В ее голосе слышалась нервозность, будто ей самой было нелегко говорить об этом.

— Наши сердца такие мягкие, Даралис. Они растягиваются. И мое сердце выделило место для Сальваторе. Я думала, что это невозможно, что я не смогу. Но когда оно растянулось, когда приняло его и его… любовь, жить стало проще.

Ее глаза затуманились, но Нирвана упорно не позволяла слезам пролиться.

— Твое сердце тоже сможет. Оно растянется, Даралис, просто перестань бороться, — ее голос стал тише, в ее взгляде читалось сочувствие. — Ты не победишь. Только не с Массимилиано. Он самый страшный из всех Эспозито. Позволь своему сердцу растянуться, Даралис. Это единственный способ… выжить.

Я редко оставалась одна – в палате всегда кто-то был. Если не Массимилиано, то Нирвана; если не ...

Я редко оставалась одна – в палате всегда кто-то был. Если не Массимилиано, то Нирвана; если не она, то Валентино. Сегодня, как ни странно, дверь открыла Сперанца – она уверенно вошла в комнату и направилась ко мне с миской знакомого супа, который я ем каждое утро. Твердую пищу мне пока употреблять нельзя, поэтому питаюсь я только жидкой.

Она одарила меня кошачьей улыбкой – зловещей и темной, от которой я непроизвольно вздрогнула.

— Доброе утро, Донна, — почтительно поприветствовала она меня, присаживаясь рядом и поправляя свое дизайнерское черное платье. Она выглядела настоящей представительницей богатой семьи Эспозито, ее платье вероятно стоило сотни тысяч, и от нее разило роскошью.

— Доброе, — прохрипела я едва слышно. Говорить было сложно – челюсть едва слушалась, каждый звук вызывал дискомфорт. Если бы я могла, я бы предпочла молчание, но Массимилиано быстро отбил эту мысль своей резкой фразой: «Даже не думай, блядь, строить из себя немую – вырву нахер язык».

Я решила не испытывать его терпение. Заговорила. Или, вернее, начала пытаться.

Сперанца осторожно зачерпнула суп ложкой и поднесла к моим губам, давая время медленно втянуть жидкость, позволяя теплу успокоить горло и наполнить желудок.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она, давая мне время, прежде чем поднести в очередной раз ложку с супом, разглядывая меня своими раскосыми черными глазами. Она напоминала кошку из кошмарного сна, говорящую и хищную, будто порожденную самой Тьмой.

— Хорошо, — коротко ответила я, не желая показаться грубой.

Раньше нам не приходилось общаться друг с другом. Но я прекрасно знала кто она. Нирвана рассказала мне о ее одержимости кошками и привычке убивать любовников, скармливая их тела своим питомцам – она верила, что любовь этих мужчин заставит кошек любить ее сильнее.

— Знаешь, я единственная с добрым сердцем в этой семье, — начала она с улыбкой, слегка наклонив голову и промокнув мои губы салфеткой. — Можно сказать, я здесь сиделка, — она легко рассмеялась, будто сказала что-то забавное.

Аккуратно сложив салфетку и положив ее на край кровати, она продолжила размеренно помешивать суп.

— Мы с тобой не близки, и не буду врать – вряд ли когда-нибудь станем. Дело не в том, что ты мне не нравишься. Просто чем ближе я буду к тебе, тем ближе придется быть к Массимилиано, и поверь – я не хочу однажды сказать тебе что-то лишнее и познать на себе гнев Божьего Ока.

Она опустила ложку в миску на коленях и пристально посмотрела на меня.

— Ты опасная женщина, Донна. Никому, кроме членов семьи, нельзя даже смотреть на тебя, не то, чтобы разговаривать. Если с тобой что-то случится, Массимилиано порвет всех на куски. Мой племянник стоит перед тобой на коленях, а ты этого даже не видишь, — она раздраженно цокнула языком. — И ведь всегда так – наивные девочки заполучают самых сильных мужчин. Докатились. Раньше женщины сами ставили мужиков на колени. А сейчас? Пара красивых глаз, милая улыбка – и всё…

Она говорила тихо, почти без эмоций, продолжая кормить меня супом.

— Я самый старший оставшийся член семьи, Донна. Когда я умру, Массимилиано станет официально старшим, — вздохнула она, слегка качая головой, отчего ее идеально уложенные волны волос мягко колыхнулись. — Моя семья... наша семья, — поправилась она, — очень важна. Эспозито – одна из самых могущественных семей в мире. Почти ничего не происходит без нашего ведома и одобрения. Мы влиятельные люди, Даралис, но, если ты попробуешь найти что-то о нас в интернете, то ничего не найдешь. Мы существуем лишь в умах тех, кто посвящен в истину.

Она поставила тарелку на пол и выпрямилась, положив руки на подлокотники и скрестив щиколотки. Ее взгляд был надменным, как у королевы, смотрящей на слугу.

— Ты выйдешь замуж за самого могущественного человека в мире, Даралис. Ты выйдешь замуж за Божье Око, — она произнесла это безразличным тоном, будто зачитывала строку из книги.

Она говорила, как вещий оракул, возвещающий неизбежное будущее, с которым, мне оставалось лишь покорно смириться.

— Я сочла важным уделить время и навестить тебя, чтобы провести серьезный разговор как с будущей женой главы семьи, — ее слова были холодны и расчетливы, и я предположила, что она собирается говорить о деньгах и власти, масштабы которых я не смогу до конца осознать.

От ее слов по телу пробежала дрожь.

— Массимилиано нужен наследник. Ему нужен ребенок, и ты должна заставить его это понять. Видишь ли, Даралис, Массимилиано – Дон семьи Эспозито. А Дон обязан оставить после себя наследника, чтобы продолжить свой род, и наследие моего брата, нашего отца, нашего деда и прадеда, вплоть до начала времен.

Она говорила, словно выносила приговор, лишенный сомнений.

— Я знаю и о его вазэктомии, и о его безумной ревности. Массимилиано не вынесет, если ты будешь любить своего ребенка больше, чем его, но тебе придется разобраться с этим, потому что это твой долг как его женщины. Ты должна убедить Массимилиано сделать обратную операцию, ты должна обеспечить наследника этой империи, Даралис. Дети Сальваторе и Нирваны никогда не смогут быть законными главами этой семьи. Их роль – быть шеей семьи, поддержкой, опорой. Нельзя требовать от шеи выполнять обязанности головы, так же как от головы – быть шеей. Ты ведь понимаешь, правда, Даралис? — спросила она, приподняв бровь, и ее голос стал тошнотворно сладким и мягким, будто она не просила меня сделать то, чего я отчаянно боялась.

Я не хотела рожать детей от Массимилиано.

— Ты должна быть настоящей женщиной, Даралис, — произнесла она с убеждением, словно звание женщины было чем-то большим, чем просто роль или долг.

Это был закон, непреложная истина.

— А женщины способны на всё. Мы планируем, плетем интриги, рассчитываем, любим… и заставляем мужчин делать то, что нужно, управляя всем из-за кулис. Время быть беспомощной девой прошло, Даралис. Ты женщина Массимилиано – прими это. Бежать некуда. Ты уже Эспозито, а венчание перед священником – лишь формальность. Ты стала одной из нас в тот момент, когда он впервые положил на тебя глаз…

Она сделала паузу, позволяя словам впитаться, и ее взгляд стал острым, как лезвие.

— Меня не волнует, насколько это ошеломляет. Добро пожаловать в реальный мир, Даралис. Добро пожаловать в нашу жизнь. Уверена, стоит тебе поговорить с Массимилиано – и к следующему году у тебя будет ребенок, — она улыбнулась той самой кошачьей, злобной улыбкой. — Ты теперь не просто одна из нас, Даралис. Теперь ты та, кто отдает приказы.

Она поднялась, изящным движением разглаживая платье, собираясь уйти. Однако на пороге остановилось, обернулась и добавила:

— И, как Массимилиано, ты стала призраком.

Я сидела перед зеркалом, в инвалидном кресле, тихая и неподвижная. Массимилиано стоял позади, не ...

Я сидела перед зеркалом, в инвалидном кресле, тихая и неподвижная. Массимилиано стоял позади, не сводя с меня взгляда, словно читая каждую мысль. Но мне было всё равно – я смотрела только на свое отражение. На эту чужую, обмотанную бинтами фигуру. Лицо, скрытое за слоями гипса и ткани, казалось не моим. Выглядела я как мумия, ожившая по нелепой ошибке. Ужасающе, невыносимое зрелище.