Тонкие, нежные руки притягивают к себе. Эмрис гладит девушку по растрёпанным волосам.

— Виновата… виновата, виновата! — всхлипывая, бормочет словно заклинание Карлетт. — Я так виновата.

— Вы ни при чём, Моя Шерон, — успокаивающе шепчет Эмрис, покачивая ведьму в объятьях. — Вы не могли знать…

— Но я догадывалась! — надрывно плачет Карлетт. — Тогда, я должна была тогда догадаться! Она, она так странно себя вела, так странно. Надо было убедить её рассказать. Почему, почему я этого не сделала?

Ведьма говорит прерывисто, глотая слова. Не переставая всхлипывать, Карлетт выпутывается из объятий Эмрис и безвольной куклой падает на подушку. Сжатое в руке письмо они прижимает к груди.

— Где мой муж? — спрашивает Карлетт, чувствуя, как растёт желание оказаться в тёплых сильных объятьях.

— Его держат в восточном крыле, Моя Шерон, — отвечает фамильяр.

— Что? — недоумение отражается на уставшем лице ведьмы. — В смысле? Что произошло, пока я спала, Эмрис?

— Эм, пока вы спали, м, в вещах господина Тиндаля был найден клинок.

— И? Эмрис, я не понимаю, к чему ты клонишь!

— Этот клинок… он был окровавлен, Моя Шерон.

— Богиня, только не это, — выдыхает Карлетт.

Она понимает, к чему ведёт фамильяр, и не хочет этого слышать, но спрашивает:

— Что они сделали?

— Они использовали заклинание связи. Кровь на клинке оказалась кровью госпожи Дамкер. К тому же стража подтвердила, что господин Тиндаль заходил ночью в комнату госпожи. Сейчас он сидит под стражей до приезда градэнов. Будет суд.

Карлетт смотрит на своего фамильяра неверящим взором. На лице медленно расплывается дрожащая улыбка. Ведьма хихикает, а затем ещё раз и ещё, пока смех не перерастает в истерический хохот. Она смотрит на напуганную Эмрис безумными глазами, качаясь из стороны в сторону и мотая головой.

— Нет, этого не может быть. Не со мной! Это всё чья-то злая шутка! Богиня не может быть настолько жестока ко мне. Не может! Нет! — Карлетт кричит, обнимая себя за плечи.

Эмрис выбегает из комнаты, чтобы через несколько минут вернуться с пузатой глиняной бутылочкой. Она осторожно, поддерживая голову Карлетт, заставляет ту выпить всё до последней капли. Жидкость течёт по подбородку, ведьма кашляет, давясь горькой настойкой. Карлетт смотрит на фамильяра возмущённо и хочет высказаться, но потяжелевший язык не слушается, а глаза слипаются. Голова падает на подушку. Ведьма засыпает.

***

Когда Карлетт просыпается второй раз за день, за окном темно. Рядом никого. Мерзкий вкус настойки на языке заставляет ведьму поморщиться. Она вспоминает слова Эмрис, и на душе сразу становится тяжело и паршиво.

По каменному полу дует сквозняк, и девушка зябко ёжится, накидывая на плечи платок. Карлетт выходит из комнаты и стучится в соседнюю дверь, в ответ слыша лишь тишину. Быстро преодолев ступени лестницы, Карлетт сворачивает в широкий коридор. Охраны около покоев матери нет. Девушка стучится в дубовые позолоченные двери. По ту сторону слышится приглушённое одобрение войти. Верховная Жрица стоит около окна, когда Карлетт оказывается в комнате.

— Как твоё самочувствие? — спрашивает женщина, даже не посмотрев на дочь.

— Я… — Карлетт стопорится, прислушиваясь к своим ощущениям. — Я не знаю.

Говорить о себе совершенно не хочется, поэтому девушка спрашивает:

— Как мадам Дамкер?

— Плохо. Похороны стали последней каплей. Она не выходит из комнаты, прикована к кровати. Телей не отходит от неё ни на шаг.

Диона поворачивается к дочери, оглядывая её измождённым, но строгим взглядом.

— Скоро приедут градэны. У тебя неподобающий вид для встречи с ними, — чеканит женщина.

Карлетт смотрит вниз, на своё помятое платье, и машинально проводит рукой по спутанным после сна волосам.

— Я пришла поговорить с тобой не о моём внешнем виде, — хмурится она.

— Я знаю. Приказ посадить Алкея под арест был не моей идеей, и не мне его оспаривать. Это простое соблюдение правил.

— Но что-то ты же можешь сделать? — спрашивает Карлетт.

— Пока я могу только отправить письмо его отцу и дожидаться приезда градэнов. Суд всё расставит на свои места.

Карлетт дёргается и неверяще смотрит на мать.

— На свои места? Градэны не будут возиться с Алкеем. Они не будут искать виновного в смерти Мароны! Они замнут эту историю и вернутся протирать штаны в своих хоромах!

— Следи за языком! — прикрикивает на дочь Верховная Жрица. — Помни, о ком ты говоришь. Я знаю, что тебе сейчас непросто, но это не повод выходить из себя. Умей с достоинством выдерживать невзгоды.

— Ты говорила бы также, если подобное произошло бы с отцом? — шепчет Карлетт.

Напряжённые плечи Дионы уставши опускаются. Она смотрит на дочь, сжавшуюся и кажущуюся такой маленькой посреди просторной комнаты.

— Иди сюда, — мягче говорит женщина и разводит руки для объятий.

Карлетт ныряет в них, зарываясь носом в материнское плечо и чувствуя на макушке нежный поцелуй. Сухие тёплые пальцы гладят волосы, прижимая ближе к себе. На глаза снова наворачиваются слёзы, и Карлетт жмурится, пытаясь сдержать их.

— Т-ш-ш, тише, — шепчет Диона. — Всё будет хорошо, милая.

Карлетт прижимается ближе и тихо всхлипывает.

***

Повернув в правый коридор, где располагаются жилые комнаты, ведьма останавливается около знакомой двери. Потянувшись к ручке, Карлетт на мгновение замирает в нерешительности. Противное, вязкое чувство вины захватывает девушку в чёрный липкий кокон. Становится противно от самой себя. Карлетт жмурится и трясёт головой, отгоняя от себя плохие мысли. Дверь открывается с неприятным скрипом. Открытое окно разносит по полу лёгкий сквозняк. Вся комната, стерильно чистая, пугает своей тишиной и холодом. Карлетт осматривается. Диваль, сгорбившись, сидит на полу, держа в руках портрет Мароны.

— Она так боялась всех подвести, — говорит фамильяр, когда Карлетт садится рядом. Его волосы нежно-розовыми волнами обрамляют лицо. — Не могу в это поверить. Я просто…

Он зажмуривается и отворачивается, пытаясь скрыть слёзы. Карлетт знает, что фамильяр испытывал к Мароне чувства, далёкие от тех, которые может себе позволить его статус. Диваль родился в семье обычной кухарки и портного, которые работали при дворце. И он не стал бы фамильяром Мароны, если бы маленькая ведьмочка сама не выбрала его на праздновании своего четырнадцатилетия.

Карлетт наблюдает за тем, как парень мягко оглаживает большим пальцем портрет возлюбленной.

— Ты уже слышал? — спрашивает девушка.

— Да, — отвечает Диваль. Тусклость его голоса пугает ведьму. — Я не верю в это. Господин Тиндаль — благородный и добрый маг. Нет ему резона убивать мою леди. Чтобы посадить вас на место Верховной Жрицы? Не сочтите за грубость, но это чушь несусветная. Ведь все в Акрате знают, как вы относитесь к идее быть преемницей своей матери.

Карлетт остаётся лишь согласно кивать на слова фамильяра.

— Я обещаю тебе, Диваль, мы найдём настоящего убийцу Мароны.

Парень переводит взгляд на ведьму. Чёрные, узкие, похожие на треугольники глаза затапливает печаль и горе утраты. Он смотрит снисходительно-тёплым взглядом, как умудрённый опытом старец на только начавшего свой путь юнца.

— Для этого должно случиться чудо, Моя Шерон.

Карлетт не отвечает, взглядом упираясь в картину, висящую на соседней стене. На ней в окружении густого зимнего леса открывается красивый вид на ледяное озеро.

Выйдя из покоев фамильяра, Карлетт спускается по лестнице, держа путь в восточное крыло. Стены дворца давят со всех сторон, а ведьмы и ведьмаги с портретов провожают Карлетт полным жалости взором. Она кидает на них беглый взгляд, не снижая скорости. Ковровое покрытие заглушает стук каблуков. Холодный ветер забирается под платье. Карлетт плотнее кутается в тонкий платок.

Восточное крыло — закрытая, заброшенная часть дворца, так и не восстановленная после войны. Стены её пропитаны сыростью и запахом пыли. Быстрым шагом девушка преодолевает длинную, плохо освещённую винтовую лестницу, останавливаясь около двух охранников. Один из них, тот, что повыше, с круглым лицом и приплюснутым носом, который делает его похожим на кабана, бросает на ведьму короткий взгляд и молча отворяет обитую железом дверь. В комнате пахнет гнилостью и камнем. Источниками света служат окно башни и одинокая свеча на комоде.