Пока что так страшно. Все в этом кричит «культ». Они занимаются человеческими жертвоприношениями? Каннибализмом? Мое дыхание становится прерывистым, и рука Габриэля ложится мне на колено. Она лежит там, тяжелая и твердая, и он говорит: — Не паникуй.

Опять же, легче сказать, чем сделать.

— Мы не преступники, и у нас нет религии. Мы люди науки, и мы работаем вместе ради блага человечества, — его голос меняется, в нем просачиваются волнение и оживление. — Тебе понравится здешнее оборудование. Возможности. Как только ты пройдешь обучение и пометишь, я смогу показать тебе свою лабораторию. Это невероятно. И у нас есть некоторые из лучших биохимиков мира. Ты могла бы…

Он замолкает, захлопывая рот.

Пометить.

Это одно слово затмевает все остальные.

Гнев, который я, вероятно, должна была чувствовать все это время, наконец-то выплеснулся наружу, прорываясь сквозь все остальное.

— Что ты имеешь в виду под пометкой?

Его бровь дергается от моего резкого тона, и он тут же возвращается к строгому, лекционному режиму.

— Я займусь этим. Не перебивай больше.

— Я не делала этого!

— Замолчи! — он хлопает меня по колену один раз, подчеркивая слово. Я замираю, защита срабатывает. Он может причинить мне боль. Он мужчина. Я сдержана и беспомощна. Он может причинить мне боль, и судя по звукам, никому в этом комплексе, чем бы он ни был, наплевать.

Он закрывает глаза, бормочет: — Иисус, мать его, Христос, — и смотрит в потолок. Когда он снова смотрит на меня, выражение его лица становится более открытым, вокруг глаз морщинки беспокойства. — Я раньше этого не делал. Все идет не так, да?

Впервые он звучит как настоящий человек. Он трет мое колено, успокаивая место, по которому он только что ударил меня, и что-то в этом движении посылает электрические покалывания вниз по моему нутру. Я пытаюсь бороться с этим чувством. Все это всегда приводит только к разочарованию.

Я пытаюсь соответствовать его тону разговора.

— Не особенно.

Грустная улыбка озаряет его лицо, затем исчезает, когда он продолжает.

— Правда в том, что я сделал что-то невероятно эгоистичное. Все братья должны выбрать себе подопечную. Это ты.

Его рука движется, поднимаясь, чтобы обхватить мое лицо самым нежным образом, который я когда-либо чувствовала. Он держит меня так, словно я сделана из тончайшего костяного фарфора и вот-вот разобьюсь.

— Подопечная? — это все, что я могу сказать, пока ползучие лозы обвивают мое сердце.

— Да. Ты моя, и ты будешь моей навсегда. Я владею тобой. Ты понимаешь, что я говорю? Я владею тобой. Ты можешь прожить хорошую жизнь здесь, в Комплексе, со мной. Я всегда буду заботиться о тебе.

Слова приземляются, тяжесть обвивает мои конечности и тянет меня на дно океана. Бросив один болезненный взгляд в потолок, Габриэль наносит смертельный удар. — Твоя старая жизнь ушла. Ты больше никогда не покинешь Комплекс.

14

Габриэль

— Тебе нужно немедленно избавиться от плохих новостей, — посоветовал мне Кендрик во время одной из нескольких встреч, готовясь к прибытию Евы. — Если ты начнешь строить с ней отношения, а затем скажешь ей правду, она почувствует себя преданной. Сделай это немедленно, как только она проснется. Я не буду тебе лгать. Это будет тяжело, особенно если у тебя есть чувства к твоей Еве. Но суровая правда всегда лучше легкой лжи.

Ничто, даже целая жизнь советов и подготовки, не могли подготовить меня к убитому горем выражению лица Евы, когда я сообщил ей эту новость. Чистое предательство. Моя вина. Мне следовало просто взять ее без игр, подарков и добрых дел.

Не в силах устоять, я заставил ее поверить, что она — часть какого-то грандиозного приключения. Что-то веселое и захватывающее, о чем она сможет посплетничать с Билли в следующий раз, когда они будут вместе. Но этого не произойдет из-за меня.

Потому что я хотел ее.

Потому что я не мог жить без нее.

Потому что я украл ее из ее жизни и запер в своей.

Ее губы дрожат, и я чувствую вибрацию приближающегося рыдания в своей сложенной чашечкой руке. Я хочу поцеловать ее лучше, но не могу. Она пока не приветствовала бы это, и, кроме того, я не могу показать ей никакой слабости. Я уже показал ей слишком много себя.

Ей нужна спокойная, строгая власть. Она так хорошо отреагировала на мою наготу, что я едва мог поверить, что это было по-настоящему. Я ожидал, что она убежит от меня, нападет на меня, закричит и завопит. Но вместо этого она вела себя как идеальная естественная маленькая покорная.

Я не жалею, что забрал ее. Она идеальная девушка для меня, и мы в конце концов будем счастливы. Но, черт возьми, я бы отдал все, чтобы избавить ее от агонии, которую она испытывает сейчас.

— Нет, — шепчет она, и ее плечи напрягаются, когда она снова дергает свои путы, спокойствие, которое мне удалось ей принести, разбилось вдребезги. — Нет. Пожалуйста. Отпусти меня.

— Я не могу.

Прости.

Я не могу сказать слова, но я их чувствую.

— Пожалуйста. А как же Билли? Она будет так волноваться.

В первую очередь она беспокоится о своей лучшей подруге. Это сжимает мое почерневшее сердце, когда я сообщаю последнюю плохую новость.

— Будет инсценированная авария. Все подумают, что ты умерла.

Это разбивает ее вдребезги. Я вижу это, трещины в ее душе отражаются на ее лице. Как, черт возьми, люди переживают это? Так много подчиненных и Братьев в конечном итоге становятся счастливыми парами. Я видел их вместе, обедающими или просто идущими по коридору, рука об руку. Я позволил себе поверить, что это может быть не так сложно, как должно быть.

Я ошибался.

— Нет, — на этот раз тихо, и это, кажется, единственное слово, которое она может сказать. Она отворачивается, и мне хочется обнять ее; но я надеваю чертовы наручники, и я не могу пойти против того, что я сказал, и снять их сейчас. Я так увлекся ее отзывчивостью, что забыл урок Кендрика и сделал все не по порядку.

Я был покровителем Евы всего несколько часов, и я уже все испортил.

Ее тело трясется, и приглушенный всхлип разрывает воздух. Когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее, слеза течет по ее щеке. Еще больше застревает в ее ресницах, и она моргает, не в силах их стереть. Она смотрит на меня, пока я делаю это для нее большим пальцем.

Это хорошо. Я предпочту быть мишенью для ее ярости, чем источником ее печали. Мне нужно отвлечь ее, дать ей что-то другое, на чем можно сосредоточиться, пока я не смогу освободить ее руки и оставить ее в покое, чтобы она спокойно горевала о своей жизни.

Я делаю глубокий вдох и нахожу разрозненные части своей личности Дом. До Братства я баловался на грани местной БДСМ-сцены. Я узнал голос, взгляды и манеры, которые заставляли покорных девушек с радостью падать на колени. Я с нетерпением ждал, когда смогу дать Еве все преимущества этого и даже больше.

И все шло хорошо, вплоть до того момента, как я разорвал ее мир на мелкие кусочки.

Медленными, осторожными движениями я собираю ее волосы в хвост и хватаю ее за них. Она смотрит на меня, приоткрыв губы и нахмурив брови. Я сбиваю ее с толку, слишком много взад-вперед. Ну, это та сторона меня, которую она получит отныне. На какое-то время, по крайней мере.

Я тяну ее за волосы, заставляя ее голову откинуться назад, так что я смотрю на нее сверху вниз. Идеальная позиция, чтобы играть с ее сиськами, но для этого еще слишком рано, ее разум слишком рассеян. Когда я действительно прикасаюсь к ней в первый раз, я хочу, чтобы ее разум на 100 процентов был в моменте со мной.

Вместо этого я наклоняю голову набок и хмурюсь. — Мы же говорили о том, что нельзя прятаться, не так ли? Это касается и твоей пизды. Раздвинь для меня ноги.

Я использую самое грубое слово, которое только могу, чтобы шокировать ее, и это срабатывает. Ее прекрасные зеленые глаза расширяются, затем сужаются. Она пытается отстраниться и морщится, когда я сжимаю ее. — Нет. Иди на хер.