Когда Лиану пришла навестить Майя, она уже не могла скрывать своих чувств. Глаза Майи, полные беспокойства, уставились на подругу, и в этот момент девушка почувствовала, как слёзы всё-таки начали течь по щекам. Оркша открыла рот, чтобы что-то сказать, но ее голос дрогнул.

– Почему ты мне соврала? – прошептала Лиана. – Почему все вы мне врете? Леонид... он меня бросил, верно?

Майя, казалось, потеряла дар речи на несколько мгновений. Оливковая кожа лица побледнела, а губы задрожали от напряжения. Лиана чувствовала, как душу выжигает раскаленный металл обиды, пока Майя молчала, и каждая секунда ее промедления казалась вечностью.

«Она знает что-то, что не может мне сказать», – пронеслось в голове, и от этого сердце забилось еще быстрее, а ладони стали влажными от волнения.

– Лия, это вовсе не так... – начала Майя.

Но принцесса перебила ее:

– Тогда скажи мне правду. Я видела Элерриона, он здесь. А Леонида нет. Где он? Где мой волк?!

С тяжёлым вздохом Майя решилась и, слегка покачав головой, заговорила. Она рассказала подруге всю правду, что знала сама. Леонид не был ни на какой тренировке. Он сидит в карцере за убийство. Убийство второкурсника, которое произошло на территории академии. А на завтра, в день перед началом полнолуния, назначены официальные разбирательства. Майя с парнями планирует пробраться туда, дабы поддержать друга.

Эти слова поразили Лиану как гром среди ясного неба. Волчица внутри жалобно заскулила. Лиана с трудом осознавала услышанное, ощущая, как мир вокруг рушится.

В карцере?!

Ее волчонок – убийца?

Это невозможно! Это была ошибка, какая-то ужасная ошибка. Но в глазах Майи не считывалось ни капельки лжи. Только искренняя грусть и беспокойство за друга. Всё, что Лия чувствовала до этого – обида, боль и страх, теперь превратилось в одну кипящую смесь из ярости и решимости.

– Мы должны его освободить, – сказала девушка, рывком поднимаясь с кровати, игнорируя ноющую боль в мышцах. – Мы не можем позволить подобному продолжаться!

– Лия, пожалуйста, успокойся, – попыталась остановить Майя подругу, подбежав к ней, чтобы удержать. – Ты еще слишком слаба, нельзя тебе так...

Но та уже ничего не слышала. В голове бился единственный импульс – освободить свою пару. Защитить Леонида. Она чувствовала, как волна ярости и отчаяния охватывает ее, мешая дышать. Горло сдавило, сердце стучало так громко, что казалось, оно вот-вот разорвется. В этот момент дверь палаты распахнулась, и вошел Элводир.

Его взгляд стремительно оценил сцену, остановившись на лице пациентки, отмечая, как сжимаются от напряжения ее руки. С тяжёлым вздохом эльф подошел к ней.

– Лиана Волкосветова, прошу вас, – сказал он твердым голосом, – держите себя в руках.

Лиана трясла головой, ее глаза горели слезами и злостью, а внутри бушевала невыразимая боль. Она чувствовала, как теряет контроль. Девушка не могла позволить себе слабость, не могла сдаться, когда Леониду нужна была помощь. Но Элводир уже придавил тело пациентки к кровати, и Лия почувствовала, как игла касается кожи плеча.

Через мгновение мир начал медленно плыть, а ярость уступила место глубокой, невыразимой усталости. Последнее, что она увидела перед тем, как провалиться в сон, были беспокойные глаза Майи, наполненные слезами.

***

Пять суток, что я находился в карцере, показались мне вечностью. Единственное, что помогало не терять счет времени, – регулярные визиты Гримхалка. Он приносил мне еду два раза в день, четко, как по часам. Молча заходил, ставил поднос, забирал пустую посуду и также молча уходил. Если я спрашивал о чём-либо, он только бросал хмурый взгляд и качал головой. Хотя, на один главный вопрос он всё же ответил, что с Лианой всё хорошо, и что предстоящее полнолуние должно окончательно поправить ее состояние. Больше ничего. Никаких новостей о друзьях, о том, что происходит в академии, о том, что меня ждет в конце концов. Всё, что оставалось, – это сидеть в каменном кубе без окон и пытаться удержать рассудок в норме.

Гранитные стены давили, их холодная сырость будто просачивалась внутрь, пробирая до самых костей. Иногда мне казалось, что я чувствую, как по ним пробегал легкий ток магии, но тут же замечал едва уловимое мерцание рун, подавляющих магию. Каждый звук отзывался эхом в тюремной клетке. Карцер был маленьким и замкнутым, словно коробка, из которой нет выхода. Ощущение изоляции и магической пустоты стали практически невыносимыми.

По подсчетам, завтра ночью должно наступить полнолуние, и меня мучал вопрос – что произойдет со мной? Обратится ли мой внутренний волк здесь, в карцере, или же магический барьер карцера удержит его в узде? Я не чувствовал своей магии, не чувствовал связи с волчонком. Ощущал, что он рядом, но тот словно находился за стеной, недосягаемый. Мысли, что я остался отрезанным от своей сущности, приводили в ужас. Удивительно, но стать снова обычным человеком, вот чего я боялся теперь больше всего. Вернуться к жизни без магии, снова окунуться в ту ограниченность и беспомощность – это было хуже любого заключения.

Раздался скрежет ключа в замке, и тяжёлая дверь открылась. Гримхалк, как всегда, был суров, но в этот раз в его руках была не еда, а знакомые до боли в запястьях магические кандалы. Он молча подошел и надел их мне на руки. Холод металла заставил вздрогнуть, и это ощущение прошло по моему телу, словно волна. Казалось, что кандалы давили на кожу, как напоминание о том, что теперь я заключенный, лишенный малейшего права на свободу.

Я поднял глаза, и он произнес только одно слово:

– Идем.

Видимо, день разбирательств. По спине пробежал холодок. В моей жизни вновь настал переломный, судьбоносный момент. Мое будущее зависело от тех, кто сейчас будет меня судить. Я встал, стараясь не показывать страха, и последовал за Гримхалком. Мы прошли через коридоры, темные и узкие, и каждый наш шаг разносился эхом по стенам, разбавляя гнетущую тишину. Поднявшись по каменной лестнице, которая, казалось, тянулась бесконечно, мы достигли северного крыла академии. В конце просторного холла красовалась массивная дверь с выгравированной надписью: «Зал Трибунала».

Возле двери было шумно. Там собрались мои друзья. Их лица были наполнены решимостью и беспокойством. Майя, Северрин, Марк и еще с десяток одногруппников, которые пришли меня поддержать. Я такого не ожидал, и это тронуло меня до глубины души. В глазах Майи виднелась здоровая злость, ее сжатые губы выдавали внутреннее напряжение. Северрин бросил мне ободряющий взгляд, сжав челюсти, а глаза светились яростью. Марк стиснул кулаки так сильно, что костяшки побелели, будто он готов был сражаться за меня в любой момент. Но мне не дали шанса обменяться с ними ни словом. Гримхалк напомнил, что общение с обвиняемым до вынесения приговора запрещено.

Я заметил так же и Аларика с друзьями. Они стояли чуть поодаль, их позы были расслабленными, но в них считывалось что-то зловещее. Сам Аларик крутился рядом с дверью, кидая на меня самодовольные взгляды. Его губы скривились в презрительной ухмылке, а глаза сверкали удовлетворением, будто всё уже решено. Я ощутил, как волна злости и бессилия пробежала по телу. Майя что-то выкрикнула в их сторону, ее голос дрожал от ярости, но Гримхалк резко оборвал ее, увлекая меня внутрь.

Зал Трибунала оказался даже больше, чем я себе представлял. Высокие сводчатые потолки, поднимавшиеся так высоко, что их едва можно было разглядеть, разделенные на несколько уровней, создавали ощущение величия и подавляющей значимости этого места. В центре зала возвышался круглый каменный подиум – место для обвиняемого, предназначенное сейчас для меня. Каменный пол был холодным, и мои босые ноги ощущали его ледяное прикосновение, напоминая о том, что я здесь словно жертва на алтаре.

Вокруг подиума расположились ряды скамеек, разделенных на три яруса, окружавшие меня амфитеатром. На одной из сторон находилось возвышение с надписью: «Кафедра Мудрости», и именно там сидели преподаватели и ректор. В центре – Гильдор Вермингард, его взгляд был усталым, но в нём светилось нечто глубокое, возможно, сожаление. По правую руку находился Элеррион Сереброзвезд, он казался напряженным, но в его глазах читалась решимость. С левой стороны сидела Эльзира Амбермун, ее лицо оставалось строгим и непроницаемым, а глаза холодными, как зимняя ночь.