— Квадрат?

— Да, — коротко ответил начальник.

Мы находились в начале южной косы, в самой широкой ее части. Грузовик шел по моему маршруту, так неудачно начатому три дня назад.

Как нашли, как спасли меня товарищи? Помогла выкопировка карты, снятая ночью перед выходом на Дервиш.

Когда я не вышел к завтраку, Калугин заглянул в мою комнату, увидел на столе выкопировку, старый отчет Вознесенского. Не было сомнений — я пошел искать кияк. Но куда? На карте кияк показан в нескольких местах — в центре Челекена, на северной и на южной косах. Центр Челекена отпал сразу: после изысканий Вознесенского этот район сильно изменился — появились новые заводы, рабочие поселки, карьеры. Искать там кияк бессмысленно. Остались косы. Куда я мог пойти? Разумеется, на южную, она ближе. К полудню начался циклон. Решено было ехать на выручку.

Рыбаки на Дервише подтвердили: да, утром прошел человек в спецовке, попросил воды, сказал, что ищет какую-то траву.

На карте трава была показана только на узкой песчаной гряде, проходящей посредине Дервиша.

Грузовик медленно шел по гряде. Начальник, Калугин, Костя, Инна Васильевна, все рабочие, растянувшись цепью, двигались впереди машины. Калугин первым обнаружил меня, позвал остальных. Мне дали напиться, усадили в кабину, привезли в Карагель.

О тайной переписке с Ашхабадом, о самовольной отлучке из поселка ни в машине, ни дома не было сказано ни слова.

Но когда на другой день, после завтрака, все отправились камеральничать — циклон мешал выехать в поле, — начальник остановил меня:

— Виноват я перед вами, Юрий Иванович, все время считал, что вы не очень ревностно относитесь к изысканиям. Да это и понятно: вас более влечет теория, чисто научные исследования, а мы — только практики. И вот, — он запнулся, — как плохо, когда не умеешь разбираться в людях… Все я напутал, ошибся… Оказывается, вы болели за дело, за работу отряда, думали, искали, как помочь. Благодаря вам у нас есть карта Вознесенского. Удастся или нет, а мы все вместе будем искать кияк. Может, и найдем. Пусть только циклон поутихнет…

Что было говорить? Разуверять, начать исповедоваться? Добрый, наивный человек, он просто не поверит, скажет, что я наговариваю на себя, обвиняю в несуществующих грехах. И я только молча пожал ему руку.

Циклон продержал дома еще двое суток. На третий день ветер немного утих, но небо было хмурое. Решили ехать на Дервиш.

И вот первая остановка. Здесь я уже был.

Облокотившись о крыло грузовика, начальник хмуро рассматривал карту Вознесенского, еще раз проверял себя. Ошибки не было: мы находились в квадрате с косой штриховкой киякового селитрянника.

Я подошел к песчаному бугру. Густые заросли селитрянки покрывали его со всех сторон. Но, кроме нее, не было ничего, — центральную часть косы занимал типичный «чистый селитрянник», без примеси других растений.

— Будем искать, — сказал начальник, — может, кияк сохранился где-нибудь в ложбинах.

Было решено тщательно обследовать весь участок. Костя со своими помощниками проложил три небольших геодезических хода. Начальник предложил соединить ходы густой сеткой поперечных визиров, заложив их через каждые сто метров. Если на участке есть даже небольшие заросли кияка, они непременно попадут в сетку.

Каждый отправился по отдельному ходу. Вскоре я потерял из виду Калугина и Инну Васильевну — они шли невдалеке, справа и слева от меня, скрытые высокими буграми с селитрянкой.

Двухкилометровый ход окончился. На всем его протяжении не было ничего, кроме этих бугров.

В конце хода мы сошлись все вместе. По лицам Инны Васильевны и Калугина я понял: они тоже ничего не нашли.

Подошел начальник.

— Переходите на визиры. По крайней мере, потом сможем сказать: сделали все, что могли…

Визиры были гораздо короче основных ходов и заняли немного времени.

Когда мы снова вернулись к грузовику, Калугин невесело усмехнулся.

— На саперном языке это называется — прочесать район насквозь. — Он сломал ветку селитрянки, нервно похлопал ею по голенищу. — Словом, дело дрянь…

— Главное, у нас нет уверенности, что кияк вообще растет на Дервише, — сказала Инна Васильевна.

— А куда же он, по-твоему, девался? — резко спросил начальник. — Возле завода на месте бывших киячников — карьеры, а здесь ведь люди почти не бывают. Дервиш — самый пустынный район Челекена. Значит, на человека вину не свалишь. И почему это кияк исчез, а никчемная селитрянка живет и здравствует? — Он сердито пнул ногой колючий кустарник.

— Смотри сапоги порвешь, — осторожно заметила Инна Васильевна.

— Ну решайте, как быть, что делать?

— Сейчас надо ехать домой, — отозвалась Инна Васильевна. — Солнце уже заходит. Завтра, если циклон опять не разыграется, продолжим поиски. Только раньше надо установить, почему кияк исчез в начале косы.

В Карагеле взялись было за камералку, но работа валилась из рук: что-то ждет нас завтра?

Начальник и Костя занимались хозяйственными делами. Мы с Калугиным и Инной Васильевной сидели в комнате Курбатовых. Калугин принес свои выписки из печатных работ по Туркмении, за столом просматривал тетради. Его большое, гладковыбритое лицо с лучеобразными следами загара было хмурым. Но вот он оживился, стал что-то подчеркивать красным карандашом.

Инна Васильевна спросила:

— Нашли что-то интересное?

Калугин вздохнул.

— Не знаю, сейчас, после стольких надежд и поражений, как-то боязно говорить…

— А что это за конспект?

— Выписки из одной кандидатской диссертации местного ученого. Работа старая, написана давно, но, возможно, поможет нам решить загадку кияка.

Калугин объяснил: еще в тридцатых годах некий Лукин, молодой ученый из Ашхабада, исследовал лесорастительные условия на Красноводской косе и на косах Челекена.

Были заложены почвенные шурфы, производилось бурение. Автор диссертации утверждал, что ему удалось обнаружить на косах Челекена интереснейшее явление — пресноводные линзы. Атмосферные осадки, просачиваясь через песок, достигали засоленных, благодаря близости моря, грунтовых вод. Пресная вода, более легкая, не смешивалась с соленой, а как бы плавала на поверхности, образуя пресноводные линзы значительной толщины. Лукин полагал: линзы эти могут питать деревья — пресные воды вполне доступны корням.

Калугин поднял на лоб очки, взглянул на Инну Васильевну.

— Что об этом думает почвовед?

— А то, что мы на пути к решению загадки нашего неуловимого кияка. Заросли его, показанные на карте, развились на пресноводных линзах. Корни у кияка длинные, мощные. Об этом пишет Вознесенский. Надо установить, сохранились ли на косах линзы.

Вошли начальник и Костя. На их кепках, на спецовках был песок.

— Опять разгуливается погодка, — сказал начальник. — Кружит циклон возле Челекена. Как бы он не обернулся штормом, бурей.

— Ничего, — усмехнулся Костя, — нам осталось обследовать только косы, а там подвижных песков мало.

— Вот как! — Калугин подмигнул мне. — А вы Юрия Ивановича спросите, каковы эти «спокойные» дюны на Дервише.

Я опустил глаза; Сергей Петрович оставался верен себе: не мог не подпустить шпильку. Но шпильки эти меня больше не раздражали. Я был уже не тем, что три дня назад…

Калугин листал тетрадку.

— Вот послушайте, Костя, каков этот, по-вашему нестрашный, шторм. Его испытывали на себе старые геологи Вебер и Калицкий. Они были здесь еще до революции и написали о Челекене целую книгу. Я сделал выписку: