— Она умоляла его переехать с нами. Но, видимо, он слишком сильно любил ранчо, чтобы оставить его, так что остался. Мама говорит, что больше не злится, но иногда мне кажется, что она никогда не простит отца за то, что он не погнался за ней. А я долго злилась на него за то, что он не погнался за мной.

Кэш переваривает мои слова. Мне нравится, что он не заполняет паузу пустыми фразами про горе и отношения. Если есть что-то, чего Кэш не делает, так это бессмысленные разговоры.

— Вы с отцом часто общались, когда ты была маленькой? — спрашивает он.

Я покачиваю головой.

— Время от времени. Иногда он приезжал, обычно по делам. Мы могли сходить поужинать или что-то в этом роде, но не больше. Я знаю, мама не хотела, чтобы я ездила на ранчо одна. Думаю, со временем… — я пожимаю плечами. — Он просто перестал пытаться, может быть? Кто знает. Но меня это бесило, а мама, вместо того чтобы помочь мне справиться, только подливала масла в огонь, потому что она тоже злилась. Я ненавидела его, потому что она его ненавидела, понимаешь? Мне было её жалко.

— Воспитывать ребёнка одной — непросто.

— Вот именно. Так что когда у меня добавились подростковые загоны, я, кажется, просто сорвалась. Перестала отвечать на звонки отца. Когда он приезжал, отказывалась с ним разговаривать. И наши отношения так и не оправились.

— Это тяжело, — хрипло говорит Кэш.

Я моргаю, прогоняя слёзы.

— Теперь я жалею об этом. К тому моменту, как я закончила школу, мы с папой стали просто чужими.

— Тебе сейчас сколько?

— Двадцать шесть. А что?

Кэш бросает на меня взгляд.

— Когда твой отец перестал звонить, это было как раз тогда, когда он взял нас с братьями под своё крыло.

Я замираю.

— Это не оправдание, но… да, он был очень занят.

Я снова моргаю. Внутри всё смешивается в клубок из эмоций. Облегчение? Облегчение от того, что отец исчез не потому, что я сделала что-то не так, а потому, что взял на себя заботу о пятерых осиротевших мальчишках и был по уши в делах?

Или мне больно от того, что он выбрал их, а не меня?

Потому что, чёрт возьми, осознание того, что он любил их каждый день, что был рядом с ними так, как никогда не был рядом со мной, пронзает меня, как нож.

Неудивительно, что я столько лет злилась.

На самом деле, я всегда чувствовала не злость, а боль — из-за того, что большую часть моей жизни отец заставлял меня чувствовать себя ненужной.

Я понимаю, что он не хотел этого намеренно. Теперь понимаю.

Но это было так.

И от осознания, что другим он дал ту любовь, в которой отказывал мне, всё равно становится невыносимо больно.

— Я знаю, что это много информации для размышлений, — продолжает Кэш, будто снова читая мои мысли. — Но, может, стоит это обдумать.

Я киваю, ветер смахивает слёзы с моих висков.

— Я рада, что он был хорош с вами. Правда.

— Но?

— Но что?

— Будь честной.

Я бросаю на него взгляд.

— Зачем? Чтобы ты ещё больше меня ненавидел?

— Чтобы ты могла выговориться. Что бы это ни было, Молли, не дай этому разъесть тебя изнутри.

У меня переворачивается сердце. Я смотрю ему в глаза.

Во-первых, мне не кажется или Кэш постоянно произносит моё имя? Моё настоящее имя. И мне это нравится. Слишком нравится.

А во-вторых, почему бы и нет? Скорее всего, я скоро вернусь в Даллас и больше никогда его не увижу. Что мне терять, если он подумает обо мне хуже?

Может, именно поэтому я выпаливаю:

— Но я хотела, чтобы он был добр и ко мне тоже. Хотела быть доброй с ним, пока была возможность. Хотела… — Чёрт, ну уж раз начала. — Ну, мама у меня та ещё… штучка. Хотела бы я не позволять ей так сильно влиять на моё мнение об отце.

Глаза Кэша возвращаются на дорогу.

Мы замолкаем. Щёки горят, но ком в горле начинает потихоньку рассасываться. Ирония в том, что правда и правда помогает.

— Твоя мама — это твоя мама, — говорит он наконец. — Она тебя вырастила. Естественно, ты встала на её сторону. Дай себе поблажку.

— А ты бы дал? — я скрещиваю руки. — Дал бы себе поблажку, если бы непоправимо испортил отношения со своим отцом?

Он раздумывает.

— Я пару раз говорил твоему отцу об этом. Ладно, больше чем пару раз. Всё то, что я не успел сказать своим родителям, я сказал ему. — Кэш глубоко вздыхает. — Я говорил ему, что он пожалеет, если не попытается быть ближе к тебе.

Мой живот скручивает узлом.

— Правда?

— Чёрт возьми, да. Может, ты облажалась, но он был родителем. Взрослым. Он должен был знать лучше. Я любил Гаррета, не пойми меня неправильно. Но он был ужасно упрямым. Я знал, что о многом сожалею, и знал, что он тоже будет. Поэтому и сказал ему.

— И что он ответил?

Кэш делает долгий вдох и выдыхает.

— Что уже слишком поздно исправлять ошибки. Говорил, что после вашего отъезда был подавлен и не знал, что делать. Что понимал, что твоя мама несчастна. И думал, что дело не только в ранчо, а в том, что она была несчастлива с ним. Он не хотел причинять ей больше боли, преследуя её в её новой жизни.

— Но так он причинил ещё больше боли, просто не сделав ничего, — хриплю я.

— Я понимаю.

Он кивает.

— Насчёт тебя он говорил, что не хотел забирать тебя у мамы. Знал, что Обри нужна ты, а тебе нужна она.

— Мне он тоже был нужен.

— Я ему так и сказал. Я думаю, он это понял, но чувствовал, что уже слишком всё испортил, чтобы исправить.

— Я не оправдываю его…

— Я знаю. Но ему было паршиво из-за этого, Молли. Клянусь жизнью, Гаррет умер, любя тебя больше всего на свете.

Я просто смотрю на него, глаза наполняются слезами.

— Кэш.

— Ммм?

— Можно тебя обнять?

Он смеётся.

— А я думал, ты хочешь меня убить?

— Это я тоже могу. — Я всхлипываю. — Но… спасибо.

— За что?

— За то, что заступился за меня.

— Если бы я знал тебя, я бы этого не сделал, — ухмыляется он.

Я пихаю его в плечо.

— Только я начала тебя терпеть.

— Видишь? — Он снова встречается со мной взглядом, на губах ухмылка. — Очаровательный и эмоционально зрелый, как чёрт знает что. Пожалуйста, не благодари.

И только теперь я понимаю — живот у меня больше не болит.

Глава 16

Кэш

НЕ ОТСТАВАй

— Чувствуешь себя слишком самоуверенно, потому что сегодня немного покрутились на танцполе, да? — Глаза Молли сверкают. — Не забегай вперёд, ковбой.

— Мы же договорились без прозвищ.

— «Ковбой» — это не прозвище. Скорее… атмосфера.

— Атмосфера, которая тебе нравится?

— Атмосфера, которую я могу терпеть, да.

Я сворачиваю направо, и колёса машины встречаются с грунтовой дорогой, ведущей к ранчо Лаки.

Слава богу, мы дома, иначе я мог бы сделать какую-нибудь глупость. Например, потянуться через кабину, схватить лицо Молли и поцеловать её.

Понятия не имею, что со мной не так. Как я перешёл от желания избавиться от этой девушки к желанию попробовать её губы всего за… сколько, неделю? Почему я не могу перестать с ней флиртовать? Почему она не перестаёт флиртовать со мной?

Я останавливаюсь перед Новым домом, фары освещают окна. Заглушив двигатель, я паркуюсь.

Молли замирает.

— Что ты делаешь?

— Как ты думаешь? — Я хватаюсь за ручку двери. — Провожаю тебя до дома.

— Зачем?

— Потому что, — медленно отвечаю я, — на улице темно, вокруг полно животных, и я хочу убедиться, что ты нормально дойдёшь. Ты забыла включить наружные огни.

Она выглядит чертовски мило, когда так хмурится — нос морщится, губы поджаты.

— Это часть «ковбойской атмосферы»?

— Пусть будет так.

— Я справлюсь. То есть, дойти одна. Тут всего-то метров десять.

Я ухмыляюсь и распахиваю дверь.

— Вот именно. Всего десять метров, так что позволь мне тебя проводить.

— Я не приглашаю тебя внутрь! — бросает она, открывая свою дверь.

Я обегаю капот и держу её дверь открытой.

— Я и не говорил, что хочу зайти.