Спешиваться и ступать на землю, что еще недавно извергала мертвых, было жутко. Однако следовало продемонстрировать всем свое бесстрашие и решимость. И дать отдых нервно подрагивающему шкурой Белоногому. Если бы не этот подарок цзиньяньского принца – валяться бы генералу Линю на сходящей с ума земле среди древних костей.

- Глядите-ка… сокол. Цзиньяньцы сюда добирались, что ли?

- Опомнись, какой Цзиньянь. Мечи старые. Да никакого Цзиньяня тогда и не было.

- А откуда сокол тогда? Их же знак…

- У ученых господ спроси. Вдруг ответят. Только поклонись для начала по всем правилам, чтобы взашей не погнали.

Линь Яолян усмехнулся, почесывая шею Белоногого. Кое-кто из солдат пошустрее и посмелее уже начал приглядывать к тому, что выбросила земля.

- А ну унялись! – скомандовал перемазанный кровью и землей десятник, косясь на стоящего неподалеку генерала, - раненым помочь! Потом глазеть будете!

- А мне рассказывали, что тут в этих местах аккурат сам Жу Яньхэ правил.

- Ага. И Ганьдэ тут же была. Которая древняя, Яшмовая.

- Держи его!

- Тварь! Среди мертвых укрылся!

- Да он же не человек вовсе! – чей-то голос звенел от паники.

Линь Яолян переда повод Белоногого воину из свиты и пошел на шум.

Несколько копейщиков пригвождали к земле бьющееся тело в милиньском снаряжении. Любой человек уже лишился бы чувств от боли и льющейся из ран крови, но тот, кого удерживали острия копий, с утробным рычанием скалил зубы и бился как нанизанная на острогу рыба, лишь расширяя полученные раны.

В глазах, безумно выкаченных на пределе возможного, не было ни тени рассудка. А губы и подбородок были испятнаны еще свежей кровью.

- Тварь… мертвеца грыз.

- Да смилуются Небеса.

- Милинь и правда нечестивцы…

- Это же демон! Демон внутри!

- Налегай сильнее, вырвется!

Линь Яолян заметил, что взгляд твари в человеческом обличье вдруг остановился на нем. В глазах стало появляться осмысленное выражение. И это было выражение жуткой запредельной ненависти, заставившей Линя Яоляна содрогнуться. Но не от страха, а от незнакомого прежде глубинного отвращения.

Хуасинь словно сама собой покинула ножны и взлетела, ловя неяркий свет солнца. А потом опустилась, отсекая твари голову.

- Гадатели говорят, что таких нужно рассекать на пять частей, - отрывисто бросил Линь Яолян.

Иссущенные как хворост тела, трупы со следами зубов, обглоданные мертвецы, бессмертный, что пытался убить его, вставшая на дыбы земля, извергающая мертвецов, эта тварь с демоном внутри, предупреждения и совет гадателя, слова девы Дин о том, что наступил недобрый год… неужели и правда начинается Шестая Эпоха? Ведь, если верить свиткам предсказаний, ее начало ознаменуют великие беды и возвращение демонов в Срединный мир…

Линь Яолян отер Хуасинь с особым тщанием и вернул в ножны. Через поле к нему спешил Оу, тащивший по земле знамя – то самое, под которым бились милиньцы.

- Почтение и слава моему генералу, - гонец Оу чуть заметно задыхался, - знамя милиньцев…

Знамя было не совсем милиньским. Сейчас Линь Яолян ясно видел, в чем заключалась насторожившая его неправильность. Шесть монет, давний знак боевых знамен Милиня, перекрывал другой. Угловатый, простой знак, по начертанию выглядевший очень древним.

Не узнать его было трудно. Именно под таким знаменем на фресках и картинах, что рассказывали о падении Яшмовой Ганьдэ, шли в бой нечестивые бессмертные.

Драгоценная дама Пэн Каймин знала, сердцем чувствовала недоброе. Прежде честолюбиво мечтавшая о том, что понесет дитя от Его высочества первого принца Шэньгуна, теперь она почти проклинала день, когда царственное семя прижилось в ее чреве. Холодный колючий взгляд принцессы Шучун не сулил ничего хорошего.

Пэн Каймин как могла старалась утаить беременность. Однако разве можно во дворце скрыть подобное событие! Оказались напрасны все мольбы, все посулы серебра лекарям, что регулярно осматривали допущенных на царственное ложе женщин. Закон и долг службы обязывали их сообщить о том, что та или иная дама оказалась в тягости – и они сообщали. И пусть наложница не смела рассчитывать на большое торжественное оглашение, но о ее ожидании становилось известно всему дворцу.

Оставалось лишь в тревоге метаться по новым, более просторным покоям, что отвели ей после вести о беременности. Если бы только можно было бежать! Скрыться в каком-нибудь храме как можно дальше от Гуанлина и заставить мир позабыть о ней! Даже угроза того, что ее могут по распоряжению Шучун услать вместе с неродившимся ребенком в дальние северные провинции, не казалась Пэн Каймин такой уж пугающей. Судьба переменчива, а принц Шэньгун всегда больше благоволил ей, чем законной супруге. Государыня Синьюэ тоже была сдержанно благосклонна, и, кажется, осталась довольна вестью о том, что у ее сына будет второе дитя. Даже несмотря на то, что средоточием всех надежд и чаяний императрицы сейчас была принцесса Шучун.

И все же Пэн Каймин никак не могла справиться с грызущей тревогой, усиливавшейся всякий раз, когда она, следуя заведенному церемониалу, отправлялась на утреннее приветствие к императрице и встречала там взгляд Шучун. Холодный и острый, как игла. Не ревнивый. Скорее оценивающий. Примеряющийся.

Поэтому, когда пришли слуги, носившие на одеждах вышитую золотом орхидею – знак тех, кто прислуживает супругам принцев Цзиньяня, - сердце Пэн Каймин тоскливо замерло. Слуги равнодушно оттолкнули попытавшуюся встать на их пути служанку м окружили Пэн Каймин.

- Почтительно просим драгоценную даму следовать с нами.

- Куда? – Пэн Каймин чувствовала себя оцепеневшей, как птичка перед змеей.

Любезность фразы и почтительный поклон не обманывали ее – во взгляде и голосе говорившего был холод.

- Повеление и приказ Ее высочества.

Пэн Каймин беспомощно огляделась. Страх сковал ей горло, когда сильные руки с двух сторон схватили ее за локти. Она никогда не отличалась смелостью. Не умела сражаться.

Галерея, ведущая в сад, была удивительно пуста. Как будто эта часть дворца вымерла. Вопреки ожиданию, слуги повели ее не в покои, что занимала принцесса. Почему-то слуги вывели ее в сад и повели прочь, все дальше от дворцовых построек. Что с ней будет? Ей дадут какое-нибудь снадобье, чтобы избавить от плода, как порой поступали с неугодными наложницами? Или Шучун придумала что-то иное?

Пэн Каймин не поспевала за быстрыми шагами мужчин. Она споткнулась. Потом еще раз. Ноги женщины ослабели и стали словно ватными, но это не задержало слуг. Пэн Каймон вздернули за локти, пытаясь поставить на ноги. А потом просто потащили дальше.

Неверие в реальность происходящего смешалось с возмущением от такого грубого обращения и ужасом. Они же всего лишь слуги, пусть и слуги пребывающей в ожидании принцессы! Как они смеют так обращаться с дочерью благородной семьи? Она же из рода Пэн, ее брат командует конниками Гуанлина! Неужели эти люди так уверены, что влияния Шучун хватит, чтобы защитить их от наказания за непочтительность?

Возмущенный возглас застрял в горле Пэн Каймин, когда в голове мелькнула пугающая в своей простоте мысль – эти слуги просто уверены, что она никому ничего не расскажет. Ее уже будто не считают живой.

Впервые в своей жизни Пэн Каймин, известная своей кротостью, попыталась сопротивляться. Она рванулась из рук слуг – жалко, неловко, изо всех сил. И ничего не довилась. Безжалостные руки держали крепко. Даже звать на помощь было бесполезно – ей было известно, какими глухими в нужный момент умеют быть люди во дворцах и домах знати.

Дорожка, по которой ее тащили, становилась все более запущенной. А впереди маячил колодец, накрытый деревянной крышкой. Из глаз Пэн Каймин брызнули слезы. Неужели все закончится вот так? Здесь, в глухом углу сада, в давно засохшем колодце?

- Не надо, - беспомощно взмолилась она, - добрые господа… отправьте меня в храм… заставьте вытравить плод… я не приближусь более к стенам дворца… смилуйтесь… ради костей ваших родителей…