Как только с торговцем разобрались, настало время судить самого убийцу. К тому же заподозрили возможного шпиона из враждебного племени, с которым вегеры раньше воевали. Ситуация для него была безвыходной, так как от наказания в виде Алой Дани его не спасли бы ничьи мольбы – его ждала смерть от рук родственников пострадавшей девушки и убитого ароканда.

Гулзур, собрав весь свой авторитет ради справедливости, обратился к преступнику. Однако прежде, чем он смог хоть что-то сказать, пришлось угомонить толпу, желающую смерти преступнику, разрушившему счастье молодой пары. Оры, возгласы и крики – всё это звучало в одночасье. Гулзур вскинул руку, чтобы призвать народ к тишине. Его голос звучал как гром среди ясного неба:

– На́змар зрог Ло́кмар. Ты обвиняешься в убийстве свободного ароканда, ранении свободной девушки и поджоге дома. Ты был пойман нашими дозорными недалеко от места преступления, и им же ты сознался в содеянном. Ты подтверждаешь свои слова? Признаёшь свою вину? – его глаза сверкали, полные решимости. – Кодекс гласит: нельзя лгать пред ликом богов, вождя и старейшин.

Назмар выглядел скорее отчаянно, нежели виноватым. Словно какая-то тёмная волна вытягивала из него последние остатки надежды. К тому же слышать крики в свою сторону «Убить его! Топорами порубить! Он это заслужил!» – наверняка неимоверно тяжело. Назмар практически смирился со своей участью.

– Да, мой вождь. Всё это правда. И я готов понести наказание. Я согласен на Алую Дань, дабы сохранить остатки моей чести, – сжимая кулак на груди произнёс Назмар. – Но к шпионажу я не причастен, вождь. Не причастен.

– Тогда суд выносит решение. Я, Гулзур зрог Регбедрок, вождь Гойрана и племени вегеров – признаю твою вину в содеянном. Родственники пострадавших забьют тебя до тех пор, пока не насытятся твоей кровью, – вождь вынес вердикт, даже не советуясь со старейшинами. Его голос звучал решительно, словно меч, разящий на битве.

Убийца молча вышел вперёд, зная, что его судьба уже предопределена. Он снял свой браслет и бросил его на землю, как символ своего поражения. Интересно, что творилось в его голове в этот момент? Жалел он о содеянном? Но как только ароканды из семей пострадавших вышли на площадь, он закрыл глаза и приготовился к концу. Он знал, что будет. Назмара привязали к столбу. Алая Дань заключалась в том, что пострадавшие возьмут столько крови, сколько захотят. И это зрелище было ужасным: осуждённого протыкали несколько раз, резали, пилили, в конце отрубили руку и снова проткнули насквозь.

Одокар стоял в шоке, не в силах поверить в увиденное. Райсенкард же попытался отвернуться, но его остановил Ураг, который шептал напряжённо:

– Ты должен смотреть. Отцу не понравится, если ты отвернёшься. Это признак трусости. Признак слабости, – дал совет младшему брату Ураг.

Райсенкард снова обернулся на казнь, на пытку. Что удивительно, Назмар ни разу не крикнул. Да что уж не крикнул, он ни звука не произнёс. Он всё время стоял с закрытыми глазами, застыв как камень. А когда дух покинул его тело, он выдохнул, и голова его опустилась, означая его смерть. Он заплатил кровью сполна. Но по крайней мере он мёртв, в отличие от того изгнанника, которого не примут ни в одну крепость свободных племён.

– Он это заслужил. Заслужил, – произнёс Ураг, пытаясь поддержать братьев.

Гулзур никогда не жаловал преступников, хоть на его счету было не так много подобных ситуаций. К ним он относился одинаково – с презрением. Однако на этот раз в его мрачных и холодных глазах, казалось, промелькнула искра уважения. Несмотря на то, что Назмар совершил ужасное преступление, он смиренно принял свою участь и умер, не издав ни единого звука – как подобает воину-ароканду.

После завершения суда толпа начала расходиться, кто куда. Семья вождя вернулась в длинный дом, где какое-то время будет царить тишина. Гулзур подошёл к Гримбашу, который точил копьё у кузни на улице, под ласкающими лучами осеннего солнца.

– Как Зафика? Я слышал, она скоро понесёт дитя, – обратился к сыну Гулзур, тень которого отбрасывалась на земле.

– Да, это так. У нас будет сын, – ответил Гримбаш, мельком взглянув в сторону отца. – Я уже купил землю в Музкорге. Там через несколько месяцев будет стоять мой дом.

– Чем здесь тебе не любо? – поинтересовался Гулзур, обходя сына с другой стороны и приподняв брови. – Не нравится убивать стариков?

Гримбаш выдохнул, раздражаясь от темы разговора, которая его совсем не радовала. Может он и не питал тёплых чувств к отцу, но убивать его на ритуальном поединке у него совсем не было желания. Впрочем как и становиться вождём.

– Я стар. Нет, не настолько, что завтра меня уже похоронят. Ещё пару десятков лет могу просидеть на деревянном троне. Но дело в престиже клана, понимаешь? – Спросил у сына Гулзур, почесав локоть. – Я могу ждать год, пять лет, десять. Ты главное дай знать, как будешь готов занять моё место.

– Я не буду вождём, не моё, – резко отозвался Гримбаш, уставившись в глаза отцу. – Войны, управление, битвы… Надоело это мне.

Вождь уже начал злиться, сильно сжав губы и кулаки. Гнев бушевал внутри него.

– Наш клан должен править Гойраном, а не другой! Наш – не другой! – прокричал Гулзур. – Ты этого не понимаешь? Что за сыновья мне достались: один хочет жить в глуши, а второй заглянуть под каждую юбку!

– Ураг не откажется от титула, если откажусь я, – всё также спокойно ответил Гримбаш, сохраняя серьёзный и гордый вид. – К тому же есть Вутергур.

– Вутергур, – фыркнул вождь, будто произнёс проклятье, и посмотрел в сторону. – Ты бы ещё сказал Хукура. Ему далеко до вашего с Урагом мастерства. Он не бился бок о бок со мной на войне.

– Научится, – перебил отца Гримбаш. – Это всё?

Гулзур недовольно посмотрел на сына, понимая, что разговор ни к чему не привёл, как всегда. Вождь молчал, не желая раздувать конфликт.

– Тогда я пойду, – отрезал Гримбаш и, взяв копьё, удалился прочь с территории длинного дома, желая побыть одному.

Гулзур печально смотрел вслед уходящему сыну и тяжело вздохнул. Видимо придётся поговорить с Урагом. Или действительно заняться Вутергуром.

Можно подумать, почему Гримбаш так резко отвечает отцу на его предложения? И дело не только в том, что Гулзур долгие годы наседает на старшего сына. Нет.

Во времена второй войны погиб двоюродный брат Гримбаша. На деле Гулзур не был виновен, но эта война унесла жизни всех друзей Гримбаша. Это он не мог простить ему, хоть подсознательно понимал, что отец тут не причём. Таковы реалии войны.

Гримбаш же, несмотря на свою непреклонность и гордость, на самом деле сомневался, постоянно сомневался. Он понимал, что он старший сын вождя, да и в воинских умениях ему нет равных. Он был идеальным кандидатом на место вождя: молодой, горячий и умный. Но ему всё это было чуждо, хоть он и воевал на двух войнах. Гримбаш прирождённый воин, но убийства и вид крови врага не доставляли ему удовольствия. Скорее наоборот. Конечно, войн уже не было несколько лет, но он понимал, что его горячий нрав может привести к конфликтам, будь он вождём.

С другой же стороны была мирная жизнь в Музкорге вместе с Зафикой и детьми в будущем. Возможно сыну вождя ещё нужно будет привыкать к такому образу жизни, что не было бы проблемой для него. Но обычно представителям крупных кланов не дают просто так спокойно жить.

Что же в итоге он выберет: мирную жизнь или клан?

*****

В Гойране бушевала жизнь: фермеры собирали остатки урожая, торговцы закупали ресурсы, а ремесленники трудились, не покладая рук. Охотники и собиратели же находились за пределами города, погруженные в свои дела.

На чистом голубом небе возвышалось яркое солнце, его тёплые и ласковые лучи согревали эти земли. Холодный ветер, бушевавший последние дни, стих. На дворе тёплый сентябрь, самый конец месяца. Жители радостно встречали последние дни осени. Однако, через час после полудня, небо вдруг затянули плотные тёмные тучи. Солнце скрывалось, прерывая день, и его лучи не могли пробиться сквозь тяжёлые своды облаков. Такая резкая смена погоды несколько напугала местных жителей; они начали перешёптываться о гневе богов – горожане считали, что это не к добру.