В голове, когда я представлял, что подойду к ней так близко, я просто думал о том, чтобы взять ее. Один хват и доза транквилизатора на запястье или на шею. Это была простая версия того, как я ее взял. До этого я представлял, как беру в руки кого-то, кого любит Мортимер, и отрубаю ему голову так же, как он сделал с моей девушкой.

Однако, когда я смотрю на эту женщину, вид ее страданий пробуждает во мне что-то, что когда-то было человеческим, и позволяет мне увидеть кого-то сломленным.

Когда ее мягкие пухлые губы приоткрываются, я возвращаюсь к реальности и понимаю, что просто пялюсь на нее.

— Я видел, как ты плакала, — объясняю я, и ее щеки краснеют от смущения.

— Ох… Боже… Я не знала, что здесь есть еще кто-то, — отвечает она и пытается взять себя в руки.

— Кто-то умер? — спрашиваю я.

— Нет.

— Тогда, что бы ни произошло, это не может быть так уж плохо. Верно?

— Я так думаю. Но, может, есть что-то и похуже смерти.

Ее слова меня удивляют. Нечасто я встречаю кого-то, кто открыто делится такими мыслями или чувствами в столь откровенной форме.

— Кто-нибудь когда-нибудь умирал за тебя? — спрашиваю я, и по ее щекам текут новые слезы.

Она кивает, и ее глаза наполняются болью. Болью, которая может возникнуть только от того, что ты видишь что-то серьезное и это происходит с тобой.

— Разве это хуже смерти? — возражаю я.

— Нет… — Она качает головой.

— Тогда… не может быть, чтобы все было так плохо.

Я понимаю, что наш разговор перешел на уровень, неприемлемый для незнакомцев.

Она тоже это знает, но в ее глазах загорается огонек, когда она смотрит на меня и кивает в знак согласия.

Я смотрю на нее, впитывая ее присутствие, миллион мыслей проносятся в моей голове, но мне интересно, что ее сюда послало. Что могло ее так расстроить, что она так заплакала.

Что может быть хуже смерти?

Люди говорят, что некоторые вещи являются худшим наказанием, но смерть — это конец. Для тех, кто остался, это боль, которая выходит за рамки всего, что кто-либо мог бы описать.

— Пожалуй, ты прав, — отвечает она, ее взгляд падает на маленький оригами-цветок в моей руке. Лицо озаряется интересом. — Что это?

Я поднимаю цветок и слегка улыбаюсь. — Цветок.

Ее улыбка становится еще шире. — Он прекрасен.

Я не успеваю заметить, как протягиваю ей цветок. — Возьми. Я сделаю другой.

— Спасибо. У меня никогда не было ничего подобного.

— Теперь есть, — отвечаю я.

Эхо открывающейся двери заставляет ее обернуться в ту сторону, откуда она пришла.

Дмитрий выходит, задерживается на верхней ступеньке лестницы и смотрит вперед на нас. От его вида ее спина выпрямляется как шомпол. Знак того, что она боится его, очень боится.

Я крепко сжимаю задние зубы и надеюсь, что он не подойдет ближе.

Он бы сразу меня узнал. Примерно в сорока футах от меня он бы ни за что не догадался, что это я. У меня есть элемент неожиданности в Лос-Анджелесе, и тот факт, что Мортимер или кто-либо из членов Круга никак не могут знать, что Д'Агостино здесь, в Род-Айленде. К счастью, он держится подальше.

Изабелла снова переводит взгляд на меня, словно вспоминая свои манеры, и слегка улыбается. Но я вижу, что она дрожит.

— Мне пора возвращаться на работу, — осторожно говорит она. — Спасибо за доброту.

Доброта.

Сейчас я должен чувствовать себя придурком. Я мошенник, и я еще даже не начал сеять хаос. Я пришел к выводу, что человек, который может контролировать эмоции, может использовать это как оружие. Стань невосприимчивым к принципам добра и зла. Добра и зла.

Вы опасны и эффективны, когда обладаете таким контролем. Это помогает в искусстве манипуляции. И искусстве войны.

— Grazie Bellezza¹, — отвечаю я по-итальянски, сея семена того, что вижу мерцающим в ее глазах. Влечение… оно там.

— Спасибо. Хорошего дня.

— Взаимно.

Я наблюдаю, как красавица уходит от меня, и устремляется к мужчине, который, я уверен, является таким же монстром, как и я.

Но она оглядывается. Оглядываясь на меня, прежде чем она доберется до него, я вижу, что путь становится шире, чтобы достичь того, что я должен.

В следующий раз, когда она меня увидит, она поверит моему лицу.

Из того, что я увидел в ее глазах, эта женщина может прийти добровольно, как агнец на заклание. Не зная, что я хуже дьявола, которого она знает.

Изабелла

Я не знаю, сколько еще адских дней мне предстоит пережить.

Я просто не знаю, сколько еще я смогу выдержать.

Я хочу сказать, что сегодня был адский день, но каждый раз, когда я думаю об этом, я вспоминаю своего прекрасного незнакомца из парка. Я помню его слова.

Не может быть, чтобы всё было настолько плохо.

Вот что он сказал, и он думал, что смерть хуже. Боль, которую испытываешь, когда кто-то умирает.

Пройдя через эту боль дважды, я знаю, что он говорил правду. Ничто не сравнится с чувством потери, когда ты теряешь любимого человека.

Хуже всего, когда ты видишь, как они умирают.

Я видела, как умерла моя мать, а потом я видела, как умер Эрик. Обе смерти были результатом моего отца. Обе укрепили ненависть, которую я к нему испытываю.

Ненависть впервые укоренилась, когда я увидела, как мой отец убил мою мать.

Насколько мне известно, я единственная, кто знает правду о том, как она умерла. Я единственная, кто знает, что это он убил ее. Он сказал всем остальным, что это Синдикат убил его жену. Так он получил поддержку многих влиятельных людей, которые вступили с ним в союз. Он лгал.

Он угрожал убить меня, если я когда-нибудь скажу правду, и я была так напугана и потрясена тем, что он сделал, что не разговаривала целый год.

К тому времени он уже отправил меня жить сюда к Николаю.

Мне было десять, когда умерла мама, и мир перевернулся. Но смерть Эрика была другой. Она показала силу моего отца и глубину тьмы его сердца. Мой отец приказал убить Эрика за то, что тот любил меня.

Ничто не может в полной мере описать, каково это — смотреть, как кто-то умирает, зная, что ты ничего не можешь сделать, чтобы помочь ему. Мой отец сам держал меня со своими людьми, чтобы я ничего не сделала, и отпустил меня только тогда, когда все закончилось.

Смерть — это конец.

Так что… Думаю, мой симпатичный итальянский незнакомец был прав. То, что со мной происходит, не может быть настолько плохим.

Я плакала, потому что Дмитрий не только решил сегодня занять место Саши и понаблюдать за моей работой, но и намекнул, что мне придется уволиться из клиники, когда мы поженимся.

Он хочет отнять у меня то единственное, что я сумела себе обеспечить, мою карьеру. Если ее у меня отнимут, то ничего не останется.

Я вернулась домой около часа назад и поднялась в свою комнату, чтобы побыть наедине.

Дмитрий остался внизу, отвечая на звонки, пока ждал, когда Саша сменит его на ночную смену.

Саша еще не приехал, а я вся на нервах в своем собственном доме с этим уродом, который станет моим мужем через несколько месяцев. Я едва могу в это поверить. Я даже не могу поверить, что думаю об этом.

Я обновила свой рабочий план, чтобы отвлечься, надеясь, что Саша скоро приедет.

Положив ручку на стол, я ложусь в кровать, чтобы немного отдохнуть. Я не спала прошлой ночью. С этой проклятой бомбой, которую сбросил на меня отец, я не могла спать. Призраки прошлого преследуют меня, когда я сплю.

Раньше у меня каждую ночь были повторяющиеся кошмары. Потом они стали управляемыми. Прошлая ночь была первой за долгое время, когда мне приснился кошмар. Прошлая ночь была об Эрике. Я видела, как его смерть разыгрывалась, как будто это происходило снова и снова.

Никто не знал, что мы встречаемся, а потом кто-то узнал. До сегодняшнего дня я не знаю как. Даже Саша не знал, но я всегда верила, что он подозревает об этом. Эрик был новеньким и не намного старше меня. В этом году исполняется четыре года с тех пор, как это произошло. Мне было восемнадцать, а ему двадцать пять.