Что же, спускаться дальше у них на виду? Идти в темноту, одной, туда, куда у студентов вообще-то нет причин ходить? При этих свидетелях, которые неизвестно на что способны?

— Идём, а то мы пугаем прекрасную мисс, — сказал один из юношей, сполз с подоконника и отвесил мне насмешливый поклон.

Остальные тоже спрыгнули и, оглядываясь на меня, неспешно побрели к выходу. Я подождала, пока они не скроются из виду, а потом осмотрелась и, убедившись, что вокруг никого нет, торопливо сбежала по ступеням во тьму, держась за перила.

— Кристиан! — позвала я негромко, но мне никто не ответил.

Как темно, как тихо было вокруг! Казалось, что-то неприветливо глядит из черноты, что-то подбирается, подползает со всех сторон. Я закрыла глаза, и ничего, совсем ничего не изменилось.

Больше всего мне хотелось кинуться прочь, но я сдержалась. Сложив ладони чашечкой у груди, я из последних сил призвала голубой огонёк, чтобы развеять мрак.

Но едва сияние разгорелось, кто-то накрыл мои ладони своими, и вновь стало темно.

Я невольно вскрикнула от испуга.

— Ш-ш-ш! — прошипел кто-то, сжимая мои руки. — Услышат!

Голос казался знакомым.

— Кристиан? — с упрёком спросила я. — Отчего ты прежде молчал?

— Не успел отозваться. Тебе обязательно было разжигать свою искру?

— Я ничего не видела, и ты молчал, а я боюсь темноты!

— Неужели? А может, хотела напомнить, что ты лучше меня, ведь ты одарена, а я нет. И как, интересно, Первотворец решает, кто получит искру? Как он выбирает, кого одарить?

Его голос дрожал, и в нём звучал злой смех. Кристиан так сильно, так больно сжимал мои ладони!

— Что ты, я бы никогда… — поторопилась ответить я. — Я никогда не поступила бы так нарочно, я не хотела тебя обидеть! Дар — это ведь ещё не всё. Куда важнее быть хорошим человеком, а я уверена, ты хороший человек, Кристиан. И потом, у тебя иной дар! Я видела, как ты рисуешь…

— Я рисую, — пробормотал он, притягивая меня к себе, и уткнулся лицом в мои волосы, но тут же отстранился и воскликнул: — Фу, чем от тебя несёт?

Моё сердце так и упало.

— Ох, должно быть, табаком! — ответила я смущённо.

— Табаком? Ты что, куришь?

— Нет, что ты! Это всё наша преподавательница, госпожа Нунн. Должно быть, я пропахла её дымом.

— Где же справедливость? — неясно у кого спросил Кристиан. — Даже эти подгорные коротышки, эти недоделки, даже они обладают даром, но не я! Только не я, нет!

В его голосе звучала боль. О, как бы я хотела её исцелить!

Я знала людей, обладающих даром, и знала таких, как Оливер, папин помощник. Им не досталось искры, но они как будто не огорчались и были вполне довольны жизнью. Я вовсе не знала тех, кто огорчался, и лишь теперь поняла, что обладаю чем-то таким, чему можно завидовать.

— У меня совсем небольшая искра, — сказала я. — Самая крошечная в нашей семье. Даже гордиться нечем.

Смущаясь и запинаясь, я поведала Кристиану о своей мечте: о театре, которым мы управляли бы вместе. Это даже хорошо, что он художник, а не кто-то ещё, поскольку тогда всё не сложилось бы так удачно.

— Ты прославишься, — говорила я. — Будешь выбирать, какие пьесы ставить, будешь управлять умами. Твои эскизы назовут новым словом в искусстве. Представь, газетчики дерутся за право присутствовать на премьере…

Кристиан слушал очень внимательно, не перебивая. Если бы я не слышала, как он учащённо дышит, то могла бы подумать, что он ушёл, и я говорю сама с собой. Потом он рассмеялся и сказал, что я чудовищно наивна.

— Вовсе нет! — воскликнула я, обидевшись. — Я верю, действительно верю, что это возможно! Я верю в тебя, Кристиан.

— Ладно, — сказал он, и его голос смягчился и дрогнул. — Ладно. Но ведь мы пришли сюда не для разговоров?

И он опять притянул меня к себе и во тьме отыскал мои губы.

Сегодня Кристиан был нетерпелив и немного груб, но я понимала, что он огорчён, и хотела его утешить. И, конечно, мне льстил его пыл. Разве это не доказывало, что Кристиан любит меня?

Но я не отказалась бы это услышать.

Убрав его руку, которая забиралась всё выше и едва не преодолела границы дозволенного, я отстранилась и спросила, задыхаясь:

— Ты любишь меня?

— Что? — переспросил Кристиан, возвращая руку на место.

— Ты любишь меня? — робея, повторила я и опять убрала его ладонь.

— Конечно, люблю, — сказал он, приникая к моим губам, и ладонь вернулась туда, где была.

Я подумала, что могу позволить ему немного вольности, а затем уже мало о чём думала, и мысли мои были на редкость бессвязны. Ах, вчера я полагала, что мы целовались — как смешно! Вчера это был даже не поцелуй. А теперь… И я так любила Кристиана, так любила, что всё внутри переворачивалось, и он тоже меня любил, и это навсегда. Какое счастье, что мы друг друга нашли!

Всё же его руки смущали меня. Стоило недоглядеть, и они расстёгивали платье у ворота, а мгновение спустя там же оказывались и губы, а его пальцы уже ползли ниже…

— Не надо так, — шептала я, пытаясь застегнуться.

Это был неравный бой. Мои руки стали слабыми и непослушными, и пуговицы не хотели нырять в петельки, зато под ладонями Кристиана расстёгивались сами собой. Будто он лучше меня знал это платье! Но я не сдавалась.

В конце концов Кристиан отстранился, тяжело дыша.

— Какая же ты робкая, — пробормотал он и поцеловал меня в кончик носа.

Я счастливо рассмеялась и прижалась к его груди. Девушкам и полагалось быть скромными, и я знала, что Кристиан это оценил.

— Придёшь ночью в оранжерею? — спросил он.

— Что ты! Ведь ночью двери закрыты, — удивилась я. — Как же я приду?

— Так выйди наружу, прежде чем они закроются.

— Но моё отсутствие заметят! Почему мы не можем встречаться так, как теперь?

— Ясно, — сказал он невпопад.

Я отстранилась, пытаясь вслепую расправить платье и пригладить растрёпанные волосы, и спросила:

— Мы увидимся завтра?

Кто-то спускался по лестнице над нашими головами, послышались шаги и весёлые девичьи голоса. Мы притихли и застыли.

Девушки свернули направо, к выходу, и Кристиан подтолкнул меня:

— Иди, пока никого нет. Живее!

— Но мы не условились…

— Я оставлю записку. Иди же!

Я неуверенно побрела к лестнице, но тут же почувствовала, что не могу уйти так просто. Ведь я ещё не сказала Кристиану о самом важном!

Я развернулась и торопливо сделала два шага обратно. Мне хотелось обнять его и, прижавшись к груди, сказать, как он мне дорог, но оказалось, Кристиан не остался на месте, а шёл следом за мной. Я наступила ему на ногу, мы столкнулись лбами и едва устояли, цепляясь друг за друга.

— Прости! — шёпотом воскликнула я, пытаясь удержать равновесие, и нечаянно встала ему на другую ногу. — Прости! Я только хотела сказать… Я очень тебя люблю, Кристиан!

— Я понял, — ответил он сдавленным голосом. — Я тоже тебя люблю. Иди уже, наконец!

Я потянулась к его губам, чтобы получить ещё один поцелуй — крошечный прощальный поцелуй, — и опять направилась к лестнице. В этой тьме я предпочла бы не отрывать подошвы от каменных плит, чтобы нечаянно не споткнуться, но ведь рядом был Кристиан, и оттого я старалась идти танцующей лёгкой походкой, хотя вряд ли он мог меня видеть.

Я всё-таки споткнулась о первую ступеньку, но не сильно. Уверена, что даже не потеряла при этом лёгкости и изящества.

Поднимаясь, я глядела только на свои пуговицы. Вот они, на виду, от воротничка до талии, проклятые маленькие пуговицы, и половина не в тех петельках — стоило пропустить одну, сместился весь ряд! Ох, нельзя, чтобы кто-нибудь заметил меня в таком виде…

Поглощённая этим занятием, я не заметила, как одолела лестничный пролёт. К этому времени все пуговки были на месте, и я подняла глаза.

Передо мной, изумлённо моргая, стояла Голди.

— Са-ара! — выдохнула она. — Ты что, с кем-то целовалась?