресторанах, не потратив ни копейки. Луан наслаждалась каждым мгновением, и когда пришло время прощаться наутро после Нового года, это было горько-сладкое, но вполне желанное расставание.

Я радостно подскочила на ноги, услышав, как открывается дверь, и не успел Массимилиано войти в комнату, как я уже бросилась в его объятия, обвив ногами его талию и руками шею, цепляясь за него, словно изголодавшаяся возлюбленная.

— Спасибо, спасибо, спасибо! — я без конца повторяла эти слова ему в шею, обнимая его так крепко, как только могла.

Ощущение его большого тела, держащего меня, слишком напоминало тот дом, который я так долго искала и о котором так тосковала.

— Спасибо... огромное, — еще раз искренне произнесла я, немного отстраняясь от него, чтобы встретиться с ним взглядом.

Его серебристые глаза смотрели в мои – без теплоты или одобрения, только с той привычной холодной пустотой, в которой я, как ни странно, находила утешение. На миг я застыла, утопая в них, но радость так и рвалась наружу, словно неуправляемая буря.

— Дай покажу всё, что я тебе купила! — я выскользнула из его объятий и рванула к столу, заваленному сувенирами.

Я из тех людей, кто предпочитает покупать маленькие, но значимые вещицы, чем что-то бессмысленное, но дорогое и броское. Судя по тому, как он всё организовал в Париже, я поняла, что он явно непростой человек, – влиятельный и обеспеченный, поэтому просто следовала своей привычке: заглядывала в разные магазинчики и покупала то, что напоминало мне о нем. Каждую вещицу я тщательно обернула в красивую подарочную бумагу.

— Это всё для тебя! Надеюсь, тебе понравится.

Я откинулась на спинку стула и достала толстую пачку пленочных фотографий.

— Я, наверное, миллион наснимала! — с легкой улыбкой сказала я. — Хотела, чтобы ты всё увидел.

Разложила снимки на столе между нами и начала показывать.

— Вот, смотри, это первый снимок, который я сделала в пентхаусе. Тут Луан собирается на прогулку, — я указала на фото, где мама смотрится в зеркало, аккуратно нанося матовую коричневую помаду.

Я продолжала перебирать фотографии, показывая их ему одну за другой. По мере того, как стопка становилась тоньше, я почувствовала, как щеки слегка покраснели. Прикусив губу, я решилась передать оставшиеся снимки.

— Это я, — коротко пояснила я, стараясь не выдать волнения, пока он брал фотографии, которые я подвинула к нему.

Первой оказалась простая фотография, где я смеюсь, надкусывая бублик. Но среди них была еще одна... Луан сняла ее, когда я принимала ванну. Без пены или лепестков роз, мое тело было полностью обнажено.

Я долго сомневалась, стоит ли вообще показывать ее. В итоге я спрятала снимок в самый низ стопки, чтобы показать ему на обратном пути. И прежде, чем успела передумать, я уже была здесь.

Он просматривал фотографии, не торопясь, всё так же перекатывая между пальцами золотую монету. Стопка становилась всё меньше, и он аккуратно раскладывал снимки перед собой.

Когда его взгляд задержался на моем обнаженном фото, я почувствовала, как внутри всё сжалось. Пальцы нервно крутили серьги, а я украдкой наблюдала за ним сквозь ресницы. Он поднял фотографию двумя пальцами, и поднял на меня взгляд.

Я судорожно прикусила губу, ожидая что он скажет.

— Это Луан фотографировала, — вырвалось у меня. Я не хотела, чтобы он думал, что меня фотографировал кто-то другой, тем более мужчина.

Его серебристый взгляд скользнул по мне, будто снимая одежду слой за слоем. Казалось, он видел меня насквозь, каждую деталь, что была запечатлена на том снимке. Под его пристальным, уверенным взглядом мое тело будто вспыхнуло, кожа начала покалывать.

— Иди сюда, поэт, — позвал он.

Я сделала шаг вперед, подчиняясь, как послушный зверек. Он откинулся на спинку кресла, жестом давая понять, чтобы я села к нему на колени.

Под его прожигающим насквозь взглядом мне стало трудно дышать, пока я нервно прикусывала щеку изнутри.

Вся смелость, которую я чувствовала, позируя для того снимка, вдруг исчезла.

— Посмотри на меня, поэт, — скомандовал он, и я тут же посмотрела на него.

Дыхание перехватило, как только я взглянула ему в глаза, я словно утопала в них. Сердце бешено колотилось, и я мечтала лишь о том, чтобы он продолжал говорить со мной.