Скоро они закончили. Роз хватило даже на то, чтобы соорудить венок, а ещё мисс Брок дала мне белые перчатки.

— О, — сказала я, когда мне позволили взглянуть в зеркало. — О!

Рукава платья, прежде нелепо раздутые, стали теперь изящными — простая форма, узорный край и ничего больше. Белое широкое кружево легло вдоль выреза, создавая иллюзию какой-никакой груди, и талия, подчёркнутая лентой, казалась очень тонкой. Из украшений на мне были только розы — венок в волосах, бутоны у груди и сотни листьев и цветов на юбке. Уже завтра это великолепие завянет, но сегодня, сегодня я была прекрасна!

— Что ж, ты готова к балу, — с удовлетворением произнесла мисс Брок.

— Запомни себя, — сказала Шарлотта. — Запомни себя такой. Мастер иллюзий должен уметь держать самое главное в воображении. Они не отступят так просто, они ещё попытаются сделать так, чтобы ты ощутила себя жалкой и слабой. Держи этот образ в голове и всякий раз, как почувствуешь, что дала слабину, представляй, что накладываешь иллюзию и опять становишься такой. Не жалкой, как они хотят, а красивой и сильной. Это поможет.

И она подмигнула мне левым глазом.

— Спасибо, — прошептала я. — Спасибо вам всем!

Бал уже был в разгаре, когда мы вошли. Всё оказалось даже не так страшно — музыканты не сбились с нот, и танцующие не остановились, громко ахнув, и не уставились на нас. Никто не закричал: «Поглядите, это же та нелепая студентка!». Конечно, нас заметили, и кое-кто зашептался, но и только.

Дита держала меня под руку. С другой стороны шла Хильди, крепко сжимая мою ладонь. Она так хотела, чтобы все заметили её новые туфли с бабочками, что, пожалуй, слишком высоко поднимала подол своего голубого платья. Перед нами, выпятив грудь и задрав подбородок, решительно шагал этот гном, Сэмюэль. Его друг шёл рядом с Дитой. С тыла нас прикрывали мисс Брок и Шарлотта.

Сперва моё сердце так колотилось, что я шаталась, и в глазах потемнело. Я чувствовала только руки Диты и Хильди и больше всего боялась, что лишусь чувств, а тогда все усилия станут бесполезны, и меня навсегда запомнят как неудачницу.

Я цеплялась за них, и они надёжно держали меня и не дали упасть.

Постепенно я успокоилась и смогла оглядеть зал — тот самый, где когда-то, давным-давно, я слушала мистера Даркморроу, а после решила идти на театральное, а не на бытовое отделение. Ряды кресел теперь сдвинули к краю. Потолок стал звёздным небом, и у края его дрожало и мерцало сияние, вспыхивая то зелёным, то голубым, то лиловым.

Мы стояли на льдине, и снег наметал сугробы и вихрился, скрывая танцующих. Голубое волшебное пламя в канделябрах дрожало. Море шумело вокруг, и синие киты, всплывая из глубин, глядели на нас сквозь толщу льда. Музыканты на помосте играли мелодию вьюги и северного ветра.

У стены, где стояли столы с угощением, устроили маленький сад. Там в горшках цвели магнолии, розы и сирень.

Девушек было меньше, чем юношей, так что они танцевали парами или ждали своей очереди в креслах, развлекаясь беседами. Я боялась глядеть на танцующих. Где-то там находились Дейзи и Кристиан, и видеть их вместе было выше моих сил.

В конце концов я пришла, после всего. Я смогла. Что ещё? Теперь я имела право усесться в тёмном углу, есть пирожные и делать вид, что я в порядке.

— Куда? — насмешливо спросила Шарлотта, заступая мне дорогу.

— Постарайся не садиться, — озабоченно сказала мисс Брок, расправляя кружево на моём плече. — Все эти розы и булавки… Боюсь, сидеть в этом платье довольно неприятно, если вообще возможно.

Ей стоило предупредить меня раньше! Как сохранить достоинство, стоя у всех на виду? Я не справлюсь! Что делать?

— Окажите мне честь, — неловко предложил долговязый юноша. Я видела, что Дита подтолкнула его. Теперь она изо всех сил мне кивала.

Помедлив, я решилась и протянула руку.

Мой партнёр, очевидно, был не слишком-то искушён в танцах. Он держал меня так далеко от себя, как мог, и всё время косился на Диту. Наверняка мечтал танцевать с ней, а тут я.

— Персиваль? — спросила я, чтобы прервать неловкое молчание.

— Да, а вас, кажется, зовут Сара? — спросил он и ужасно смутился, даже сбился с шага. Наверняка он прекрасно знал моё имя.

Я лихорадочно пыталась придумать, что бы ещё сказать, но в голову ничего не шло, так что мы просто считали шаги, стараясь не налететь на других танцующих.

— Это она? — насмешливо спросил какой-то юноша рядом.

— Похоже на то. Жаль, мне ещё писать работу о жизни и творчестве Кастльтона — нечего и надеяться, что она поможет, верно?

— Так ты её напрямую спроси. Может, и не откажет!

Они прошли мимо, глядя на меня и смеясь. Я их не знала.

— Что они имели в виду? — спросила я у Персиваля, хотя уже начала догадываться. — Те работы, что я писала для Кристиана — они что, были не только для него?

— Ну, он брал заказы у всех, от первого до четвёртого курса, — пробормотал тот, отводя глаза. — У него их покупали. Он что, с вами не делился?

Делился? Я думала, что помогаю Кристиану, так старалась заслужить его благодарность, а он просто брал заказы, и ему не было дела, что я сама отстаю по учёбе, чтобы только ему угодить!

— Что ещё я должна знать, Персиваль? — гневно спросила я, сжав его плечи, потому что Персиваль, кажется, собирался улизнуть. — Что ещё? Говори!

— О, ну… — сказал он, отводя взгляд. — Вам точно хочется знать? Кристиан заключал пари на то, что вы пойдёте, куда он скажет, например… Или что он будет игнорировать вас три дня, а вы не обидитесь. Он проиграл только однажды, с оранжереей.

— Это всё?

— Он смеялся над вашими открытками, — сказал Персиваль и наконец посмотрел на меня. В стёклах его очков отражалось зелёное сияние. — А Сэм их выменивал. Рисовал для Кристиана все работы. Тот вообще ничего не может сам.

— Почему вы не сказали мне? — спросила я и закусила дрожащую губу.

— А вы бы поверили? Мы пытались, но вы ничего не хотели слышать. И видеть тоже. Тем более, мы почти ничего не могли доказать, а он достаточно влиятелен, чтобы устроить нам проблемы…

Я почти не слышала его. В ушах, казалось, шумел ветер.

Я оглянулась в гневе. Сэмюэль, Дита и Хильди стояли в стороне и беседовали, поглядывая на нас.

— Пойдём, — сказала я и потащила Персиваля к столам.

Осмотревшись, я нашла подходящий табурет, на котором стоял горшок с магнолией. Рядом сидела госпожа Нунн, сжимая в зубах белый цветок.

— Можно взять табурет? — на всякий случай спросила я у неё.

— На кой? — уточнила она.

— Для танцев, — пояснила я, указав глазами на Сэмюэля.

— А! Бери, — с готовностью согласилась госпожа Нунн, затянулась и выдохнула клуб ароматного синего дыма, прикрыв нас. Никто даже не заметил, что мы с Персивалем едва не уронили горшок, пока его снимали.

Я подхватила табурет и, вернувшись к нашей компании, с грохотом поставила его рядом с гномом.

— Спасибо, Персиваль, — сказала я. — Ты очень меня поддержал, но я больше не смею мешать тебе проводить время так, как ты хочешь. Сэмюэль, потанцуешь со мной?

Тут мне стало ужасно стыдно. Лишь теперь я подумала, как это выглядит. Сэмюэль был довольно рослым для гнома и почти доставал мне до плеча, но всё-таки нам было бы неудобно танцевать. Табурет бы помог, но не обидится ли Сэмюэль? Это всё равно что в глаза назвать его коротышкой…

Но он подтолкнул табурет ближе к центру зала, ловко запрыгнул на него, подал мне руку и сказал, блеснув глазами:

— Почту за честь, мисс!

И мы танцевали!

Плечи Сэмюэля были широкими, а ладони горячими, и он смущался, но держал меня крепко.

— Потому что, мисс, когда ещё выпадет такая удача? — пояснил он.

Я старалась смотреть только на него, потому что вокруг шептались и косились. Потому что танцевать с гномом было почти неприлично, и я уверена, что папа не пережил бы, если б узнал. Но так уж вышло, что Кристиан… что Александр Эштон, юноша из уважаемой семьи, оказался мерзавцем, а Сэмюэль был во много раз честнее и лучше него.