— Кто вы такая и где моя дочь? Отвечайте!

Гостиничный номер додумались оклеить ужасными тёмными обоями — багровые цветы в окружении мрачных листьев на синем, почти чёрном фоне. Покрывало и шторы тоже были тёмно-синими, с алыми кистями, так что комнатка, и без того крошечная, казалась ещё меньше. Две настенные лампы в виде канделябров давали тусклый жёлтый свет и помаргивали.

Незнакомец держал меня за плечи и ждал ответа, а я задыхалась от тесноты и не могла отступить даже на шаг. Мне казалось, мы с ним заперты в коробке.

— Что здесь происходит? — настойчиво повторил он. — Говорите! Как вас зовут?

— Брен… Б-бернардита, — проблеяла я, уже понимая, что он не поверит. Что он там сказал про дочь? Но ведь он как будто слишком молод, чтобы быть отцом Диты!

— Как вас зовут на самом деле? — выделив последние слова, с нажимом спросил он.

Как назло, я могла думать только о том, что отец Диты работал торговым представителем. А вдруг он всё-таки действительно пришёл сюда, чтобы расхваливать те часы? Какое-то сумасшествие, но почему нет. Всё шло не так, и вокруг творилось безумие!

Я засмеялась и тряхнула головой.

Он внимательно вгляделся в моё лицо и хотел что-то сказать, но в коридоре послышались голоса и шаги. Он застыл. Шаги замерли прямо за дверью, кто-то взялся за ручку, и ключ заскрежетал, не попав в отверстие с первого раза.

Отец Диты в одно мгновение бросился на пол и исчез под кроватью, только громыхнула трость и качнулась кисть покрывала.

Ручку задёргали, ключ, направляемый торопливой рукой, опять не попал в замочную скважину, кто-то приглушённо сказал: «Дайте мне!», кто-то ответил: «Не лезь!», и дверь наконец открылась. Миссис Тинкер, очень сердитая, пошла на меня. За её спиной я увидела всех остальных.

Я отступила к окну.

— Заприте дверь! — велела миссис Тинкер, и её грозящий палец возник перед моим носом. — Что значит, отец Бернардиты Харден не давал разрешения на её практику?

— Я… я не знаю, — пробормотала я.

— А я вот тебе скажу. Он явился и потребовал выдать ему дочь, и грозит проверкой, поскольку, по его словам, не подписывал никакого разрешения! Это правда?

Мне ничего не оставалось, кроме как кивнуть.

— Вы как до такого додумались? — с ледяным любопытством спросила миссис Тинкер.

Шэди уселся на кровать и глядел на меня, ожидая ответа. Флора, теребя перчатки, встала у стены. Лаура и Шарлотта подпирали спинами дверь и обе выглядели довольно бледно.

— Дита подделала его подпись, — сказала я. — Он… он бросил семью, полгода не появлялся, и Дита была уверена, что он вообще никогда не объявится. Он и не должен был…

— Ах, не должен, — ласково сказала миссис Тинкер. — Милая детка, но он явился.

И она рявкнула, обернувшись к Лауре и Шарлотте:

— А вы куда глядели? Как могли допустить такое?

— Но ведь мы не могли даже подумать, что с её разрешением что-то не так, — растерянно сказала Лаура.

Миссис Тинкер закрыла глаза и растёрла пальцами виски.

— Нам нечем на него надавить, — монотонно сказала она, не поднимая век. — Он просто какой-то торговый представитель, и насколько мы знаем, ему нечего терять. Сейчас мы его отослали, но утром он вернётся, захочет увидеть дочь, пожелает её забрать и поднимет шум, если мы и дальше станем препятствовать. Его придётся убрать.

— Но миссис Тинкер! — сказала Шарлотта, хмурясь.

— У тебя есть мысли получше? У тебя их нет.

Мои колени ослабели. Я боялась, что упаду.

— Милое дитя, — ласково обратилась ко мне миссис Тинкер. — Завтра утром к тебе придёт человек. Ты должна будешь выдать себя за его дочь. Вам подадут кофе или чай, и от тебя требуется одно: проследить, чтобы он выпил. О, не бойся, тебе не придётся долго притворяться.

Улыбаясь, она взяла меня за плечи и чуть встряхнула.

— Потом выйди в коридор и крикни, что твоему папочке стало нехорошо. Сможешь? Шэди приведёт доктора, и мы сделаем всё остальное.

Её ладони скользнули вниз по моим рукам, и она крепко сжала мои пальцы.

— Видишь, я прошу о сущей мелочи. Ты умница, ты справишься. Будь послушной девочкой, и всё будет хорошо. Да, моя милая, да, детка?

Я кивнула, и миссис Тинкер прижала меня к надушенной груди.

— Вот и славно! — сказала она. — И никто не узнает. И твоя подруга ничего не узнает, и ты ей не скажешь. Пусть и дальше думает, что он её бросил, для неё ничего не изменится. Да он этого и заслуживает, дурной человек! Полгода не справлялся о дочери, а теперь, ишь ты, хочет испортить ей практику, чтобы её исключили. Милая, да ты только поможешь подруге, если помешаешь этому. Поможешь? Ах ты, моя душечка!

Она покачивала меня, обнимая, а я кивала, молясь, чтобы это скорее закончилось.

Я теперь ясно видела, что за брошь подколота изнутри к жакету миссис Тинкер: туфелька с бабочками, точь-в-точь как одна из туфелек Хильди, не отличить. Она всё маячила у меня перед глазами, эмалевая, яркая, неуместно праздничная. Я задыхалась.

Они вышли и заперли дверь, а я продолжила стоять, остолбенев. Даже позабыла, что отец Диты прячется под кроватью, и испугалась, когда он выбрался.

— Кое-что я понял, — хмуро сказал он. — Итак, ваше имя?..

Меня затрясло, и я разрыдалась.

— Ох ты, ради всего… — пробормотал он. — Всё хорошо, слышите? Всё в порядке.

Он дал мне платок, усадил на кровать и укутал одеялом, а затем сбросил пальто, оставшись в рубашке с жилетом, и принялся разбирать верхушку своей трости. Одну деталь перевернул, как чашечку, из другой вышла подставка, похожая на восьмилепестковый цветок. Лепестки были загнуты через один то вверх, то вниз. Отец Диты установил подставку на полу (больше негде было), в сердцевину положил круглый топливный брикет и пояснил мне:

— Портативный разогреватель.

Он сходил в ванную, пошумел там водой, принёс полную чашечку, установил на подставку и развёл огонь. Щёлкая пальцем по трости и прислушиваясь, нашёл и поддел ногтем пластину, открыв потайное отделение.

Лицо его в это время оставалось сосредоточенным и загадочным, как у фокусника. И, кажется, он нарочно держался так, чтобы я всё видела, будто хотел развлечь.

— Что вы делаете? — спросила я, шмыгнув носом.

— Чай, — ответил он и подмигнул. — Не отравленный.

Из потайного отделения появился мешочек с заваркой. Нашёлся и градусник, чтобы измерить температуру воды, и раскладной стакан. Скоро этот стакан, полный горячего чая, был у меня в руках.

— Я Бернард, — сказал отец Диты, присаживаясь передо мной на корточки.

— Что?

— Бернард. Моё имя. Белый чай из Ардузии, пейте. Настоящий, я лично привёз его прямо оттуда. Он умиротворяет.

Обращаться к нему по имени всё же было неловко, и я хотела спросить фамилию, но вовремя догадалась: конечно же, Харден. Мистер Харден. Как хорошо, что я не успела спросить и не опозорилась.

Я сделала глоток и сморщилась. Чай прошёлся по языку, как тёрка, и вовсе не умиротворил.

— Несладкий, — сказала я. — Можно сахара?

Я ничуть не сомневалась, что у него имеется сахар.

— Пить такой чай с сахаром — это кощунство, — с упрёком сказал мистер Харден. Но, поглядев на моё лицо, отыскал и со вздохом подал бумажный пакетик и палочку для размешивания.

Я вытрясла весь пакетик в стакан, перемешала и сделала глоток. Чай всё равно был похож на тёрку, только подслащённую. И что все находят в белом чае из Ардузии?

— Что Дита говорила обо мне? Рассказывайте, — велел он.

Я окинула его взглядом. Худое лицо со впалыми щеками, гладко выбритый подбородок, тёмные волосы без седины, под глазами тени — мистер Харден был похож на студента, утомлённого экзаменами, а не на отца семейства. Я не дала бы ему и тридцати.

— Дита сказала, вы встретили другую женщину и ушли из дома, никак с ней не объяснившись. Её очень это задело. Она до сих пор вас не простила.

Я постаралась вложить в свой голос всё, что думаю об этом (а я не думала ничего хорошего).