Мне пришлось провести ночь в больнице под наблюдением.

Тристан остался со мной. У меня было сильное обезвоживание, поэтому мне ставили капельницы.

Как только ко мне вернулись силы, я спросила о Кэндис и почувствовала себя сильнее, услышав, что она очнулась и вышла из комы.

После утренних тестов и разработки плана действий Тристан отвез меня обратно в мой дом, где нет охраны.

Саша в плохом состоянии, у него сломаны несколько костей, так что он проведет в больнице еще неделю или около того. Поскольку я никогда не считала его охранником, а скорее ангелом-хранителем, я всегда буду рада его видеть, куда бы я ни пошла.

Мы только что вошли внутрь, и это место показалось нам странным.

Теперь, когда я свободна от отца, кажется, что и дом тоже может быть свободен.

Я сижу на диване и осматриваю все в доме. Ничто из этого не кажется моим. Я живу здесь с тех пор, как поступила в колледж. Это было всего лишь чуть больше четырех лет назад. Все здесь было выбрано для меня и уже украшено.

От картин на стене до цветов в вазе, где мой отец настаивал, чтобы это были георгины, любимые цветы моей матери. Я уверена, что в своем злом уме он пытался использовать что-то столь простое как напоминание о своей власти надо мной.

Я вообще о нем не думала. Я видела, как Тристан его убил, и, может, у меня в голове такой бардак, что я снова не почувствовала ничего. Ничто, так или иначе. Не грустно, потому что его только что убили, и не радостно, потому что справедливость восторжествовала.

Думаю, теперь я понимаю, что чувствуют люди, когда говорят, что справедливость никогда не может быть полностью восстановлена. Это невозможно. Все, что делается для смягчения несправедливости, делается только для людей, которые чувствуют себя обиженными. Людей, оставшихся в результате позади. Людей вроде меня и Тристана.

Тристан садится напротив меня, так что мы смотрим друг на друга, и у нас возникает тот самый трогательный момент, когда я чувствую, что он знает, о чем я думаю.

Я знаю, что пришло время для серьезного разговора. Серьезного разговора, который даст нам знать, где мы находимся и что будет дальше.

Я знаю, что он знает, что я беременна.

Мы просто еще об этом не говорили.

В моем ослабленном состоянии он отказался отходить от меня, когда мы приехали в больницу, даже когда врачи сказали, что хотят поговорить со мной наедине. Я знала, что они мне скажут, и поскольку я тоже не хотела, чтобы он уходил, я попросила его остаться.

Я наблюдала за ним, когда врачи говорили со мной об этом и говорили, что я нахожусь на второй неделе. Тристан, казалось, не был удивлен, поэтому я предположила, что он уже знал, когда спас меня. Я не знаю, когда он узнал, но это не важно.

Он мягко улыбается, глядя на меня, а я беру одну из подушек и прижимаю ее к груди.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он.

— Свободно, — отвечаю я. Это, вероятно, прозвучит странно для кого-то другого, но я знаю, что он понимает. — Я могу смотреть по сторонам и не беспокоиться о том, чтобы прикрыть спину, я могу ходить в магазины без постоянного сопровождения, я могу работать и не объяснять, почему у меня телохранитель, и я могу целый день находиться на солнце, если захочу. Я чувствую себя свободной быть Изабеллой.

— Не Изабеллой Вигго?

Я качаю головой. — Я не хочу этого имени. Я не могу изменить кровь, которая течет в моих жилах, но я могу изменить свое имя. Я жила как Изабелла Бейкер так долго, что вряд ли чувствую, что буду делать что-то по-другому. Я хочу быть кем-то другим, а не Бейкер. Мой отец дал мне это имя, и я ненавидела его так же, как Вигго.

Он понимающе кивает, но в его глазах загорается искорка.

— Как ты себя чувствуешь? Ты должен делать то, что хотел.

— Я чувствую, что могу отправить своего призрака на покой, но это все, что я могу сказать. Твой отец был всего лишь одним из многих, и он заставил меня думать, что мне предстоит нелегкая работа.

Я ни на секунду в этом не сомневаюсь. — Круг Теней — большая группа. Люди, которые там были, были старшими, так что ты уничтожил хороший кусок, более чем достаточно, чтобы ослабить их, особенно с уходом моего отца. Но это не искоренит их. Если ты член, тебя учили быть таким же хорошим, как лидер. Они только соберутся и перестроятся.

— Да… Я так и думал. Это все части головоломки, но давай воспримем это как огромную победу. — Он улыбается. — Есть более важные вещи, о которых стоит поговорить.

— Да. — Тепло пробегает по моей коже. Я понятия не имею, что он скажет о ребенке. Все, что он сделал, это заботился обо мне и обращался со мной так, будто я должна быть в стеклянном шаре. Это было только со вчерашнего дня.

— Саша рассказал мне, — утверждает он. — Когда мы приехали в дом, я первым увидел его, и он сказал мне, что ты беременна и что твой отец собирается с тобой сделать.

Мне кажется, что я должна как-то извиниться, потому что это я сказала ему, что мне сделали укол, и не помню, когда он закончился. В тот первый раз, когда мы были вместе, мы даже не задавали вопросов.

— Извини, моя инъекция…

— Нет, не извиняйся. Тебе не нужно этого делать. Я бы никогда не хотел, чтобы ты извинилась. — Он тянется к моим рукам и накрывает их своими. — Изабелла, мои слова темные из-за того, кто я есть. Так будет всегда, но я обещаю тебе, если ты останешься со мной и дашь мне шанс, я сделаю так, чтобы всегда был свет, куда бы мы ни пошли.

Я улыбаюсь, и меня охватывает волна радости.

— Это звучит потрясающе. Это похоже на сон.

— Тогда будь со мной. Будь моей.

— Да…

Он усаживает меня к себе на колени, и мы сливаемся в поцелуе, который говорит о том, что нас ждет дальше.

Когда мы целуемся, я понимаю, что мне не нужно знать, что произойдет дальше.

Пока я с ним, я буду свободна. Свободна жить, быть счастливой и любить.

Тристан

Я оставил ее только тогда, когда был уверен, что с ней все в порядке, и убедился, что за домом присматривает мужчина. Только снаружи. Не внутри, потому что я не хотел нарушать атмосферу свободы, о которой говорила Изабелла.

Я вернусь позже, чтобы помочь ей собрать необходимые вещи, и через несколько дней мы отправимся обратно в Лос-Анджелес.

Я возвращаюсь в дом, который мы арендовали. У нас были некоторые потери с нашей стороны, но они не идут ни в какое сравнение с тем, что понесли Мортимер и его люди.

Наши главные люди выбрались живыми. Но что за гребаная битва? За эти годы мы были свидетелями битв, которые были не на жизнь, а на смерть.

Те, где ты знаешь, что если ты выбрался один раз, ты надеешься никогда больше не испытывать ничего подобного. Когда это случается дважды и ты выбираешься снова, это меняет тебя.

Я видел, как мои братья поддерживали меня, и чувствую, что доверие между нами восстановлено.

Я не знаю, что будет дальше, но я знаю, что мне нужно быть начеку.

Но одно я себе пообещал, что не буду проводить дни, поглощенный яростью, и позволять жизни проходить мимо меня. Я не буду тратить каждый час бодрствования на размышления о мести, как я делал это последние шесть лет.

Я не сделаю этого с собой, потому что для меня все изменилось, и я собираюсь стать отцом. Я не позволю себе ничему отнять мою девочку и моего ребенка, а это значит украсть счастье.

Я буду готов к тому, что будет дальше, но то, что я буду делать дальше, определит меня.

Я тоже хочу шанс на счастье и хочу тот свет, что я обещал Изабелле. Больше всего я хочу его с ней.

Я вхожу в дом, и Массимо бежит вниз по лестнице. В его глазах паника, которая говорит мне, что происходит что-то еще. Я тут же думаю о Кэндис.

— Что случилось? С Кэндис все в порядке?

— Да, Кэндис в порядке… — он проводит рукой по бороде и смотрит в окно. Когда он снова смотрит на меня, паника превращается в печаль.

— Что происходит, Массимо?

— Доминик ушел, — отвечает он, и у меня сжимается грудь.