Я только пожала плечами. Не хочет говорить — что ж, её дело!

Вечером, когда легла в постель, я вспомнила, как глупо выглядела в нашу последнюю встречу с Кристианом. Забыла, где нахожусь, и клонила голову набок и гримасничала, воображая наш разговор, а он тем временем сидел напротив и ждал, пока я его замечу. Наверняка подумал обо мне невесть что, но не сказал из вежливости, а теперь постарается меня избегать…

Я с головой укрылась одеялом и горько заплакала от обиды.

Всё воскресенье мы с Дитой молчали и не заговаривали друг с другом. Возникло тягостное ощущение, будто мы поссорились, хотя ведь мы совсем не ссорились. Я всё искала повод начать непринуждённую беседу и всё не находила.

В столовой за обедом, поглядывая на Диту, я наконец сказала:

— Знаешь, вчера я взяла в библиотеке Кеттелла…

Она тут же поднялась и сказала только:

— Прости, мне нужно идти.

А ведь в её тарелке ещё оставался суп! Дита отправилась к раздатчице, доедая на ходу, и у выхода задержалась, прежде чем поставить тарелку на столик. У неё вовсе не было повода так спешить, ни малейшего, да она и не спешила, пока я с ней не заговорила.

Это означало лишь одно: Дита всё-таки обиделась, что вчера я ушла, не выслушав её.

Свой обед я доела без радости. К тому же сегодня давали этот суп, до того странный на вкус, что не удавалось понять, рыбный он или мясной, и до того разваренный, что я не могла узнать добавленную в него крупу. Один только лук остался полусырым и то и дело попадался в ложке, тёмно-серый и глянцевитый, как мокрица. Он похрустывал во рту, и о мокрицах я подумала совсем, совсем напрасно!

Я вернула раздатчице тарелку с недоеденным супом и почти до вечера бродила вокруг общежития в надежде, что увижу Кристиана хоть издали. К сожалению, мне так и не удалось его заметить. Неужели он меня избегал?..

Так хотелось поговорить об этом хоть с кем-то, спросить совета, но у кого? Здесь у меня была только Дита, и она явно не стала бы слушать. Наверное, решила делать вид, что меня не существует, как поступали мама и Розали, а я по опыту знала, что эту стену не прошибить ничем — ни мольбами, ни слезами. Что ж, и пусть молчит!

Я бродила по двору, когда к входу с треском подкатил паромагический велосипед, чуть кренясь набок. За рулём, широко улыбаясь, сидел господин Сторм в чёрной кожаной куртке с заклёпками и в защитных очках, но без шлема. Его длинная рыжая борода от быстрой езды свесилась за плечо, как шарф, а лысина блестела от пота. Похоже, господин Сторм всю дорогу крутил педали, экономя топливо.

В коляске позади него находилось что-то большое и прямоугольное, завёрнутое в тёмную ткань. Этот предмет придерживала маленькая веснушчатая рука. Хильди вернулась и привезла новые рамы.

Её отец тут же пошёл договариваться с комендантшей и искать рабочих, и скоро в нашей комнате стало довольно шумно и тесно.

— Подымай! — басил господин Сторм, взмахивая руками. — Да куды, куды, выпустишь, оно как шандарахнется! А с этим-то чё? Эка его расколдобило!.. Левее, сказал жа, левее… Ух, ягодка моя, как ты ловко всё замерила, вишь, тютелька в тютельку встало.

— Дак чё ж я? Небось не криворукая, — довольно ответила Хильди.

Отец потрепал её большой ладонью по рыжей голове, и Хильди прильнула к нему. Её не беспокоило, что косы разлохматились. Поглядев на это, я отступила к общим умывальникам и там, пока никто не видел, погладила себя по макушке. Мой отец уж точно никогда не поступил бы подобным образом, а мне было интересно, что при этом ощущаешь.

Как назло, мимо прошла Дита, и я притворилась, что поправляю причёску.

Пока велись работы, в нашей комнате негде было сесть. Я не хотела вертеться под ногами, а потому опять вышла во двор. Уже вечерело, тянуло прохладой, но ещё не стемнело.

Я решила обойти здание общежития. Там, где оно примыкало к территории мужской академии, я нарочно замедлила шаг. На тренировочной площадке кто-то был, оттуда засвистели мне и замахали руками, однако я не заметила Кристиана и сочла, что лучше будет повернуть назад.

Сущие дикари! Это же надо — свистеть, будто я какая-то… Гномкам бы так свистели!

Дита устроилась на скамье у входа, но сидела с таким неприветливым лицом, что я не захотела составлять ей компанию. Куда ещё было идти? Я побрела к главному корпусу.

Над брусчаткой парили экипажи, мигая огнями — бронзовые с патиной и медно-рыжие, устаревшие. Студентки съезжались к началу новой учебной недели. Наверняка медные экипажи принадлежали тем семьям, чьи дочери учились на театральном отделении, а бронзовые…

— Са-ара! — услышала я знакомый голос, тягучий, как завязшая в зубах карамель. Голди Гиббонс.

Я обернулась и слегка растянула губы в подобии улыбки. Достаточно, чтобы меня не обвинили в невежливости, и недостаточно, чтобы могло показаться, что я действительно рада встрече.

Голди и Дейзи, ещё не в форме, а в шерстяных пальто и нарядных платьях, стояли передо мной. Нежно-розовые и сиреневые, кружевные, в облаке цветочных духов, они, должно быть, явились сюда прямиком от Эштонов.

Будто куклы в витрине, они синхронно склонили свои аккуратно причёсанные головки, тёмную и светлую, и снисходительно поглядели на мои простые косы. Их глаза ощупывали меня. Я ощущала, как под этими цепкими взглядами у меня выбиваются нитки из шва, и сползает чулок, и у губ проступает засохшее пятнышко супа, а сама я становлюсь ниже ростом, делаюсь крошечной, жалкой…

Есть же люди, обладающие такими противными способностями! И ведь это даже не магия. Им не запретишь глядеть на меня подобным образом.

Я подняла нос повыше и, стараясь не терять улыбки, сказала им:

— Добрый вечер.

— Что же случилось? — с притворным сочувствием спросила Дейзи и коснулась пальцами свежих бутонов, приколотых к её платью цвета пыльной розы. — Бедняжка Сара! Мы слышали, твоих способностей не хватило, чтобы поступить на бытовое отделение.

— Ах, бедная Сара, как жаль! — протянула Голди, покачав головой, отчего качнулись её жемчужные серьги и золотой локон у виска. — Но мы думали, ты проведёшь этот год дома. Кажется, твои мама и папа имели в виду именно это. Но — ох! — неужели ты так отчаялась, что пошла на театральное отделение?

— Твои мама и папа об этом молчали, — сказала Дейзи. — И твоя сестра тоже. Мы провели выходные в поместье Эштонов — ведь ты знаешь Эштонов?

— Ну что ты, Дейзи, — упрекнула её Голди. — Ты огорчишь бедняжку. Ты должна помнить, что она никогда не бывала у Эштонов.

— Ах, и верно, её туда не зовут. Но ничего, не огорчайся, Сара! Может, на будущий год…

— Да, может, на будущий год!

Они глядели на меня, сладко улыбаясь, и ждали, что я дам слабину. Я улыбнулась так же приторно и протянула им в тон:

— Я слышала, Эштоны ищут партию для своего никчёмного сына. Должно быть, поэтому вас и пригласили. Что же, правду говорят, будто Александр не отличается умом?

И, заметив, что улыбка Дейзи слегка потускнела, я прибавила, глядя ей в лицо:

— А может быть, ваши родители уже сговорились с Эштонами? Ах, Дейзи, неужто твои? Бедняжка! Ну ничего, зато их семья богата, и твоему отцу больше не придётся балансировать на грани разорения. Живут и с мужьями похуже!

Голди и Дейзи застыли в негодовании. Я ликовала, стараясь не слишком это выказывать. Нечасто мне удавалось одержать верх в подобных беседах!

К сожалению, именно этот момент выбрала Хильди, чтобы подойти и сказать, дёрнув меня за юбку:

— Окно-то нам уж поставили, теперя можешь топать в комнату.

— Что я слышу? — ахнула Голди. — Тебе приходится учиться с этими… низкорослыми?

— Тебе приходится жить с ними? — закатила глаза Дейзи.

Хильди засопела, уперев руки в бока, и прищурилась. Неужели она не понимала, в какое положение меня ставит? Может быть, даже думала, что я за неё вступлюсь?

— Это… это просто… — замялась я. — Она просто сообщила, что нам починили окно.