Их семья владеет ранчо по соседству с землёй моего отца. Я видела этих парней в магазине сельхозтехники в городе и как-то раз на родео в Лаббоке. Не настолько часто, чтобы мы могли подружиться, их мать учила их дома, так что в городе они появлялись редко, но достаточно, чтобы знать, кто они такие.

Не в силах выдержать взгляд Кэша ни секунды дольше, я опускаю глаза на его ботинки. Квадратный нос, тёмно-коричневые, кожа со складками от времени, но тщательно ухоженная, с тёплым блеском после свежего слоя кондиционера.

Возвращается то смутное чувство узнавания, которое я ощутила раньше.

Благодаря моей работе я знаю о ковбойских сапогах больше, чем кто-либо. Это пара Lucchese: безупречная работа, дорогие, классические. Такие сапоги передают из поколения в поколение.

У отца были Lucchese. Не знаю, откуда эта уверенность, но она тяжело оседает в животе.

— Молли, позволь представить Кэша Риверса, — Гуди протягивает руку в его сторону. — Он управляющий на вашем семейном ранчо, боже, уже сколько…

— Двенадцать лет, — коротко отвечает Кэш. В его голосе что-то раздражённое. На меня? Но с чего бы?

И теперь он работает на нашей земле? Что случилось с ранчо его семьи? Я ничего не понимаю.

Хотя это объясняет, почему он здесь, на оглашении завещания отца. Как управляющий, он, возможно, будет знакомить меня с территорией?

Не то чтобы это имело значение. Как только ранчо Лаки перейдёт в мою собственность, я его продаю. Мне совершенно неинтересно управлять скотоводческим хозяйством в холмистой глуши. Всю жизнь я была городской девочкой, и мой дом в Далласе — там мои друзья, семья. Там же находится Bellamy Brooks, компания по производству ковбойских сапог, которую мы основали с Уилер. Дела наконец-то идут в гору, и наследство, которое я вот-вот получу, поможет вывести бизнес на новый уровень.

— Кэш. Вау. Я тебя помню, — я протягиваю руку.

Он смотрит на неё, губы сжаты в тонкую линию. Проходит неловкая пауза, прежде чем он, не говоря ни слова, берёт мою ладонь в свою тёплую, широкую руку. Сердце пропускает удар — от его крепкого рукопожатия, от того, как его загрубевшая ладонь прижимается к моей. Сухая, но какая-то живая, настоящая.

Я отвечаю таким же твёрдым рукопожатием, заставляя себя снова встретиться с ним взглядом.

— Давненько, — наконец говорит он.

От него пахнет. Простым мылом, смешанным с чем-то более притягательным. Лосьон после бритья? Что бы это ни было, аромат свежий, травяной, и он достаточно хорош, чтобы сердце пропустило удар ещё раз.

— Рада снова тебя видеть, — выдавливаю я.

Жду, что он ответит. Что это за имя вообще — Кэш? Настоящее или прозвище?

Он молчит.

— Ну что ж, раз все в сборе, — Гуди берёт папку и маленькую сумочку на молнии, который протягивает ей Зак. — Давайте начнём. Пройдём в конференц-зал.

Она идёт по коридору. Я бросаю взгляд на Кэша, который чуть приподнимает шляпу у груди.

— После вас.

Интересно, он просто неразговорчивый или же настоящий придурок?

Я так хочу вернуться в Даллас, что у меня скручивает живот. Впрочем, он у меня болит всегда, так что это не новость.

Следую за Гуди по коридору, ощущая тяжёлые шаги Кэша у себя за спиной.

Один час. Два — максимум.

И у меня будет достаточно денег, чтобы осуществить свою мечту.

Ну, хотя бы одну из них.

И, может быть, если я вложу деньги отца в Bellamy Brooks, мне наконец станет хоть немного легче. Может, я перестану злиться… ну, на всё.

Гуди садится во главе длинного, отполированного до блеска стола. Я тянусь к стулу справа от неё и наблюдаю, как Кэш усаживает своё большое тело в кресло слева. Он ставит свою шляпу вверх дном, так что тулья смотрит в потолок. Это что, способ сохранить форму или ещё какая-то ковбойская примета?

Затем он поднимает руку и проводит короткими пальцами по волосам, отчего рубашка натягивается на его широкой груди.

Я резко отвожу взгляд и начинаю копаться в сумке, доставая свой планер. Мне он сейчас совершенно не нужен, но надо же чем-то занять руки. Внезапно я чувствую нервозность.

Что, впрочем, совершенно нелепо. Мама уверила меня, что я единственный ребёнок отца, его единственная наследница. По условиям их бракоразводного соглашения, всё его имущество переходит мне, потому что он так и не женился снова и у него не было других детей. Деньги — это единственное, что он мне давал. Стоило мне попросить, он тут же выписывал чек.

Но когда мне нужен был он сам — его никогда не было рядом.

Я списываю свою нервозность на нахмуренного ковбоя напротив. Который, между прочим, лениво откинулся на спинку кресла, расставил колени в стороны и раскинул руки на подлокотниках, как будто ему до смерти скучно.

Вспышка злости накрывает меня с головой. Думаешь, я хочу здесь быть, придурок?

Мы с отцом не были близки. Но, несмотря на это, я не хотела, чтобы он умирал. Даже если теперь мне достанется куча его денег и ранчо. Честно говоря, я бы очень хотела, чтобы он был жив. Чтобы я могла… не знаю… попробовать ещё раз.

Позвонить ему в последний раз и сказать: я люблю тебя, мне жаль, можем начать сначала?

Я всегда думала, что у нас впереди целая жизнь, чтобы всё исправить. Часть меня хотела, чтобы он знал, насколько сильно я была ранена его отсутствием после их развода, когда мне было шесть. И когда я подросла, я полностью от него закрылась. Думала, что когда стану достаточно взрослой, когда добьюсь успеха, когда перестану держать обиды, мы сможем уладить всё между нами.

Теперь этого шанса у меня больше не будет. И от этой мысли мне становится невыносимо больно.

Гуди раскладывает на столе несколько листов бумаги, выравнивая их в три аккуратных ряда.

— Прежде чем мы начнём, хочу сказать, что такие моменты могут вызывать сильные эмоции. Если вам понадобится перерыв, просто скажите, хорошо?

Я снимаю колпачок с фиолетового фломастера.

— Хорошо.

— Да, мэм, — Кэш выпрямляется и опирается локтями о стол.

— Тогда приступим, — Гуди бросает взгляд на бумаги. — Для удобства мы разделим имущество Гарретта Рэндалла Лака на две категории: финансовые активы и материальные. Ранчо Лаки включает в себя 1036 квадратных километров земли, 15 тысяч голов скота, 22 постройки, несколько единиц тяжёлой техники и нефтяную скважину, которая производит около 160 тысяч литров нефти в сутки. На момент подписания завещания на ранчо работало 50 человек…

Я слышу слабый шорох ткани. Посмотрев через стол, замечаю, что колено Кэша подрагивает. Он тоже нервничает.

Зачем он здесь? Надеется что-то получить от отца?

— …и, наконец, финансовая категория, включающая наличные средства и инвестиционный портфель. Гарретт распорядился передать их в траст…

Кэш поднимает глаза, и наши взгляды сталкиваются. Я наконец-то понимаю, что написано в его взгляде.

Озлобленность.

Что? Почему? Меня не было в этом городе двадцать лет. Что я вообще могла ему сделать?

— …всё это значит, — Гуди резко вдыхает, и Кэш переводит взгляд на неё, — что Гарретт в последний раз внёс изменения в своё завещание в апреле этого года. В этом дополнении он постановил, что ранчо Лаки и все его операции переходят его единственной живой родственнице — Мэри Элизабет Лак, по прозвищу Молли.

Громкий хлопок раздаётся, когда Кэш с силой опускает ладони на стол, заставляя меня вздрогнуть.

— При всём уважении, Гуди, это ошибка. Гарретт говорил, что ранчо достанется мне.

У меня закружилась голова. В груди словно сжалась чья-то крепкая рука.

— Простите, что?

— Гарретт обещал мне ранчо. — Кэш смотрит мне прямо в глаза. — И не раз.

Гуди хмурится.

— Боюсь, у нас нет этого в письменном виде.

Я в упор смотрю на Кэша.

— Ты бредишь?

— А ты? — парирует он. — Гуди, Гарретт говорил, что внесёт это в завещание. Весь Хартсвилл может подтвердить. Пэтси и Джон Би. Рабочие с ранчо. Салли, Таллула — все слышали, как он это говорил. Подумай сама. Я знаю ранчо Лаки лучше, чем кто-либо. Моя семья живёт в Хартсвилле уже несколько поколений…