Я замираю, увидев несколько пакетов, стоящих в коридоре прямо перед моей дверью. Наклоняюсь, заглядываю внутрь — и вижу, что они набиты пачками английской соли. С запахом эвкалипта. Записки нет, но она и не нужна.

Перехватывает дыхание. Хватаю один пакет и мчусь на кухню.

Кэш стоит у кофеварки, разливает кофе по двум кружкам. Добавляет в каждую молоко и сахар, потом берет их обе и оборачивается. Улыбается, увидев меня.

— Это что такое? — поднимаю пакет с солью.

Кэш делает глоток кофе с таким видом, будто только что не совершил жест, который, может, и не тянет на грандиозный, но и не совсем пустяк. Потому что я, кажется, никогда в жизни не получала такого вдумчивого подарка. Да, мне дарили что-то дорогое, что-то чрезмерное. Но подарки, которые продиктованы заботой, а не чувством долга?

Никогда.

— Тебе нужно принимать ванну с солью каждую ночь, Молли.

— В твоей ванне?

Его улыбка дергается.

— Если хочешь.

— Я даже не знаю, что сказать.

— «Спасибо» — хорошее начало.

Я только ставлю пакет на стол, когда Кэш протягивает мне кружку.

— Спасибо. Я серьезно. — Перехожу кухню и беру кофе. — И за это тоже спасибо.

Мне кажется, или он нарочно коснулся моих пальцев? По коже пробегает ток, в груди раскрывается что-то теплое и живое.

— Соль реально помогает, да? — Кэш не сводит с меня глаз. — Ты двигаешься довольно бодро сегодня утром.

Он заметил, как я двигаюсь?

Почему от этого мне становится жарко? Почему хочется одновременно улыбаться и закусить губу? Почему хочется наброситься на него?

Где, черт возьми, Пэтси? Ах да, у нее выходные.

— Ты был прав, — выдыхаю я. — Помогает.

— Спорю, тебе тяжело даются эти слова.

Я показываю пальцами крошечный зазор.

— Совсем чуть-чуть.

Кэш наблюдает, как я пью кофе. Я наблюдаю, как пьет он. В груди разливается огонь от этого удовлетворенного, глубокого звука, который вырывается у него из груди.

— Ты работаешь по выходным? — спрашиваю я.

Он качает головой.

— Вообще-то, у меня выходные. Но все равно работаю.

— Конечно.

Уголки его губ поднимаются, когда он смотрит на меня поверх кружки.

— Даже не знаю, что люблю больше: утренний кофе или пиво после обеда.

— Думаю, это зависит от того, с кем ты его пьешь.

Его волосы еще влажные после душа. Запах мыла сбивает с толку. Я буквально в одном шаге от того, чтобы наброситься на него.

Особенно когда он говорит:

— Тогда, наверное, кофе мне нравится больше.

Не флиртуй.

Не. Флиртуй.

— Или твое вечернее пиво в Рэттлере, — бросаю я.

Снова этот низкий, пробирающий до костей смех. Снова эта улыбка. Снова этот игривый блеск в голубых глазах.

— Это тоже люблю.

Господи. Неужели я влюбляюсь в него?

Это была бы катастрофа. Риск, на который я не могу пойти. Особенно сейчас, когда начинаю всерьез вовлекаться в работу на ранчо.

Особенно сейчас, когда оно мне начинает нравиться.

Я поняла, что ранчо Лаки — это Кэш. Если я потеряю его, есть очень большая вероятность, что потеряю и наследие своей семьи.

А я хочу, чтобы отец гордился мной.

А значит, я абсолютно точно не могу переспать с Кэшем.

Даже если он добрый. Внимательный. И такой чертовски горячий, что временами это почти больно.

Может, мне просто нужно хорошенько переспать с кем-нибудь? Наверняка это всего лишь сексуальная неудовлетворенность, которая подняла свою уродливую голову. Уверена, хороший секс с кем-то, кроме Кэша, поможет мне избавиться от этого неуместного влечения к моему управляющему.

Но с кем, черт возьми, мне переспать в Хартсвилле?

Я не могу замутить ни с кем из ковбоев или рабочих с ранчо. У меня нет ни времени, ни желания шататься по Рэттлеру в одиночку в поисках приключений. Может, сгонять в Даллас на выходных? Хотя мы с Гуди еще не обсуждали, могу ли я вот так просто уезжать с ранчо.

Ответ приходит на следующее утро, в понедельник.

Вернее, еще ночью. Похоже, Палмер решил устроить себе веселое воскресенье и загулял допоздна, потому что в 23:45 прислал сообщение.

Палмер Мейсон:

Ты не спишь?

Пульс срывается с ритма. Я могла бы его проигнорировать. Наверное, так и следовало бы поступить. Но мне нужно что-то, чтобы удержать себя от чувств к Кэшу. Иначе я либо сойду с ума, либо, что еще хуже, поддамся этим чувствам.

Прежде чем успеваю одуматься, пальцы уже двигаются по экрану.

Как далеко ты готов поехать ради секса?

Ответ приходит спустя несколько часов.

Ты на том самом ранчо? Которое унаследовала.

Три часа от Далласа.

Думаю, смогу выкроить время.

Эти выходные?

Я в деле.

Все складывается идеально. Ну, почти. Я не хочу, чтобы Кэш ревновал или что-то в этом роде. Но, скорее всего, Палмер и я даже не выйдем из спальни. Кэшу не обязательно знать, что он здесь. Никто не должен знать. Я всегда могу сказать, что занята делами, связанными с производством сапог.

Я веду себя глупо. И знаю это.

Но я не приезжала в Хартсвилл ради буквального и фигурального секса в сене с человеком, который управляет ранчо моего отца.

И уж точно не приезжала, чтобы влюбляться.

Я приехала за деньгами и ради спасения Bellamy Brooks.

А уроки ковбойского мастерства от симпатичных ковбоев — это просто приятный бонус.

Не больше и не меньше.

— У меня к тебе серьезный разговор.

Мама фыркает.

— Да? Ну-ка, расскажи.

Я заправляю влажные волосы за уши. Только что вышла из душа после целого дня, проведенного на ранчо. День был хорошим.

Очень хорошим.

В основном потому, что я постоянно ловила на себе взгляд Кэша — от этого мне становилось жарко, тревожно и чертовски приятно.

Но главное, он заботился обо мне. Когда я начала клониться в седле, он напомнил мне выпить воды. Когда Уайатт предложил помочь чистить стойла, Кэш быстро вмешался, забрал меня с собой в офис и усадил разбирать письма, касающиеся предстоящего зимнего отела. Терпеливо объяснял, как все это работает, разбирал со мной детали.

И даже сейчас у меня трепещет сердце от воспоминаний. Он уделял мне время так, будто ему и правда нравилось, что мы вместе.

Мне точно нравилось.

Но теперь мне предстоит жутко неловкий разговор с мамой, который я откладывала сколько могла.

— Папины похороны, — осторожно начинаю я. — Ты говорила, что пригласила всех его друзей и родных.

После этих слов повисает многозначительная пауза.

— Ты осуждаешь меня за то, что я не позвала на похороны каких-то случайных работников с ранчо?

— Эти люди не случайные, мама. — В груди пылает огонь. — Они его семья. Может, они не связаны с ним кровью, но он их любил. Имели ли мы право лишать их возможности попрощаться?

— Дорогая, я не знаю этих людей. Я бы даже не знала, с чего начать приглашать их. Церковь была маленькой, и твой отец не хотел бы устраивать из этого большое событие.

Я прикусываю язык, чтобы не сказать что-то, о чем пожалею.

— Можно было начать с того, чтобы поговорить с людьми, с которыми папа работал десятилетиями. Думаю, Гуди тебе писала — она бы сказала, с кем он был особенно близок.

Мама откашливается.

— Что сделано, то сделано. Прости, что тебя это расстроило…

— Я не просто расстроена. Мне стыдно. Это выставляет нас бессердечными и черствыми. Все здесь скорбят. Они хорошие люди, мама. Они заслуживают лучшего.

Еще одна пауза.

— Прости.

От печали в ее голосе сжимается сердце. Я закрываю лицо ладонью.

— Нам нужно стараться быть лучше, мама. Я стараюсь. И тебе тоже стоит попробовать.

Я слышу, как она сглатывает.

— Я постараюсь. Так, значит, у тебя там все нормально?

— Все хорошо. В основном благодаря людям, которые меня окружают.

— О. — Мама не из тех, кто теряется, и тот факт, что у нее вдруг пропали слова, говорит о многом. — Я рада слышать, что с тобой хорошо обращаются. Я скучаю, дорогая. Так чертовски сильно.