И, порывшись в сумке, в доказательство предъявила студенческий билет.

Постовой изучил лицо на снимке и сравнил с моим. Я молила Первотворца, чтобы здесь не ставили у дверей безопасников, способных распознать обман. Но, видимо, безопасники были слишком ценными, чтобы морозить их на улице.

— Вроде и правда, — кивнул постовой и перевёл взгляд на Сэмюэля. — А это кто, младший сынок?

Постовые захохотали. Сэмюэль, без того румяный от мороза, покраснел ещё больше и засопел.

— Он со мной, — твёрдо сказала я.

— Больно много чести. Вас, мисс, мы пропустим, а этот пускай здесь подождёт.

Сэмюэль кивнул и отошёл, и я не стала спорить.

Постовой, не без усилия отворив дверь, крикнул в полумрак:

— Эй, Фицхью! Тут у нас дочь безопасника, Хардена. Проводи к комиссару!

И прибавил мне, махнув рукой:

— Ну, ступайте, ступайте, мисс.

Бросив последний взгляд на Сэмюэля, я вскинула подбородок, чтобы придать себе уверенности, и переступила порог. Фицхью, долговязый юноша с оттопыренными ушами и преувеличенно бравой выправкой, провёл меня по коридору, а затем по лестнице, ступени которой были уже истёрты сотнями ног. Жёлтые тусклые лампы помаргивали.

Должно быть, меня вели особым путём, каким не ходили рядовые посетители. Издалека доносился шум голосов, потом он совсем затих. Я шла, держась за холодные перила, и, казалось, слышала эхо каждого своего шага, каждого выдоха и вдоха. Воздух тут был холодный, неподвижный, тяжёлый.

Кабинет комиссара находился в конце длинного коридора. Над дверью горела жёлтая лампа, такая же тусклая, как и все, виденные мною тут. Фицхью постучал, сообщил, кто я, осведомился, не подождать ли ему снаружи, впустил меня и ушёл.

В противовес всему остальному, сам кабинет оказался светлым. Он располагался в угловой башенке, и стол комиссара стоял в эркере, где полукругом тянулись окна в деревянных решётках, обрамлённые зелёными бархатными занавесями. Войдя из сумрачного коридора, первым делом я только и разглядела, что светлое пятно окон и тёмную фигуру комиссара на их фоне.

— Мисс Харден? — спросил он, поднимаясь. — Не ожидал. Что вас привело?

И, обойдя стол, подвинул мне кресло.

Томас Твайн был невысоким, седеющим и полноватым, с коротко стриженными волосами, зачёсанными вбок, и аккуратными усами. Светлые глаза в тяжёлых веках внимательно взглянули на меня. Мог ли он уже понять, что на мне иллюзия? Впрочем, я всё равно должна рассказать всю правду.

— Мне некогда садиться, — сказала я. — Пожалуйста, дело срочное! М…

«Мистер Харден в беде», хотела сказать я, но струсила. Ведь придётся рассказывать, в чём я замешана, а доброго и понимающего Бернарда здесь нет. Вдруг меня теперь же бросят за решётку, а потом уже станут разбираться?

— Мой отец в большой опасности, ему грозит смерть! — выпалила я. — Умоляю, помогите! Он велел обратиться к вам, если это случится.

Брови комиссара взлетели.

— Вы знаете, где ваш отец? — спросил он.

— Да, в Энсворде, он…

— Ах ты, — перебил меня комиссар. — Значит, он всё же вернулся. Садитесь.

— Но времени нет, его держат в полицейском участке и в любую минуту могут убить, прошу, нам нужно ехать!

— Садитесь, — холодно повторил мистер Твайн, смерив меня тяжёлым взглядом. — Видит Первотворец, я уже сделал для него всё, что мог. Сядьте.

Ничего не понимая, я нерешительно села, сжимая сумку, а комиссар торопливо прошёл за стол и потянулся к коммутатору. Он вставил штепсель в гнездо линии, служащей для связи с Энсвордом, сверился со справочником и поместил шнуры с кристаллами в нужные гнёзда.

Что значит «сделал всё, что мог»?

В камине потрескивали дрова, и тепло приятно обволакивало меня. Кабинет был уютным, коричневым и зелёным — обои со светлыми и тёмными полосами, дубовые панели, массивный стол с коммутатором и обитый бархатом диван у стены. Повсюду лежали деловые журналы и книги — и на полках, и на отдельном столе, ограждённые поручнями. Даже на полу, рядом с корзиной для бумаг, высилась стопка.

Мистер Твайн, постукивая по трубке, напряжённо ждал ответа. Потом сказал:

— Комиссар Твайн, Центральное управление. Я знаю, что у вас наш безопасник. Харден, да. Не смейте ничего делать до моего приезда. Последствия вы представляете.

Он отжал рычажок, переставил штепсель в гнездо линии, служащей для связи с Эрхейвеном, и быстро поместил шнуры в другие гнёзда, а затем набрал ещё и код на диске, в этот раз уже не сверяясь со справочником. Он звонил кому-то в столицу. Кому-то важному, раз был ещё и код. Кому?

Хмурясь, комиссар ждал. Потом справился насчёт лорда Камлингтона.

— У миссис Харден? — переспросил он. — Благодарю. Не нужно, номер я знаю.

И повесил трубку.

— Лорд Камлингтон? — спросила я. — Это ведь тот, кто изобрёл аркановоз? При чём здесь он?

Мистер Твайн поглядел на меня, прижав палец к губам. Он уже переключился на загородную линию Дамплока, опять переставил шнуры и перевёл рычажок в положение звонка.

— Томас Твайн, — представился он. — Мне нужен лорд Камлингтон… Милорд? Это я. Возможно, вам будет интересно узнать, что мисс Харден у меня. Да, в управлении. Жду.

Он отжал рычажок, выдернул штепсель и воззрился на меня.

— Скоро за вами приедут, мисс Харден, и отвезут к матери. Ожидайте.

— Я предпочла бы поехать с вами в Энсворд, — робко сказала я, но он принялся заполнять журнал и сделал вид, что меня не расслышал.

На столе боком ко мне стоял портрет в рамке. Стекло чуть отсвечивало, но я разглядела юношу лет двадцати, молодую женщину и строгую даму с поджатыми губами — вероятно, сына, дочь и жену комиссара. Интересно, они тоже верили ему, как себе? А если бы им грозила смертельная опасность, он тоже счёл бы, что бумаги куда важнее их спасения?

Рядом лежала стопка газет. Моё внимание привлёк заголовок: «Таинственное исчезновение! Неужели проклятие предков настигло графа Камлингтона?». Я невольно вчиталась: конечно же, всё обман. Граф Камлингтон проиграл на скачках целое состояние и перестал выходить в свет, только и всего, а молва уже вспомнила о самом первом носителе этого титула, который действительно исчез, и его так никогда и не нашли. Какое же это проклятие, если за двести лет пропал только один человек? А нынешний граф, судя по всему, вовсе и не пропал. Эти газетчики всегда хитрят!

Старая газета, ещё летняя. Зачем комиссар её хранил? Я протянула руку, но мистер Твайн, заметив мой интерес, тут же схватил всю стопку и убрал под стол.

— Ничего здесь не трогайте, — строго сказал он и вернулся к работе.

Напольные часы отмеряли мгновения — тик-так, тик-так. Два часа, начало третьего. Тик. Так.

Почему граф Камлингтон? Почему, чтобы Диту забрали и отвезли к матери, комиссар звонил не самой матери, а этому графу?

— Когда вы поедете в Энсворд? — спросила я. — И почему вы ни о чём меня не расспрашиваете? Разве вам не хочется знать, почему мой отец оказался в тюремной камере? Вам всё равно, что его жизни угрожает опасность? Он говорил, что верит вам, как себе!

Комиссар устало поглядел на меня и сказал:

— Хотите совет, мисс Харден? Не прекословьте людям, у которых больше власти, чем у вас. Бернард прекословил, и потому, в общем-то, всё равно, куда ещё его угораздило встрять. Это не самая большая его проблема теперь. А вы не спорьте и не задавайте вопросов. Поймёте, когда за вами приедут.

— Кому он прекословил? Что случилось? — немедленно спросила я, но мистер Твайн уже принялся писать и ответил только, не поднимая глаз:

— Я работаю, мисс Харден.

Тогда я сунула руку в сумку и тихо, как только могла, вырвала лист из блокнота. Затем, отыскав карандаш, написала вслепую, не вынимая руки: «Меня везут в дом Харденов. Я не доверяю Т. Т.»

Раз или два комиссар поднимал взгляд, будто проверял, на месте ли я. Я нервно улыбалась ему.

В половине четвёртого на коммутаторе загорелась зелёная лампочка и зазвенел колокольчик.

— Лорд Камлингтон? — спросил комиссар, подняв трубку. — Проводи их ко мне, Фицхью.