— Хорошая работа. Тогда увидимся за ужином.

Уайатт улыбается.

— Пэтси готовит свой пастуший пирог. Видишь? Не всё так плохо.

Почти, думаю я, нажимая на газ.

Выжженный солнцем асфальт мерцает в зное. Мне не хватает воздуха. В горле ком, пульс барабанит. Я включаю радио и выкручиваю громкость на максимум. Сердце перестаёт бешено колотиться, когда в динамиках звучат первые ноты My Maria.

Чёрт, я люблю Brooks & Dunn. Гарретт познакомил меня с их первым альбомом Brand New Man, и с тех пор я их слушаю.

На ранчо меня ждёт куча дел.

Поговорить с Джоном Би— Джоном Бьюргаром, если по полному имени, насчёт этих коров. Проверить забор, который наши работники должны были починить на юго-восточном пастбище. Позвонить механику, чтобы записаться на техобслуживание кормовозов. Напомнить кузнецу про встречу завтра. Он вечно путает даты.

Райдер утром жаловался на горло. Не подцепил ли он ангину от Эллы? Мы уже который раз передаём эту заразу друг другу.

Может, из-за всех этих дел я и проезжаю мимо ухоженного въезда на ранчо Лаки, где узловатые дубы отбрасывают спасительную тень на сочную зелень кустарника.

Мне нужно перевести дух. Дать себе время подумать. Я всё жду, когда тревога утихнет, когда я перестану чувствовать себя так, будто меня затягивает в водоворот.

Гарретта не стало несколько месяцев назад.

Я, по крайней мере, уже должен бы спать больше пары часов за ночь.

Но я боюсь, что если остановлюсь, перестану что-то делать для всех и каждого — снова случится что-то плохое.

Я трачу бензин впустую, но если прямо сейчас снова окунусь в хаос, разлечусь на куски. А последнее, что всем нужно — это управляющий, брат, который не способен делать свою работу.

Музыка орёт в колонках. Я еду ещё минут десять, пока не появляется знакомая грунтовая дорога. Земля вокруг потрескалась и выжжена добела, её серо-коричневый оттенок делает дыхание тяжелым. Ржавые кованые ворота над дорогой: Ранчо Риверс 1904.

Когда-то эта земля была ухоженной.

Да, не такой зелёной, как Лаки — немногие ранчо могут сравниться с ним. Гарретт серьёзно относился к своему долгу перед землёй. Мы вместе работали с экологами, чтобы сделать ранчо убежищем для дикой природы.

Я бы хотел сделать то же самое с Риверс. Но такие проекты требуют времени. И денег. Много-много денег. Денег, которые я думал получить сегодня.

Помимо животноводства и добычи нефти ранчо Лаки приносит огромную прибыль.

Даже если Молли получила все финансовые активы Гарретта, ранчо зарабатывает столько, что мне хватило бы с лихвой, чтобы вдохнуть новую жизнь в Риверс.

Это была бы умная инвестиция: объединение двух ранчо позволило бы добавить новые источники дохода. Я мог бы увеличить поголовье скота, расширить нефтедобычу. Включить в дело гостиничный бизнес — может, переделать дом моего детства в площадку для мероприятий или небольшой гостиничный комплекс. Открыть охотничий лагерь, который можно было бы сдавать в аренду или использовать для школьных программ по изучению дикой природы.

Проект огромный, но достойный.

Он принёс бы доход не только нам, но и всему сообществу. Превратил бы Хартсвилл в место, куда приезжают охотники, туристы на выходные, молодожёны.

Вместо этого все эти деньги идут в карман Молли.

И на что она их потратит? На новый Рэндж Ровер? На ещё одну пару блестящих ковбойских сапог, которые и дня не продержатся на настоящем ранчо?

Я сворачиваю на дорогу, морщась, когда грузовик подпрыгивает на ухабе. Этого раньше не было.

Слева простирается пустующее пастбище. Ограждение, давно оставленное на милость природы, провисло в нескольких местах.

Меня накрывает воспоминание: отец помогает мне натянуть рабочие перчатки, прежде чем присесть рядом у этого самого забора. Он учил меня чинить его. Рано утром. Весна. Яркое солнце. Достаточно тепло, чтобы оставить Дюка в детском кресле на заднем сиденье этого самого грузовика, с опущенными окнами.

Я слышу, как он напевает себе под нос, а отец терпеливо помогает мне копать глубокую яму в земле, размякшей от обильных дождей. Я никогда не забуду, как гордился собой, когда заборный столб встал на место, и как отец сжал мне плечо.

— Вот это работа, сын. Отличная работа.

Дюк начал капризничать, так что мы вернулись в дом. Мама приготовила нам обед, от которого можно было лопнуть: бургер с расплавленным сыром, домашние чипсы из батата, запеканку с брокколи. Всё это залили приторно-сладким лимонадом. А на десерт — ну конечно же, техасский шоколадный пирог. Я почти уверен, что мы с братьями съели его целиком. Райдер так вымазался глазурью, что мама вывела его во двор и смыла всё с него из шланга. Потом она включила разбрызгиватель, и мы носились вокруг него, как малолетние психи.

Это было хорошее время. Лучшее. И от этого ещё больнее осознавать, что оно ушло навсегда. Как и Гарретт.

Я убавляю музыку и делаю круг по ранчо. Дом выглядит нормально, но всё остальное — в таком же состоянии, как забор. Крыша сеновала исчезла после торнадо пять лет назад. Система орошения вышла из строя давным-давно. Теперь все пастбища, мимо которых я проезжаю, стоят голые.

Я так хочу создать новые воспоминания здесь. Сохранить память о родителях. Отдать дань их труду. Сделать это место таким, где мои братья смогут развиваться и чувствовать себя в безопасности. Иногда, по ночам, я даже ловлю себя на том, что представляю, как растил бы здесь свою семью. Рядом с братьями и их семьями. Жизнь на ранчо никогда не была лёгкой. Но это было волшебное место для ребёнка.

Я с трудом сглатываю, разворачиваюсь и выезжаю обратно на главную дорогу. Понятия не имею, что буду делать. Но будь я проклят, если какая-то зазнавшаяся городская принцесса встанет у меня на пути, когда я пытаюсь дать своей семье жизнь, которой они заслуживают.

Она хочет войны? Я ей её устрою. У меня ещё есть силы для борьбы.

Борьба — это всё, что у меня осталось.

Глава 3

Молли

СЛАДКОголосые МЕШКИ ДЕРЬМА

— Мам? Ты меня слышала?

Мама кивает, хотя продолжает смотреть в телефон, быстро печатая что-то на экране.

— Да. Прости, дорогая, ты же знаешь, я гоняюсь за этим огромным объектом…

— Тем, что в Хайленд-Парке?

— Ага. — Мама улыбается телефону. — Только что пришло письмо от владельца. Кажется, я его заполучила!

— Это потрясающе. Поздравляю.

Наконец она поднимает на меня взгляд, берёт свой несладкий чай.

— Самый крупный объект в истории фирмы. Шестьдесят миллионов! Ты можешь в это поверить?

— Шестьдесят? Вау. А кто владелец?

— Разве я не говорила? Думала, что говорила. — Она хмурится, когда официант ставит перед ней салат. — Извините, но я просила подать это с заправкой и сухариками отдельно. С сыром тоже. О, посмотри, Молли, у тебя в салате тоже всё оставили.

Я натягиваю улыбку.

— Кажется, я так и заказывала.

Я вернулась в Даллас из Хартсвилля несколько дней назад, но мама была в разъездах и прилетела только сегодня утром.

— О. — Она снова поворачивается к официанту. — Давайте просто упростим ситуацию: заберите оба салата и принесите их с заправкой, сухариками и сыром отдельно. Спасибо.

Я наблюдаю, как наши тарелки уносят, а мой желудок недовольно урчит.

— Ты же знаешь, если убрать сухарики, сыр и заправку, останутся только листья салата и немного редьки?

— Поверь, вся эта молочка и пшеница в сухариках, твоему желудку это не на пользу, — отвечает мама.

Я обожаю свою маму. Она вырастила меня одна, работала полный день, но при этом всегда приходила на все мои выступления, выпускные, теннисные матчи — в отличие от папы, который не пришёл ни разу. Я бесконечно её уважаю.

Но, чёрт возьми, иногда мне хочется, чтобы она немного расслабилась. Чтобы меньше переживала о внешности. Меньше заботилась о том, как выглядеть в глазах других.

— В общем, этот парень владеет одной из крупнейших нефтегазовых компаний. Переезжает в Великобританию с новой женой. Говорят, они переделывают шикарный особняк в Кенсингтоне, прямо рядом с Уильямом и Кейт.