Ее рука прикреплена к трубкам, но он целует кончики ее пальцев.

— Мой ангел, ты не представляешь, как много ты для меня значишь, — хрипло говорит он, проводя по кончикам ее пальцев. — Я люблю тебя.

Я ничего не могу сказать. Нет ни одной чертовой вещи, которую я не мог бы сказать, потому что он меня потряс. Он потрясен и восстановил что-то внутри меня, потому что он тот же парень, которого я знаю. А не тот человек, который изменился за последние несколько недель.

Он склоняет голову, кладя ее около руки Кэндис.

Это изменение писка на кардиомониторе отвлекает мое внимание от него. Он быстрее. Паника заставляет меня оглянуться на Кэндис, и мое сердце взлетает, когда я вижу, как ее рука пробегает по голове Доминика.

Ее глаза открываются и закрываются, и она оглядывается вокруг.

Мы бросаемся к ней. Ее губы раскрываются, и она смотрит на каждого из нас, но сосредотачивается на Доминике.

— Не надо, не уходи. — Ее голос звучит слабо, но я так рад его слышать. Она сжимает его руку, и он удерживает ее взгляд.

— Прости меня за все, Кэндис.

— Просто не уходи.

— Я здесь, — уверяет он ее. — Я прямо здесь.

— Я пойду за врачами, — говорит Массимо.

Он вбегает в дверь и зовет врачей.

Через несколько мгновений у меня звонит телефон. Я отвечаю, потому что знаю, что это может быть только Ник.

Да. Я попросил его связаться со мной, если он давно не слышал от меня ничего. Таким образом, мы могли бы поддерживать хороший поток общения.

Я отвечаю, и он звучит так, будто только что проснулся. Он стонет, как будто его ранили, и вот тогда я понимаю, что что-то происходит.

— Ник, что случилось?

— В меня стреляли. Они забрали Изабеллу. Мортимер и Дмитрий забрали Изабеллу. Альфонсо работал с ними, — объясняет он в одной фразе.

Я почти роняю телефон, когда кровь отливает от моего лица. Я испытываю то оцепенение от шока, которое испытывает человек, когда слышит что-то, чего не может быть, и его мозг не может это обработать.

— О чем ты говоришь? Альфонсо?

— Альфонсо… Kruv' omertà. — Вот что я услышал от него. Kruv' omertà.

И вдруг все становится понятно. Он был итальянцем.

Он был настоящим предателем все это время. Когда мой мозг все обдумывает, я понимаю, что все, что когда-то не имело смысла, теперь имеет смысл.

Альфонсо был человеком, игравшим на стороне задолго до нашего рождения, идеальным кандидатом на предательство.

Мы бы никогда его не заподозрили.

Изабелла

Моя голова…

Господи, моя голова сейчас взорвется, а все тело в огне.

Тошнота только усилилась, и я чувствую себя намного хуже, чем раньше.

Я медленно открываю глаза по одному и обнаруживаю, что смотрю на белый потолок с закрученными узорами, похожими на крошечные водовороты, закручивающиеся в небо.

Пока я моргаю и пытаюсь осознать, где я нахожусь, я вспоминаю, что со мной произошло, и по моему телу пробегает холодок.

Боже мой, Боже мой. Я точно помню, что произошло.

Ужас движет мной, но когда я пытаюсь встать, ограничения удерживают меня на месте. Я шаркаю и понимаю, что лежу на больничной кровати. Мои запястья связаны, как и мои ноги. Обе связаны, как будто я застряла в фильме ужасов. Я отчаянно пытаюсь освободиться, но знаю, что это бесполезно. Нет смысла. Человек, который связал меня, точно не дал бы мне возможности сбежать. Не снова.

Дверь распахивается, и входит человек, которого я боюсь больше всего.

Мой отец.

Я замираю, когда вижу его. Я не двигаюсь, настолько замираю, что мое сердце замедляет свой ритм и я боюсь, что оно остановится в моей груди от его вида.

Этот взгляд смерти все еще таится в его глазах, напоминая о том, кто он такой.

— Изабелла… Я никогда не думал, что мы дойдем до этого. Не ты и я. Определенно не ты и я. Ребенок, о котором я так заботился, — заявляет он.

Я хочу поспорить и сказать ему, что его версия заботы не является человеческой. Я сомневаюсь, что животные относятся к своим детенышам так, как он относился ко мне. Но я держу язык за зубами. Я его знаю. Он не связал меня, чтобы помешать мне сбежать. Не поэтому. Кнуты — это больше его стиль или что-то с немедленной болью.

Я не знаю, что это. Это что-то другое. Что-то, чего я не могу предположить, потому что никогда не видела, чтобы он делал это раньше. Если я что-то и знаю о своем отце, так это то, что его злое сердце не имеет границ. Нет предела.

— Ты худший из предателей. Я знаю все, что ты сделала. Все, что ты сделала с врагом. Слава Богу за мои союзы.

— Боже… ты благодаришь Бога? Как ты вообще можешь говорить о Боге? — спорю я. Слова слетают с моих губ неконтролируемо.

Он отвечает смехом. Жестоким смехом, который разносится по всей комнате.

— Полагаю, ты права. Я полагаю, это была оговорка. В любом случае, какая-то высшая сила должна была быть на моей стороне, указывая путь к единственному человеку, который мог бы разрушить все, ради чего я так усердно работал. К тебе.

— Что ты собираешься со мной сделать? Я хочу перейти к сути. Я хочу прекратить эту чушь. Я знаю, что я сделала, и я бы сделала это снова, если бы пришлось.

— Мы еще дойдем до этого. Я еще не закончил с тобой говорить. Считай это моим последним поступком в этой жизни в качестве твоего отца. Выговор перед наказанием.

— Я бы предпочла, чтобы ты просто наказал меня. Я не хочу слышать, что ты говоришь. Ты зло, — бросаю я, обретая голос. Годами я существовала как эта бесхребетная оболочка человека, которая делала то, что ей говорили. Я была тем, с чем он думал, что может обращаться как с ничтожеством. Недели свободы наполнили меня силой, чтобы высказаться.

— Я злой. Конечно, я злой, но ты меня услышишь. Я так зол на тебя. Пока я послал людей, которые искали тебя повсюду, ты была занята тем, что помогала врагу в заговоре против меня. Они похитили тебя, и вместо того, чтобы найти способ связаться со мной, ты увидела свой путь к бегству от меня. Ты увидела шанс освободиться от меня, а затем ты помогла им спланировать мое уничтожение.

— Ты говоришь так, будто не уничтожил меня, — отвечаю я. — Ты убил мою мать и Эрика. Ты убил всех, кто когда-либо был рядом со мной или пытался мне помочь. Ты считал, что мне стоит выйти замуж за Дмитрия.

— Какая наглость. Здесь нет никаких рассуждений. Мне все равно, что ты чувствуешь. Ты мне противна, по-настоящему и полностью противна. Как ты смеешь подвергать сомнению мои действия? Я делаю то, что делаю, по причинам. Дмитрий возглавит эту группу и проследит за тем, чтобы мои планы были выполнены, а моя миссия достигнута.

— Ты так высоко отзываешься о своей миссии, почему бы тебе не заняться ею самому? Какого черта ты уходишь на пенсию?

— Потому что я умираю. — Он бросает слова, ошеломляя меня и заставляя замолчать. — Я умираю. Это будет единственной причиной, по которой я не сделаю это сам.

— Что с тобой? Я хочу знать. — Он смотрит на меня, и я вспоминаю, как я была ребенком. Раньше я боялась, что с ним что-то случится. Теперь мне говорят, что это так, и я не чувствую ничего, кроме любопытства узнать, что же заберет его из этого мира.

— Опухоль мозга, — говорит он, постукивая по виску. — Сейчас я выгляжу хорошо, но сомневаюсь, что через восемь месяцев буду выглядеть хоть как-то похоже. Я хотел разобраться со всем этим, пока у меня еще были силы.

Я смотрю на него и не могу ничего сказать.

Я ничего не чувствую. Никакого сострадания. Даже естественного семейного сочувствия, которое человек вынужден испытывать, потому что он мой отец.

— Ты почти погубила меня, Изабелла. Это почти поэтично: мое собственное творение обернулось против меня, как чудовище Франкенштейна.

— Ты думаешь, я такая? — отвечаю я, вырываясь из пут. — Я не монстр здесь. Это ты.

— Для меня монстры — это все, кто поддерживает Синдикат. Вот что ты сделала. Независимо от того, существует ли Синдикат как один человек или как множество людей, он представляет угрозу из-за своей власти. Это слишком. Я приветствовал союз, который я заключил с другими, чтобы искоренить их, и в то время я верил, что Риккардо Балестери будет у меня по правую руку. Я верил, что у меня будет контроль. Но этого не произошло. По крайней мере, теперь я знаю, что они замышляют, и поверь мне, я планирую дать отпор. Но сначала я разберусь с тобой.