— Я, блядь, предупреждал тебя, — начал он.

Звон упавшей монеты заставил меня вздрогнуть, прежде чем я ощутила его палец под подбородком. Он медленно провел им по моей нижней губе, вглядываясь в мои глаза.

— Я не умею любить, куколка, никогда не умел и не научусь. Но ты… Ты такая хорошая девочка, — прорычал он.

Его голос стал ниже, когда он наклонился ближе, касаясь носом моего лица.

— Думаешь, знаешь, что делаешь, но нет. Нихуя ты не понимаешь. Я причиню тебе боль, поэт, — его рука скользнула к моей шее, обхватывая ее.

Я судорожно вздохнула, чувствуя, как между ног разливается тепло.

— Я мать твою, разрушу тебя, заберу каждую частичку тебя и оставлю шрамы на всю жизнь, потому что я больной ублюдок. Я не полюблю тебя, поэт, я собираюсь обладать тобой, нахуй.

Он сократил расстояние между нами и прижался к моим губам. Его поцелуй был далеко не нежным – властный, жадный, необузданный. Его губы двигались требовательно, как будто он хотел забрать всё, что у меня было. Этот поцелуй был голодным и яростным, заставляя меня хныкать, пока его рука на моей шее сжималась сильнее, лишая возможности дышать. Я забилась, ударяя его по руке, отчаянно борясь за глоток воздуха, но он даже не подумал ослабить хватку. Когда тьма начала подкрадываться к моему сознанию, он наконец отпустил.

Я судорожно глотала воздух, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза. Но он не дал мне времени прийти в себя. Его ладони крепко обхватили мое лицо, руки удерживали меня так, что я не могла отстраниться.

— Посмотри на меня, поэт, — я замерла, встречая его взгляд, его голос окутывал меня, заставляя забывать, как дышать. — Ты хочешь быть со мной? — спросил он, и я, не успев даже задуматься, кивнула.

— Да.

Он издал мрачный смешок.

— Обожаю твою невинность, поэт. Будет гораздо интереснее ломать тебя, — прошептал он, проводя языком вдоль линии моей челюсти. — Я тоже хочу тебя, поэт, — сказал он, и я невольно улыбнулась, пока он прикусывал мою нижнюю губу. — Ты не должна хотеть, чтобы я хотел тебя, — предостерегающе процедил он.

Я покачала головой.

— Нет, должна, — на что он дважды цокнул языком.

— Мои люди подготовят тебя к нашему свиданию сегодня вечером, поэт. Увидимся через пару часов.

Я закрыла глаза, переплела пальцы и склонила лоб к сомкнутым в молитве ладоням. Комната наполнилась ароматом благовоний, когда я начала молиться.

— О дух Неомы…

Начала я свою молитву, с закрытыми глазами и сердцем, полным убежденности, призывая дух бабушки.

— Этот мужчина, — произнесла я с пьяной улыбкой, — этот мужчина, — повторила шепотом, представляя Массимилиано. — Он не похож ни на кого другого, в нем нет ни нежности, ни мягкости, ни доброты, ни любви, ни заботы. Он воплощение всего темного. От него веет пустотой, он полная моя противоположность…

Я представила, как сижу у ног Неомы, положив голову ей на колени, пока она перебирает мои локоны, заботливо ухаживая за ними.

— С того самого момента как я встретила его, Неома, я знала, что он тот единственный. Тот самый. Он называет меня своей женщиной, и его руки движутся с той грубой силой, что присуща суровому мужчине. Мне нравится то тошнотворное и болезненное удовольствие, что приносят его поцелуи, то, как его слова пронзают мое сердце будто стрелы. О, Неома... это и есть любовь? Или одержимость? Быть может, это просто увлечение?

Я не могла сдержать блаженную улыбку, даже если бы попыталась.

— Я стою на коленях и взываю к тебе, потому что жажду отдаться ему. Он тот, кому я отдам себя без остатка, Неома. Я уже отдала ему свои девственные губы, но я готова предложить ему свое девственное тело, подарить ему свою душу, свое доброе сердце, отдать ему каждую частичку себя – всю себя, Неома. Я хочу, чтобы он владел мной, каждой частичкой меня. Я хочу, чтобы он заклеймил каждый сантиметр моего тела, пока не останется ни одной клеточки, что не будет принадлежать ему. Я хочу всецело принадлежать ему, Неома.

Я прочистила горло, чувствуя жар свечей, окружающих меня.

— Знаю, ты говорила, что человек никогда не может быть чьей-то собственностью, что нас нельзя удержать, – женщин нашего рода, но я хочу принадлежать ему, Неома. Мечтаю, чтобы этот мужчина называл меня своей, чтобы он обнимал меня, касался моего лица, оберегал от всего, от чего я могу и не могу защититься сама. Он называет меня своей женщиной…

От одного лишь осознания, мое сердце забилось чаще.

— Говорит, что я его, и он меня никогда не отпустит. Сказал, что погубит меня, и, кажется, я готова позволить ему это. Он как-то произнес, что хочет, чтобы я его возненавидела, но даже зная его всего четыре недели, я не могу представить, что когда-нибудь прочувствую что-то подобное к нему. Он всё то, о чем мечтала маленькая девочка внутри меня. Он старше, намного старше меня, сильный и очень крупный, рядом с ним я чувствую себя в безопасности. Я всегда этого хотела, ты ведь знаешь, Неома.

Я нахмурилась, осознав, что время поджимает, и шоферу пора везти меня на свидание. На самом деле я попросила отвезти меня к моему фургону, чтобы успеть помолиться. Он согласился, но напомнил, что времени у нас в обрез.

Напоследок я поспешно зажгла свечи вокруг алтаря с фотографиями самых дорогих мне женщин, которых я потеряла. На алтаре стояли два портрета: моей бабушки Неомы и прабабушки Давы.

— Знаю, что веду себя как наивная девчонка, не постигшая тайну душевных уз, но наши души знают то, что неведомо нам самим. И моя душа тянется к нему так, как никогда прежде ни к кому не тянулась, и мне всё равно, повторится ли подобное когда-нибудь снова. Я лишь знаю, что хочу связать свою душу с его душой, соединить нас навеки. Не могу разумно объяснить свои чувства, но сердцем чувствую – не хочу его терять. Дава, молю тебя, позволь нашим душам слиться воедино, привяжи его душу к моей навечно.

Кто-то, возможно, счел бы это всего лишь глупыми фантазиями, но только не я. И точно не женщины в моей семье. Мы обладали истинной силой: способностью связывать свои души с теми, кого считали единственными, предначертанными судьбой.

Душевные узы Луан оборвались со смертью, оставив ее в одиночестве. Неома так и не нашла того, с кем могла бы соединить свою. А Дава… Она связала свою судьбу с молодым мужчиной, который не смог вынести разлуки. Он ушел вслед за ней в мир иной, надеясь воссоединиться с нею в загробной жизни.

Именно такую неразрывную связь я искала, и поэтому взывала к ней.

— На духов Давы и Неомы уповаю, — завершила я молитву, медленно поднимая голову и глядя на два портрета. У Давы были черные дреды с проблесками седины, а у Неомы густые и каштановые. Я провела пальцами по фотографиям, которые со временем начали выцветать.

Я развернулась и задула свечи, улыбаясь мысли о предстоящем свидании с Массимилиано этим вечером. Поспешно вскочила на ноги и собрала все необходимые личные вещи, которые могла унести – медлить больше не хотелось. Я вознесла молитву о нем, и теперь оставалось лишь наблюдать, как всё сложится.

— Ого... — мои глаза расширились от удивления, когда я оказалась на самом верху 57-этажного здан ...

— Ого... — мои глаза расширились от удивления, когда я оказалась на самом верху 57-этажного здания в Лас-Вегасе, наслаждаясь видом на «Город грехов». Я не могла удержаться от широкой улыбки, любуясь захватывающим ночным пейзажем города, который прежде видела лишь в фильмах: рекламные щиты с полуобнаженными девушками, яркие огни, звезды на небе... Вегас казался именно таким, каким его показывают в кино. Хотя, возможно, мое мнение было немного предвзятое, ведь я ужинала на крыше семизвездочного ресторана, где наш ужин готовил шеф-повар с семью мишленовскими звездами⁴.