— И вовсе тут ничего смешного нет! — Надулась девушка.

— Конечно нет! — Покачал я головой: — А улыбаюсь я потому, что такая забота и взаимовыручка — это трогательно!

Рассказывала девушка и о грустных периодах своей жизни:

— У нас корова теленка родила, мы его Кузей назвали. Смешной был, головастенький, и ножки тоненькие! — Улыбка с ее лица стерлась: — А потом Хрущев приказал скотину забивать, и не стало у нас Кузи. Настоящий урод, все в стране сломал! — Поделилась своими (родительскими) соображениями о деятельности предыдущего генсека и перешла к нынешнему: — Зато при Брежневе хорошо стало! — Просветлела девушка: — И корову держать обратно разрешили, и зарплаты повысили, и маме путевку вот дали! — Хихикнула: — А тут папу Рыжик лягнул, она и говорит, езжай мол, лечи свою голову дурную!

Посмеялись, и я перевел тему:

— А ты знала, что люди умеют делать одежду из нефти?

— Опять выдумываешь! — Фыркнула Соня.

— Вовсе нет! — Покачал я головой и погладил обтянутую капроном колготок коленку девушки: — Вот видишь капрон…

— Лапать не разрешала! — Хлопнула она меня по ладошке.

Не прокатило!

— Больно оно мне надо!

Моя хилая отмазка вызвала у Сони лишь ехидную усмешку.

— Просто капрон как раз из нефти и делают!

— Да быть не может! — Фыркнула она.

— А вот и да!

— А вот и нет!

— А вот и да!

— А вот и нет!

— А давай у мамы моей спросим! — Предложил я: — Она точно знает, что одежду умеют делать из нефти!

— Да как ты из нефти одежду сделаешь, глупый? — Постучала она себя кулачком по лбу: — Она же жидкая и вонючая!

— Цепочкой химических реакций! — В очередной раз ответил я: — Ну что, спорим?

— А твоя мама все равно за тебя будет! — Предъявила она убойный комплимент.

— Тут на третьем этаже доктор химических наук живет, — Предложил я другую кандидатуру.

— А ты откуда знаешь? — Подозрительно прищурила глазки Соня.

— Они с женой в столовой около нас с мамой сидели, вот, подслушал немного, — Развел руками я.

— Подслушивать нехорошо! — Заметила она.

— Я же не нарочно! — Отмазался я: — Мне что, уши затыкать, если они пожилые и слышат не очень?

— И правда, — Вздохнув, признала она мою правоту: — А на что спорим?

— Если я прав — будем гулять за ручку!

— Пф! — Весело фыркнула она и цапнула мою ладошку в свою: — Чего тут такого-то?

Огляделась, наклонилась ко мне — она сантиметров на пять повыше, плюс немного накидывают «ортопедические» туфли — и прошептала:

— Только когда никто не видит, ладно? — Немного покраснев, пояснила: — А то мне от папы влетит.

— Хорошо! — Принял я такие условия.

Сонина ручка была приятно-прохладной в сегодняшнюю жару и по большей части мягкой на ощупь — в силу деревенского происхождения ладонь девушки обзавелась мозолями. Менее приятной от этого, конечно же, не стала!

— Так на что спорим? — Переспросила она.

— Поцелуй? — Предложил я.

— Ага! Щас! — С видимым удовольствием выговорила Соня.

— Боишься проиграть! — Издал я ехидный смешок.

— Вовсе нет! — Фыркнула она, и, к жуткому моему удивлению, чмокнула меня в щеку. Полыхнув своими, смущенно улыбнулась: — Нужно что-то поинтереснее!

— Понял! — Ощущая, как горят уши, предложил: — Давай на самый страшный секрет?

— Это — гораздо лучше! — Полыхнули ее глаза любопытством: — Я бы хотела узнать твой!

— Пошли искать профессора!

— Пошли!

— Откуда ты знал?! — Как только мы оставили палату напоивших нас чаем с конфетами умиленно улыбающихся на любознательных деток химических пенсионеров, стукнула меня кулачком по груди Соня.

— Ответы на все вопросы есть в Большой Советской Энциклопедии! — Отшутился я: — Гони секрет!

Она замялась, ковырнула туфелькой мрамор пола, залилась краской, и, мельком на меня поглядывая, тихонько что-то пробубнила себе под нос.

— Так не пойдет! — Расстроился я, шагнул ближе к девушке и подставил ухо: — Повтори-ка вот сюда!

— У меня плоскостопие! — Шепнула Соня.

— Ну это несерьезно! — Отмахнулся я: — Нашла секрет!

— Заметно? — Расстроенно спросила она.

— Чуть-чуть заметно, — Честно подтвердил я: — А еще — мы в «плоскостопном» крыле живем!

— У тебя тоже плоскостопие?!

Как много надежды в этих глазах!

— Нет, просто путевки другой не было, — Признался я.

— Ты — один большой обман! — Надулась она.

Так-то оно так, но ведь не так!

— А где я тебе наврал?

Девушка залипла, задумалась, покраснела и была вынуждена буркнуть:

— Нигде!

— Ну вот видишь! — Развел я руками: — Кто виноват, что я много всякого знаю?

Интернет виноват!

— Ладно! — Отмахнулась она, остановилась, зажмурилась, сделала глубокий вдох и выпалила: — Когда мы с двоюродным братом были совсем маленькие, постоянно играли в доктора и «семью», трогали друг друга за письки и целовались!

Ржака!

— Вот это я понимаю секрет! — Одобрил я: — Не переживай, клянусь — я никому и никогда не расскажу!

Девушка облегченно вздохнула:

— Спасибо! — И улыбнулась мне: — Знаешь, я столько лет никому про это не рассказывала, что теперь у меня будто камень с души упал!

— Называется «облегчить совесть», — Пояснил я: — Не переживай, дети делают много всякого глупого, и винить за это себя взрослую нет никакого смысла!

— Я тоже так думаю! — Кивнула довольная Соня.

— Я бы с тобой тоже в разное поиграл! — Добавил я.

— Ага, губу закатай! — С явным удовольствием отшила она меня.

За ужином к нашему с мамой столику подошел какой-то мужик с приятной рожей лет тридцати, в белой рубахе с коротким рукавом, брюках и с часами. И почему я до сих пор не заимел себе такие же? Надо будет озаботиться. Это мамин хахаль? Нет, она тоже с ним раньше не общалась — в столовке-то регулярно его видим.

— Извините, у вас здесь свободно? — Кивнул он на неиспользуемый стул.

Мы заверили, что не занято, мужик уселся и представился:

— Кампов, Андрей Борисович. Физик.

Мы представились в ответ, все пожелали всем приятного аппетита. Откушав шурпы, гость решил пообщаться:

— Это ни в коем случае не упрек, но это не из вашего номера на весь коридор тарахтит «Москва»? — С улыбкой спросил он.

— Из нашего! — Улыбнулась в ответ мама: — У меня сын писателем хочет стать, пишет вот… — Не удержавшись, похвасталась: — И у него очень хорошо получается! Если бы я не видела своими глазами, как он это делает, я бы ни за что поверила!

— Даже так? — Хмыкнул мужик и спросил меня: — Это ты поэтому, Сережа, на Евгению Викторовну наседал? — Подмигнул, давая понять, что шутит.

— Поэтому! — Подтвердил я: — Она зенитчицей была, вот, как раз на повесть интересного рассказала. Я ей по мере написания кусочки ношу — вдруг где наврал? А про войну врать никак нельзя!

Опять же легендирование — а если у настоящего автора в столе лежит совершенно секретная половина рукописи с дальнейшим планом? Вот придет в суд Евгения Викторовна и расскажет, как на этапе черновика вносила поправки.

— Про войну это ты правильно! — Серьезно кивнул товарищ физик: — Я потому и пришел, если честно — мы с ней некоторым образом знакомые, и она со мной советовалась, — Он откашлялся и процитировал: — «Вот, Андрюша, мальчик спрашивает где и чего исправить, а я и не знаю даже — написано-то здорово!», — Подмигнул спокойному (не в мой адрес похвала же) мне.

— Очень рад, что у нее такое мнение! — Улыбнулся я.

— А самое забавное — я тоже не смог найти ничего, кроме опечаток, к которым придираться можно только от бессилия! — Продолжил он делать мне приятно: — Но тут вот какое дело… — Он сделал вид, что ему неловко, и спросил: — Наталья Николаевна, а это — точно не ваше совместное с сыном творчество?

— Ваши сомнения мне понятны, — Спокойно кивнула мама: — И вы не первый, кто об этом спросил.

Пользуясь моментом, я добавил: