Пэн Каймин захлебнулась рыданиями, дрожа он ужаса, готовая на любые унижения и мольбы – лишь бы жить, дышать, видеть небо.

- Откуда взялась крышка?

- Какая разница? Уберите.

Тяжелый деревянный круг, покрытый какими-то странными знаками, отлетел в сторону. Пэн Каймин закричала, когда жесткие руки потащили ее к колодцу. Ужас и отчаяние придали ей сил. Несколько раз она почти смогла вырваться из рук своих палачей.

Она уже не молила о пощаде. Даже большне не кричала. Просто цеплялась до последнего за каменные края колодца в безумной попытке удержаться, продлить жизнь хотя бы на несколько мгновений, несколько вздохов. Старший из слуг, досадливо поморщившись, столкнул руки Пэн Каймин прочь. Тело полетело вниз, в распахнутую черную пасть давно иссохшего колодца. Отчаянный крик, в котором почти не осталось ничего человеческого, отразился эхом от стен и замолк. Последним напоминанием о даме Пэн осталась кровь из ее разодранных ладоней, запятнавшая края колодца и смазавшая очертания странных знаков, что покрывали камень.

***

Внезапный шум за дверями покоев заставил весело щебечущих дам примолкнуть и тревожно переглянуться. Неужели что-то случилось? Что-то такое, что заставило людей забыть о приличиях и нарушить тишину у личных покоев пребывающей в ожидании принцессы Шучун?

Когда двери распахнулись без какого-либо объявления, дамы пришли в еще большее смятение. Во дворце не входят так бесцеремонно, это не придорожная чайная на большом тракте.

Однако вид принца Шэньгуна на пороге вызвал настоящую оторопь. Его высочество нечасто навещал свою супругу в случаях, не предписанных этикетом и приличиями. Особенно редки его визиты стали сейчас, когда их брак наконец был благословлен ожиданием потомства. И никогда, ни при каких условиях принц не появлялся столь неожиданно, не оповестив о своих намерениях и опередив доклад служанок, что дежурили у дверей.

Принцесса Шучун привстала со своего места, прикрывая лицо веером. Ей недавно вымыли волосы, и сейчас они сохли, разложенные вокруг нее по подушкам. Вид, совершенно не приличествующий тому, чтобы принимать царственного супруга…

Лицо принца Шэньгуна было спокойным. Оно не меняло выражения никогда, что бы ни происходило. Но потемневшие немигающие глаза предвещали бурю.

Принц резко взмахнул рукавом, жестом приказывая дамам удалиться.

- Почтительно приветствую царственного супруга, - Шучун попыталась изобразить подобающий поклон.

Женщины, шелестя одеждами, устремились к выходу. Замешкались лишь сестры Шучун, находившиеся при ней неотлучно со дня первых движений ребенка во чреве.

- Не принуждайте ожидать, - голос Шэньгуна, ровный и спокойный, веял ледяным холодом.

Сестры обернулись на Шучун, ожидая ее подсказки. Принцесса заметила чуть сдвинувшиеся брови супруга и торопливо кивнула, прикрывая таящееся во чреве дитя рукавами своего платья. Чтобы принц Шэньгун настолько явно проявлял свои чувства? Это было нечто небывалое. И это пугало.

Шэньгун заговорил не ранее, чем за сестрами супруги затворились двери.

- Госпожа, ваш супруг желает знать, где дама Пэн.

Шучун невольно вздрогнула. Вот в чем причина гнева принца. В ее решении относительно дамы Пэн, осмелившейся понести в то время, когда она, принцесса, находится в тягости! В том, что Шучун не пожелала для себя повторения судьбы государыни Синьюэ, которой открыто пренебрегали долгие годы в угоду наложнице – настолько пренебрегали, что об этом было известно даже за стенами дворца.

- Дама Пэн отбыла из дворца, - решилась Шучун.

Разве супруга не имеет по закону права отослать прочь неугодную ей наложницу мужа? Кто такие Пэны? Никто из них никогда не был удостоен по-настоящему высокого сана…

Губы Шэньгуна сжались в бескровную нить. Шучун, напуганная столь явным проявлением гнева мужа и своим полным одиночеством, осмелилась взглянуть в глаза принца.

В устремленном на нее ледяном взгляде она не увидела ничего. Даже ненависти. Только безмерный холод.

- По вашему приказанию?

Шучун склонила голову. Ей стало страшно. Так же страшно, как и в день оглашения беременности, когда солнце вдруг скрыла тьма. Надежда была лишь на то, что Шэньгун не причинит ей вреда, помня о ребенке, которого она носит.

- Дама Пэн была в тягости. Носила мое дитя. Как и госпожа супруга.

Он знает, обреченно поняла Шучун. Знает обо всем. Слуги, казавшиеся такими надежными, не стали молчать? Принцесса стиснула зубы. Будь они прокляты вместе в дамой Пэн и ее чрезмерно плодородным чревом!

- Зная об этом, вы решились погубить даму Пэн и дитя от моей крови, - Шэньгун не повышал голос, но каждое его слово казалось камнем, падающим на крышку уже опущенного в погребальную яму гроба.

Нужно было все же оставить даму Пэн в живых. Просто дать ей снадобье, которое заставило бы извергнуть плод. И впредь следить за тем, чтобы подобное зелье получали все дамы, которых одарит благосклонностью Шэньгун.

Но как же он не видит? Почему он, столь умный, не понимает, что ее поступок вызван лишь желанием, чтобы их сын не повторил его судьбу, деля с братом от иной женщины право на Яшмовый трон? Чтобы Цзиньянь не оказался вновь на пороге распри в будущем? Чтобы ему самому не пришлось подобно государю Чжэнши разрываться между сыновьями от разных женщин?

- Я радела о вашем первенце, - начала было Шучун и осеклась, глядя, как супруг отстраняется от нее. Как от чего-то немыслимо мерзкого. Неужели и правда эта ничтожная Пэн Каймин была ему так дорога, что могла стать второй Янь Чжучжэн?

- Несчастное дитя, - холодно бросил Шэньгун, - лучше бы ему вовсе не являться на свет.

- Не говорите так, господин…

- Вы осквернили его ожидание убийством! – принц слегка повысил голос. Едва заметно, но это было громче любого крика.

Шучун прижала ладони к животу. Супруг не посмеет. Его мать-императрица благоволит ей. Она залог поддержки в его будущем правлении. Однако сейчас все эти мысли вовсе не казались Шучун утешительными.

- Вы будете служить поминальные службы по даме Пэн и ее ребенку каждые десять дней до конца жизни, госпожа. Вы останетесь моей супругой, но, что бы ни случилось – клянусь своей кровью, что не перешагну более порога ваших покоев.

Шучун сдавленно охнула, бессильно протягивая руки вслед уходящему прочь Шэньгуну.

Пэн Каймин, проклятая Пэн Каймин из своей могилы все же превратила ее в покинутую супругу!

***

Багряная звезда, заглядывавшая в пересохший колодец, была такой теплой. Такой зовущей. Так сладко было вновь ощущать ее свет и силу после того, как сдерживающая паутина заклятий распалась.

Она дремала здесь, в темной глубине, близ нарушенных потоков энергий, уже давно. Столетиями. Медленно обретая себя с каждой новой смертью в этом колодце. Впитывая предсмертный ужас и отчаяние каждой несчастной наложницы, жены или служанки. Создавая себе плоть из их гнева и последних проклятий тем, кто обрекал их на такую страшную участь.

Медленно-медленно. Столетие за столетием. Не ведая и не осознавая себя до поры. Пока свет багровой звезды не помог стать сильнее. Пока последняя двойная смерть не зажгла искру сознания.

«Я есть. Я существую.»

Познание медленно тянулось к ней из-за грани плотского мира. Она была одновременно всеми, обреченными на смерть в заброшенном колодце. Ожившее средоточие их несбывшихся надежд и непрожитых жизней. Неосуществленной мести и бессильного гнева.

И в то же время она была не ими. Она была самой собой, получившей свою судьбу и свое существование. Свой разум и свою волю. Пусть еще и не ведающей своего имени и не получившей потому всей своей силы.

До сих пор колодец был ей надежным укрытием. Ее колыбелью. Однако немыслимо навсегда оставаться в колыбели. Ее уже попытались здесь запереть, отрезав от ласкающего багряного света и шепота голосов братьев и сестер из-за грани мира, приветствующих, радующихся ее рождению, взывающих о помощи.

Остатки этих запирающих заклятий ощущались и теперь, подобные впивающимся в плоть отравленным иглам. И потому нужно было уходить. Избавиться от этой засевшей в теле раздражающей боли. Пойти к бесконечному источнику силы. Подобраться к тому, кто станет ключом, что избавит сестер и братьев от тягостного заточения. И еще – свершить месть, осуществив последнее желание той, что завершила ее рождение своей смертью.