Сяохуамей не говорила о подобном даже в самом сильном раздражении – возможно, из милосердия, пытаясь пощадить его чувства. Янмей же была совершенно безжалостна.

- Хао Сюаньшэн был прав, - Янмей раздраженно стукнула щипцами для угля о край жаровни, - это худший из восходов звезды. Знаешь, когда он пришел искать тебя, он убедил дать мою кровь для поисков. Я дала. Хотела укрыть тебя от лишнего внимания Пяти Дворов. Вижу, он даже не смог ею толком воспользоваться… однако, сестра, я скажу эти слова. Быть может, тебе стоит обратиться к Байхэ?

Сяохуамей судорожно усмехнулась, на миг перестав быть красивой. Вздернувшаяся верхняя губа обнажила мелкие острые густо посаженные зубы.

- Байхэ? Этот проклятый журавль, вечно играющий в свои игры? Он уже ославил меня преступницей за то, что печать попала в руки смертных, хотя Жу Яньхэ был единственным, кто сумел ее укротить!

- Однако же Байхэ создал эту печать…

- Вырвав сердце Соколу! Создал, только чтобы прикрыть свои преступления, которых сам же испугался! – Сяохуамей сжала руки так, что ногти налились синевой, - сколько раз я проклинала его.

- Поверь, его проклинают многие, - Янмэй покривилась, словно ей в рот попало что-то донельзя горькое, - я тоже не прощу ему ни твое загубленное сердце, ни тот суд, ни приговор, ни твое заточение. И все же за ним стоит сила Пяти Дворов.

В просторном покое стало очень тихо. Казалось, было слышно, как бьются их сердца.

- Мы найдем ее, сестра, - наконец вновь заговорила Сяохуамей, - разыщем до того, как ею воспользуются, или пусть моя душа навеки станет игрушкой демонов всех Преисподних. А потом я передам ее тому, кто сможет совладать с ее силой.

- Ты уверена, что не ошиблась в выборе такого человека? – голос Янмей прозвучал очень мягко. Как у мудрой бабки, сочувствующей бедам внуков.

- Уверена. Я имела время на то, чтобы присмотреться к нему. И хорошо помню, какова была сила души Жу Яньхэ. У него она не меньшая… даже большая.

- А если он не согласится? Не каждый обладает таким величием духа, чтобы ради подаренных мир столетий покоя отречься от судьбы небожителя.

- Генерал Линь обладает таким величием, - с горячностью вклинился в разговор Дин Гуанчжи, и нарвался на насмешливый взгляд Янмей.

- Он действительно благороден, - согласилась с Дином Гуанчжи Сяохуамей, - я верю, что мы сумеем его убедить, если он засомневается. Но… сестрица, мне нужно восстановить силы. Быстро.

Дин Гуанчжи сдал кулаки так, что ногти впились в ладони. Быстро восстановить силы Меняющие Облик, как и бессмертные, могли выпив жизненную силу из кого-то. А здесь, в усадьбе Таоцзы, наверняка немало беззащитных девочек и девушек... До сих пор Сяохуамей была милосердна и не осушила никого до полного истощения и смерти, но как знать, что она сделает теперь.

- Сестрица, - Янмей покачала головой, - о чем ты меня просишь…

- Их здесь много. По доле сил от каждой. От тех, кого ты уже обучила восстанавливаться.

Янмей нахмурилась. Дин Гуанчжи прикусил губы, чувствуя себя соприкоснувшимся с немыслимо грязным делом, память о котором никогда его не покинет.

- Это не будет стоить жизни ни одной из них, - сверкнула глазами Сяохуамей, - я клялась еще Соколу.

Что он мог сказать? И что он мог сделать? Дин Гуанчжи с трудом проглотил чай, который словно обратился в желчь прямо во рту. Безмятежный роскошный покой усадьбы Таоцзы казался почти ужасающим.

- Не молодому господину воротить нос, - Янмей, нехорошо усмехнувшись, своей рукой вновь разлила чай по чашам, - если бы не его послушание учителю, несомненно, заслуживающее высочайших похвал… Впрочем, одно наполняет мою душу радостью и скрашивает тяжесть наступающих времен. Я смогла увидеть единственную сестру.

Несмотря на человечность этих слов, Дин Гуанчжи не обманывался. Он понимал, что благодарить его за это счастье не собираются.

Мертвецов он обнаружил в кустах близ дороги примерно в первой половине часа тростника. Несколько тел, одетых в смешение одежд Милиня и Данцзе. Похоже, что все были мужчинами, но без тщательного осмотра с уверенностью утверждать не представлялось возможным. Тела несчастных лишились всех жизненных сил, и напоминали связки иссохших ветвей, обтянутых хрупкой кожей, похожей на старую бумагу. Оружие мертвецов так и не покинуло ножен, что означало одно – нападение было внезапным. Или же несчастных сначала одурманили чарами, лишив возможности сопротивляться.

Меняющие Облик или собратья-отступники? Ответа на этот вопрос Хао Сюаньшэн пока не нашел. Близ тел не было никаких следов, которые могли бы дать подсказку. А расколотые внезапной страшной смертью души еще не успели вернуться к своим покинутым останкам. Взывать к ним не имело смысла.

Хао Сюаньшэн начертал успокаивающие неприкаянные души знаки на коре ближайшего к мертвецам дерева и двинулся дальше. Рано или поздно кто-нибудь найдет эти останки и похоронит их – просто ради того, чтобы увеличить счет своих благих дел. Или из обычного страха перед неупокоенными мертвецами. Это не имело разницы – Хао Сюаньшэн видел, что даже разгневанным душам в этих опустошенных телах не за что ухватиться, чтобы обрести пристанище.

Все чаще его охватывало ощущение бесплодности и бессмысленности поисков. Несмотря на все старания, он не мог обнаружить никаких явных признаков печати и Сяохуамей. Он словно блуждал в непроглядном тумане. Тот след, что ему удалось уловить в сгоревшем Шэньфэне был зыбким, почти призрачным.

Он чуял странный глухой зов, ведущий его на север Данцзе. Туда, откуда тянуло темной угрозой, порой заглушавшим все. В той стороне лежал Милинь, и это озадачивало. Казалось, след ведет туда. Не упустил ли он что-то из вида в том краю, сосредоточившись на отслеживании спутанных Жил Дракона? Чему он не придал значения, когда, будучи захваченным стремлением поймать Сяохуамей, бросился к Янмей в усадьбу Таоцзы? К чему не пригляделся внимательнее?

Придорожная чайная была почти пуста – немного путешественников сейчас шло по дорогам Данцзе. В трудные времена люди предпочитают до последнего оставаться на своих местах, оберегая нажитое, пока их не погонят прочь страх, нужда или отчаяние.

Хао Сюаншэн старался не привлекать к себе лишнего внимания. День ото дня люди со все большим подозрением и враждебностью относились к любым чужакам. Быть милиньцем в Данцзе теперь стало едва ли не опаснее, чем вести род из Цзиньяня. Не далее, чем два дня назад на глазах Хао Сюаньшэна в другой подобной чайной избили и выбросили за порог семью, в которой заподозрили родство с милиньцами.

Облик странствующего ученого пока еще служил для Хао Сюаньшэна защитой от слишком пристальных взглядов, а усвоенная неторопливая манера речи позволяла скрыть цзиньяньский выговор. Но кто знает, как скоро попадется на его пути некто достаточно бдительный, чтобы уличить в притворстве.

Допивая суп, он привычно краем уха прислушивался к разговорам. О ценах на соль, что взлетели просто неимоверно. О том, что наверняка теперь подорожает мука из гречихи, ведь большую ее часть везли из Северного Предела, где сейчас бесчинствуют милиньцы. О том, что недавно храмовый гадатель, как ни старался, не смог назвать бочару Кэ благоприятный день для свадьбы старшего сына. Позвали взамен другого, но не справился и тот, и что же теперь получается, откладывать свадьбу на неведомый срок или вовсе от нее отказываться? О том, что недавно из леса начало тянуть такой жутью, что за хворостом страшно пойти, и не иначе, как там порча завелась. Что беспутный водонос Чжань уже десять дней как пропал – не иначе, вновь загулял, и его матушка исходит слезами от сокрушения. Что люди Милиня в своей нечестивости дошли до полнейшей мерзости, и двоюродный брат жены слышал, как его дяде рассказывал маклак, мимоходом побывавший в тех местах…

Что же именно рассказывал бродячий торгаш нитяным товаром дальнему родичу говорившего, Хао Сюаньшэн уже не слушал. Приближающееся ощущение чего-то нечистого заставило заныть корни зубов.