И когда я всё-таки увидела Александра с Дейзи, когда они проплыли мимо, глядя друг на друга, я опустила голову на плечо Сэма и, может, обронила одну-две слезинки, а он бережно обнял меня, всё понимая без слов. И незаметно сунул в руку платок.

И мы смеялись и шутили, что мы идеальная пара, потому что я не оттопчу ему ноги. А после он танцевал с Дитой, и с Хильди тоже — с ней он лихо отплясывал без табурета, и они совершенно случайно толкнули Голди, когда та оказалась рядом.

И мы пили чай и ели пирожные, а потом вместе с другими вышли в морозную полночь и глядели, как вспыхивают огни в стылом небе. Я была так благодарна им всем, так горячо благодарна, потому что без них бы не справилась. Без них я не нашла бы силы присутствовать здесь, наблюдая, что каждое мгновение проходит не так, как мечталось.

Сэм и Персиваль проводили нас до общежития, и здесь мы неловко распрощались.

На этаже стоял шум. Несмотря на позднее время, никто не хотел спать. Кэтрин попыталась зазвать нас к себе, обещая погадать (на самом деле, скорее всего, ей хотелось вытянуть из нас что-нибудь для сплетен).

— Прости, но я больше не верю в гадания, — сказала я. — Ты пророчила мне возлюбленного, который никогда не предаст, а вышло совсем не так.

Кэтрин ещё похвалила моё платье, сказала, что мы бунтарки, раз танцевали с гномом, а потом неохотно отстала. В общем-то, ничего другого ей не оставалось, поскольку Хильди закрыла дверь у неё перед носом и заперла на задвижку.

Я ещё поплакала, как без того. Мне было обидно и больно, и требовалось привыкнуть к новой реальности, и больше не нужно было держать лицо. Дита и Хильди старались меня утешить, придумывая месть за местью для Дейзи и Александра.

Лёжа в постелях, мы обсуждали, как можно поступить: и облить их краской, и забросать снегом, и подкупить кого-нибудь, чтобы им в шампунь добавили средство для удаления волос, или протухший рыбий жир — в духи.

Мы немного развеселились, и я не заметила, как уснула.

На другой день после занятий я позвонила домой. Близились праздники, и я не хотела задерживаться в общежитии ни одного лишнего дня.

— Ах, какая у меня новость, Сара! — воскликнула мама, отняв трубку у папы. — Ни за что не угадаешь. Радуйся! Ты радуешься? Танцуй!

— Я вся танцую, — ответила я, накручивая провод на палец. — Что за новость?

— Мы едем в горы! День Благодарения отпразднуем там. С нами едут Гиббонсы и Когранды — ах, ты точно будешь рада провести время с Голди и Дейзи! А ещё, Сара, к нам присоединятся Эштоны. Возможно, ты уже слышала, что Дейзи помолвлена…

Я дёрнула палец, но он застрял в проводе. Мамин голос в трубке с восторгом вещал о домике с камином, и о дружеских посиделках, и о катании на коньках по замёрзшему озеру, но я не особенно вникала.

— Ты радуешься, Сара? — спросила мама. — Ты в восторге? Почему ты молчишь, связь прервалась? Алло, алло!

— Да, что-то со связью, — сказала я. — Но как же моя практика? Я думала, что пройду её дома. Вы даже не предупредили.

— Ах, да зачем тебе эта практика! Всё равно ты выйдешь замуж после второго курса. Не отчислят же тебя, если ты её не пройдёшь. Представь, какие чудесные три недели мы проведём вместе…

Три недели вместе! Ох, нет!

— Я заболела, — в панике сказала я первое, что пришло в голову.

— И может быть, среди гостей мы подыщем тебе жениха… Что?

— Я заболела, едва стою на ногах. Горло болит ужасно.

Для убедительности я покашляла.

— Но… Сара, но как ты могла! Ты нарочно не береглась? Ты хочешь испортить нам праздники?

Я стоически выслушала мамино возмущение, и как только сумела, вставила, что вполне могу поболеть в общежитии, и за мной присмотрят, а потом попросила дать Оливеру трубку, чтобы я продиктовала ему список лекарств.

— Мисс Сара? — раздался в трубке его озабоченный голос.

— Приезжай, Оливер! — прошипела я, чтобы никто рядом с ним не услышал. — Срочно приезжай, ты мне нужен!

Ближе к вечеру понедельника мы с Оливером сидели в экипаже на заметённом дворе академии.

С неба валил пушистый снег, и бедный гном с лопатой устал трудиться. Сперва он сбросил пальто, затем шарф, и в конце концов прислонил лопату к перилам крыльца и куда-то ушёл. А снег всё сыпал, и скоро пальто и шарф, висевшие на перилах, превратились в небольшой сугроб, лишь жёлтая бахрома порой слабо трепыхалась под ветром.

Оливер внимательно слушал меня, обхватив руками колено и кивая, а я рассказывала ему обо всём, что случилось.

— Вот поэтому я никак не могла понять, что это он, — подытожила я. — Ведь он поступил под вторым именем, а я его не знала!

— И под фамилией матери! — хлопнул себя по лбу Оливер. — Я всё думал, что фамилия мне знакома, но не знал семьи, где был бы сын с именем Кристиан. Потом решил, что он не из высшего класса, да ещё, может, из другого города, и прекратил поиски. Отчего я не догадался на него взглянуть? Я бы мигом сообразил, кто он такой!

— Ах, Оливер, я так благодарна, что тебе было не всё равно, — растроганно сказала я.

— Да уж! У меня было почти три месяца, а я ничего не раскопал, — с досадой сказал он и нахмурился. — Так вот почему Эштоны его прятали! В первую очередь потому, что он без искры. В ваших кругах это считается едва ли не физическим увечьем, мисс Сара.

— Ах, зато маму и папу вовсе не беспокоит, что я впустую растрачу свой дар! Им плевать на мою учёбу и практику, а ведь меня отчислят, совершенно точно отчислят, если я этим не займусь…

В день, когда состоялся бал Первого Снега, я дала слабину. Я хотела бросить академию, сбежать, спрятаться дома, но потом поняла, что мне всю жизнь предстоит встречаться с Дейзи и Голди. Должно быть, и с Александром. Я всегда буду помнить, что проиграла. И они всегда будут помнить.

Но если доучусь и найду работу, я не стану зависеть от родителей и мужа. Смогу жить, как сама захочу — может быть, даже уеду далеко-далеко, оставив Дамплок позади.

Я уже ходила узнавать: записаться на практику не поздно, но миссис Латимер, помощница ректора, сказала, что непременно нужно разрешение от родителей. Она была уютной седой старушкой, эта миссис Латимер, и очень милой, а всё-таки без подписанного разрешения ничем не могла помочь, хотя и ужасно о том сожалела.

— Вся надежда на тебя, Оливер, — сказала я, вынимая из сумки бланк. — Умоляю, помоги! Мне нужно, чтобы ты подделал папину подпись.

— Но мисс Сара! — возмутился он.

— Оливер, иначе меня отчислят! — взмолилась я. — Но маме и папе всё равно. А по доброй воле меня не отпустят ни на какую практику. Ты столько работал с папой, у тебя под рукой документы, ты можешь скопировать…

— Даже не думайте! Я не пойду на обман.

— Но Оливер! — воскликнула я со слезами. — Ведь вся моя жизнь… я никому не скажу…

Он взял бланк из моих пальцев и строго сказал:

— Вы хоть понимаете, что будет, если подлог раскроется? Маги из конторы, заверяющей сделки, могут отследить, принадлежит ли подпись вашему отцу, быстрее, чем вы произнесёте: «У меня была веская причина»! Я потеряю место, и более того, меня вряд ли после такого возьмут на приличную должность.

Я опустила голову. Действительно, на одной чаше весов находилась моя судьба — но я не подумала, что на другой чаше судьба Оливера. Я не имела права просить его о подобном.

— Я просто дам этот бланк вашему отцу вместе с другими документами, которые носят ему на подпись, — деловито продолжил Оливер. — Он никогда не смотрит, что подписывает, и при возможности я завезу вам эту бумагу. Давайте-ка взглянем в ежедневник… Скажем, через два дня будет ещё не поздно?

— О, спасибо, спасибо! — воскликнула я и обняла его в порыве чувств.

Так и получилось, что я имела на руках подписанное разрешение — законное разрешение! — и была направлена в Беллвуд, маленький городок по соседству с Дамплоком. Мне предстояло две недели жить в пригородной гостинице и работать в театре музыкальной комедии «Рафиолепис», пока мама с папой отдыхают в горах и думают, что я мирно болею в общежитии.